Nik Держ - Пёс. Книга 1. Страница 11

— Я имел ввиду тайную организацию, возглавляемую доктором Хильшером,[23] - уточнил Зиверс.

При упоминании Хильшера Джонс вздрогнул, что не укрылось от штандартенфюрера, продолжающего говорить:

— Хильшер был задержан Гестапо в связи с событиями 20 июля, и просидел в тюрьме продолжительный срок. Но это не то, о чем я хочу рассказать…

Джонс неожиданно занервничал и принялся бесцельно перебирать лежавшие перед ним бумаги.

— Настоящие цели «Аненэрбе» определяла не нацистская партия, как, наверное, думают все здесь присутствующие, — на одном дыхании произнес Зиверс, — а тайное общество…

— Я не знаю, милорд, — беспардонно перебил подсудимого Джонс, — желает ли Трибунал заслушивать далее этот бред! Мне кажется, что это скорее попытка уйти от признания, чем признание!

— Но я сейчас собираюсь сделать признание…

— У меня еще есть много вопросов, которые я хочу задать этому свидетелю! — Джонс не давал возможности Зиверсу произнести еще хоть что-нибудь.

— Господин Джонс, Трибунал с вами согласен, — бесстрастно произнес председатель, — продолжайте ваш перекрестный допрос. Если свидетель желает что-нибудь добавить, Трибунал заслушает его в конце заседания.

Зиверс ошеломленно замолчал. Ему не дали возможности пролить свет на истинное положение вещей в «Наследии предков». Такое поведение обвинения могло означать только одно — тайными исследованиями общества заинтересовался кто-то из союзников-победителей Рейха. И они не заинтересованы, чтобы правда о «Предках» стала достоянием широкой общественности. А раз так, закончить свое признание ему не позволят. Зиверс вновь съежился на скамье подсудимых — боевой задор куда-то испарился. Больше о докторе Хильшере штандартенфюрер не вспоминал.

Каменные стены одиночной камеры сочились влагой и могильным холодом. Нынешней ночью Зиверс чувствовал его каким-то обострившимся чутьем. За время, проведенное в тюрьме с момента вынесения приговора, Вольфрам уже свыкся с мыслью о скором расставании с жизнью. Привык чувствовать бесплотное присутствие в камере демонов смерти, караулящих его грешную душу. Временами ему казалось, что он уже мертв и похоронен, а толстые могильные черви глодают его бренное тело. Щелкнул отпираемый немногословным толстым охранником замок камеры.

— Последний ужин? — не вставая с лежанки и не открывая глаз, поинтересовался узник. Если так, то до казни, назначенной Трибуналом, оставалось не более двенадцати часов.

— Ты ошибся, Вольфрам! Надо всегда надеяться на лучшее! — произнес до боли знакомый голос.

Зиверс резко вскочил на ноги, но, почувствовав слабость, вновь рухнул на лежанку. Протерев дрожащей рукой глаза, эсесовец завозился на жестком ложе, пытаясь привести неожиданно ослабшее тело в вертикально положение. Наконец он уселся на лежанке, уперевшись спиной в шершавую холодную стену.

— Фридрих? — до сих пор не доверяя собственным глазам, выдохнул Зиверс. — Но как?

— Так, — односложно ответил Хильшер, проходя в камеру.

Он подошел к лежанке и остановился. Несколько бесконечно долгих секунд они смотрели друг другу в глаза. Первым сдался Хильшер.

— Прости, старина, — прошептал он, бережно опуская на пол сумку, которую сжимал в руках. — Я ничего не смог сделать для тебя.

Он тяжело вздохнул и уселся на нары рядом с Зиверсом.

— Я думал, что смогу повлиять на решение Трибунала… Но я где-то просчитался… Мои силы уже не те…

— Не надо извинений, — глухо отозвался штандартенфюрер, — это я должен просить у тебя прощения. Я… Я — предатель! Ведь я чуть было не поставил под удар всю нашу работу! — голос Вольфрама окреп. Последние слова он прокричал в промозглый полумрак каземата.

— Да, — согласился Фридрих, — и львиную долю своих сил я потратил на то, чтобы закрыть тебе рот.

— Как тебе удалось повлиять на Джонса и остальных? — Зиверс постепенно оживал, присутствие рядом верного друга, соратника и учителя вселяло в него пускай зыбкую, но надежду.

— С этим как раз проблем не возникло — способ старый, проверенный неоднократно. Помнишь, как мы в тридцатых привлекали в орден нужных людей? Финансовых воротил, политиков, ученых…

— Помню. Но у тебя не было времени, чтобы подготовить такой сложный обряд.

— Ну не настолько он и сложен, — возразил Хильшер. — А вот времени, чтобы руны ожили…

Зиверс словно наяву увидел профессора, уверенно выводящего тонкой кистью на лбу фотографического портрета Джонса угловатые символы повиновения.

…и переплелись с сущностью объекта внушения, действительно не было. Поэтому пришлось принудительно ускорить процесс, потратив на него практически все оставшиеся в нашем распоряжении силы.

Заметив, как дернулся Зиверс, доктор успокаивающе положил ладонь на его дрожащее колено.

— Я не виню тебя, Вольфрам. Ты и так долго держался. Но, потратив остаток сил, я ничего не смог сделать для тебя лично! Своим невольным признанием ты поставил меня перед выбором: защитить тебя или дело всей нашей жизни…

— Я знаю, — произнес штандартенфюрер, — что ты лично прибыл в Нюрнберг, пытаясь защитить меня. Твои показания на процессе…

— Эта попытка заранее была обречена на провал! — безжалостно перебил своего ученика Хильшер. — Без магической поддержки…

— Тогда зачем?

— Я не мог бросить тебя на произвол судьбы! То, что мне удалось добиться встречи с тобой — удача. Большая удача! — воодушевленно произнес Хильшер.

— Не вижу повода для радости! — раздраженно заметил Вольфрам. — Завтра меня все равно повесят!

— Повесят, — согласился Фридрих. — Я даже провожу тебя до виселицы… Но перед этим мы с тобой кое-что сделаем.

Хильшер нагнулся и поднял с пола объемную сумку, которую принес с собой. Поставив ее на колени, он вытащил на свет толстую книгу в потертом кожаном переплете.

Зиверс на мгновение потерял дар речи.

— Это же тайные таблички Вейстхора! — наконец справившись с волнением, потрясенно воскликнул он.

Об этих древних табличках, как впрочем, и об их загадочном владельце — Бригаденфюрере СС Карле Марии Виллигуте, в «Аненэрбе» ходили легенды. Его знали как выдающегося специалиста в области черной магии и называли «Распутиным Гиммлера» из-за непомерного влияния на нацистскую верхушку. Даже в официальных списках руководителей СС он числился не под настоящей фамилией, а под псевдонимом Вейстхор, одним из имен скандинавского бога Одина. Сама же фамилия этого таинственного генерала — Виллигут переводилась как «бог воли», что согласно мистической терминологии означало «падший ангел». Корни рода Виллигута терялись во тьме веков. На его родовом гербе, известного историкам с десятого века, были изображены две свастики. Все Виллигуты из поколения в поколение передавали наследникам загадочные таблички с тайными магическими письменами. В средние века род Виллигутов подвергался гонениям со стороны католической церкви, и был проклят Римским Папой за еретические обряды и нежелание уничтожить дьявольскую книгу. Эту ненависть к роду Виллигутов христианская церковь пронесла сквозь века. Во времена Первой Мировой один из епископов, присутствующий при вручении награды некоему гауптману Виллигуту, не удержавшись, спросил офицера:

— Тот самый Виллигут?[24]

— Да! — гордо ответил гауптман.

— Дьявольская семейка! — в сердцах сплюнул епископ и покинул расположение части.

К священной книге Виллигут не давал прикасаться даже самым близким соратникам по ордену. И тот факт, что тайные таблички оказались в руках доктора Хильшера, был событием, не влезающим ни в какие рамки.

Не обращая внимания на нервную дрожь ученика, Хильшер расстегнул плащ, затем выудил из-за пазухи замысловатый ключ, висевший на грубой золотой цепочке. Прошептав несколько непонятных слов, Фридрих открыл ключом вычурный массивный замок, защищающий содержимое фолианта от чужих глаз.

— Этого не может быть! — вновь воскликнул Зиверс. — Если книга у тебя, значит Карл… мертв?

— Да, — невозмутимо ответил Фридрих. — Он умер третьего января.

— Тогда я ничего не понимаю, — признался штандартенфюрер. — Старик даже копии с табличек никогда не разрешал делать! Неужели он сам отдал их тебе?

— А у него не было иного выхода? — усмехнулся профессор. — За всю жизнь он не сумел обзавестись наследниками мужского пола…

— Но ведь ты не родственник Виллигута! — перебил Зиверс Фридриха. — А наследие передается только кровной родне!

— Он передал мне лишь книгу и ключ. Его дар остался при нем.

— Тогда я ему не завидую, — передернул плечами Вольфрам. — Умирать в страшных мучениях…

— Он не мучился, — бесстрастно произнес профессор. — Он ушел тихо и незаметно. Я был с ним до самого конца… Так же как буду с тобой, — прошептал Хильшер.