Андрей Посняков - Сюзерен Страница 12

— Да моя подруга и видела, святой брат, вы ее знаете — племянница нашего мельника, Бенедетта. Ой, это такая славная женщина, такая славная, вот, помнится, в прошлом году…

— Эужения! Мы про удары говорим.

— О, святой брат… простите. Я уж и не помню, куда она била да как.

— Совсем-совсем не помнишь?

— Не-ет…

Доминиканец спрятал усмешку и, покосившись на князя, прищурил левый глаз:

— Ты ведь сильная женщина, Эужения… вон какая вся! Неужто дала себя побить какой-то соплячке?

— Ха-ха, святой брат! Да как же, дала! Так ее отходила — небось до сих пор, бедная… ой!

— Та-ак… А где все происходило?

— Да на ее же дворе и происходило, на ведьмином.

— А ты там как оказалась… и подруга твоя, Бенедетта?

— Так зашли же, святой брат! Думали вывести колдунью на чистую воду.

— Угу, угу… Значит, незаконно проникли на чужой двор. Ладно, с этим деянием пусть ваш алькальд разбирается… Брат Эгон, — инквизитор повернулся к секретарю, — выделите дело о проникновении в отдельное производство и перешлите тамошнему алькальду… Так, а мы вернемся к колдовству! Что именно делала ведьма в тот момент, когда вы к ней вошли?

— Колдовала, что же еще-то, святой брат?

Вожников только диву давался, насколько умело и лихо вел следствие брат Диего! Кстати, все специфические слова и фразы, произнесенные инквизитором по латыни — «незаконное проникновение», «деяние», «отдельное производство», — были очень похожи на современные Егору, словно дело происходило в кабинете обычного следователя или дознавателя, в крайнем случае — участкового. Очень, очень похоже… что и понятно, источник-то один — римское право.

— Какие именно колдовские действия ты заметила лично?

— Ой… — Эужения снова почесала щеку. — Да я лично ничего такого не видела… но знала точно — колдует!

— Откуда знала?

— Да все об этом в деревне говорят, святой брат. Она давно колдует, это всем известно.

— Нас пока интересует данный конкретный момент! — повысил голос монах. — От кого именно ты об этом узнала?

— Дак это… булочник наш, Фиделино, сказал. Сказал, мол, что видел — колдует…

— А конкретно?

— А кон… кор… Ничего такого больше не сказал.

— Ладно, спросим у булочника. Итак, ничего конкретного ты, Эужения, не видала… просто проникла на чужой двор, и потом началась драка… Пока с тобой все, иди, во дворе посиди. Брат Эгон! Давайте сюда Бенедетту.

В отличие от своей дородной подруги, Бенедетта оказалась особой длинной, костистой и жилистой. Правда, был в этой далеко не молодой уже — лет тридцати пяти — женщине какой-то особый шарм, отчего узкое смуглое лицо ее с длинным и тонким носом и тощая жилистая фигура вовсе не казались отталкивающими, наоборот, притягивали. Общему впечатлению не мешал даже пушок над верхней губой. К тому же роскошная ярко-рыжая шевелюра! Ах…

Даже брат Диего — монах! — и тот восхитился:

— Ты красивая женщина, Бенедетта! Сожалею, что вдова. Муж твой давно ли умер?

— Да года три уже, святой брат. С тех пор вот вдовствую.

— И на что живешь?

— Зеленью, святой брат, торгую. С детьми вместе выращиваем, кое-что в полях собираем, на рынок сюда, в Матаро, на тележке возим — тем и живем.

— И лошадь у вас имеется?

— Мул. И еще — ослик.

— Ах, как славно, ослик… Зеленью, значит, торгуете. Замуж так больше и не вышла?

— Увы, святой брат.

— Это плохо, что не вышла. Нельзя такой женщине без мужа.

— Я и сама, брат Диего, понимаю, что нельзя. — Бенедетта вздохнула и тут же стрельнула глазами с такой искренней заинтересованностью, что князь непроизвольно вздрогнул.

Впрочем, томный взгляд рыжеволосой красавицы уперся вовсе не в него и не в брата Диего, а… в воеводу Онисима Раскоряку, отчего сей славный воин почему-то набычился и покраснел.

— Мне бы такого мужа, как вон тот сеньор, — еще раз вздохнув, откровенно призналась женщина. — Осанистый, крепкорукий…

Инквизитор чуть улыбнулся:

— Что же, в вашей деревне таких нет?

— У нас не деревня, брат Диего, — неожиданно обиделась Бенедетта. — Очень большое селение — двадцать домов! Две мельницы, опять же, пекарня, пристань…

— Да-да, пекарня, — доминиканец охотно покивал. — А что ваш булочник, он ведь тоже вдовец, кажется?

— Да, вдовец, и детушек Бог не дал. — Женщина задумчиво покрутила на пальце локоны, на узком лице ее вдруг появилось некое странное выражение — то ли разочарование, то ли глубоко спрятанная печаль, — не ускользнувшее от внимания следователя.

Он тут же снова о булочнике и спросил.

— Да что сказать? — Поведя плечом, свидетельница опустила глаза, прикрыв их длинными и густыми ресницами, и голос ее, до того звонкий, вдруг потускнел, словно звон треснутого колокола. — Да, я как-то пыталась сойтись с Фиделино. Человек он хороший, добрый — часто паломникам хлеб раздает, да и грубого слова от него никто не слышал. К тому же труженик, как никто — не только булки печет, еще и плотничает… Только вот… — Бенедетта вдруг вскинула голову, посмотрев на всех с неким вызовом, который могут себе позволить лишь красивые женщины, спокойно осознающие свою красоту. — Не любит он никого. Думаю, что и покойную супругу свою тоже не любил.

— Ну… не любит — полюбит, дело такое, — усмехнулся святой брат.

— Да если б так, брат Диего! Тут не только в любви дело… Он же как мужчина… ну… — Свидетельница неожиданно смутилась, но все же продолжила: — Я же говорила, что пыталась с ним… Так он меня оттолкнул с таким ужасом, будто увидел перед собой змею!

— Оттолкнул? Тебя? — Сидевшие за столом недоуменно переглянулись.

Оттолкнуть такую женщину… тем более, которая хочет сама…

— Так, может, он содомит? — вслух предположил князь. — Мальчиков любит или мужчин?

— Нет! — Бенедетта тряхнула огненно-рыжими локонами. — Просто наш булочник всех… ну… таких, как я… женщин считает отродьем дьявола! Святоша — так его у нас и кличут, посмеиваются. Нет, правда! Но есть ведь на свете и иные мужчины, которые… — Женщина замолчала, не договорив, и снова посмотрела на воеводу.

— Вот зыркает! — прошептал тот. — Такая с ума сведет кого угодно. А вот булочника, поди ж ты, не смогла. Ну и булочник у них… какой-то не от мира сего, что ли.

— Ты что-то хотела сказать, Бенедетта? — напомнил брат Диего. — Ну, продолжай же, не бойся!

— А и скажу! — пожала плечами Бенедетта. — Похоже, к колдунье нашей, Аманде, Фиделино неровно дышит.

— Похоже? Почему?

— Да видела я пару раз, как он стоял у ее забора… а ведь дом его совсем в другой стороне, — женщина усмехнулась. — И главное, он меня тогда заметил, ну, Фиделино, сразу как-то смутился да быстрым шагом ушел, даже не поздоровался, вот тут и думай…

— Вижу, Аманда ваша многих с ума свела.

— Да не многих — молода еще! — с какой-то неожиданной ненавистью выкрикнула Бенедетта. — И не наша она — чужачка, из Калельи откуда-то, сирота. Родичи ее в нашем селении жили, да померли, а домишко оставили ей. Повезло дурехе! Но, правду сказать, девица она чистоплотная, двор всегда выметен… почти… Чистюля-то чистюля, а вот, когда мы приходили, у самых ворот валялась шелуха тыквенных семечек. Может, правда, и принесло ветром, не знаю.

Доминиканец вдруг улыбнулся:

— А хорошо вы ее с подругой своей отдубасили!

— Да уж, — посветлела лицом рыжая. — На славу намяли бока!

— Как же она к вам вышла-то? Такая дура?

— А что нам ее звать-то? Выволокли за волосы во двор да отпинали… ой! А нечего чужих мужей сманивать!

Поняв, что попалась, последнюю фразу Бенедетта выкрикнула с вызовом, громко, а уж глазами сверкнула так, что Егор даже пожалел несчастную ведьмочку.

— Так-так, — следователь, конечно же, не упустил момента, — а ну-ка о мужьях поподробнее! Я так понимаю, о Жузепе, лодочнике, супруге подруги твоей, Эужении, речь идет?

— О нем, — спокойно кивнула женщина. — Чего уж тут скрывать-то. А дело так было: Жузеп как раз шапку потерял, хорошую шапку, кожаную, да не в этом дело, а в облатке, что в шапку вшита была, Эужения и вшила. Не простая облатка, от самой Пресвятой Черной Девы, у паломников куплена с горы Монтсеррат.

— Ого! — брат Диего восхищенно цокнул языком. — Вещь добрая.

— Так и я ж говорю! Была бы простая шапка, а так… жалко все-таки. Я в этот день в гости зашла к подруге, там и булочник был, Фиделино, — заказанный пирог принес. Шапку эту — облатку! — за разговором и вспомнили, так булочник возьми да и скажи: мол, какую-то шапку на заборе у Аманды-знахарки видел — там, мол, и висит. Ну, мы собирались недолго… Шапку-то там и нашли! Издалека еще увидали…

— Понятно все с вами. — Инквизитор махнул рукой и, отправив Бенедетту во двор, наконец велел привести ведьму.

Юная колдунья не произвела на Вожникова абсолютно никакого впечатления. Памятуя слова Сен-Клера, он ожидал большего, даже некоего подобия чуда. А оказалось — обычная девчонка, да, златовласая, с карими глазками и недурна собой, очень даже недурна, однако таких девчонок — море! Стройненькая, но грязная, заплаканная, а под левым глазом расплывался синяк, словно у набедокурившего мальчишки, — и жалко, и смешно. Тоже еще — дама.