Александр Архиповец - Вальс Бостон Страница 12

Задумавшись, не заметил, как вышел в город. Улочки узкие, но ровные. Одно- и двухэтажные домики. Окна небольшие, с деревянными или металлическими ставнями. Заборы из желтого ракушняка, в двориках зелени почти нет.

Прохожие одеты кто во что горазд: джинсы, футболки, хлопчатобумажные шорты, костюмы и рубашки, легкие цветастые платья и мини-юбки. На ногах сандалии, кроссовки, вьетнамки, туфли на высоких каблуках, пестрая, разноцветная мозаика.

Жадно прислушиваюсь к разговорам. Язык не знаком, но все-таки отдельные слова понятны.

Полицейский в серой, мышиного цвета, униформе и фуражке с кокардой проводил меня тяжелым, подозрительным взглядом. "Только его еще и не хватало. Нужно поскорее убираться восвояси. Вот хотя бы на тот небольшой рынок". Пусть время не самое удачное – во всю припекает южное солнце, но все равно, базар – визитная карточка городка, – богатства и потребностей, нравов его обитателей.

Я думал, увижу толпу людей, услышу шум, гам. Но нет! За невысоким сложенным из плоских камней заборчиком – "сонное царство". Два ряда грубо сколоченных деревянных столов под плетенными из тонких веточек крышами да несколько торговцев. Продают рыбу, морепродукты, гончарные изделия, фрукты и домашнее вино. Покупателей можно счесть по пальцам.

Спрятавшись в тень, жадно ловлю каждое слово. Понемногу начинаю понимать.

– Что хочешь за присохшую ставридку и десяток дохлых крабов? – вопрошает розовощекий, похожий на поросенка толстяк в соломенной шляпе, растянутой огромным животом не очень чистой футболке и серых клетчатых шортах. Он тяжело дышит, время от времени, вытирает потный лоб.

– Три тысячи драхм! – глядя с нескрываемой ехидцей, отвечает покуривая загорелый до черноты пожилой рыбак, высушенный солнцем, как лежащая на прилавке вобла, седой, с перебитым носом и потрескавшимися от соли и тяжкой работы руками.

– С ума, что ли, спятил? Да это же почти десять евразов! Дам половину… лады?

Я вытянул из кармана недавно "заработанную" купюру – пятьсот драхм – значит, полтора евро. – "Драхмы,… море,… горы… – похоже, черти в тандеме с привратником занесли меня в Грецию".

С моими деньгами здесь делать нечего. А есть и пить хочется все сильнее. С тоской вспомнил неоконченный обед в "отстойнике". Не дал одноглазый черт даже доесть! Отправил прямиком в гроб.

Проглотил набежавшую слюну и оставив уютное местечко в тени, вышел на солнцепек, в город.

Вновь узкие ровные улочки старого города, вдалеке, на вершине горы, виднеется полуразрушенная крепость. Засмотревшись, чуть не угодил под машину. Резкий сигнал заставил от-скочить в сторону. Перед входом в красный кирпичный дом увидел вывеску: "Оттонуполис – почта". Все-таки – Греция!

Ближе к центру – новый город: асфальт, трех- и пятиэтажные дома, разноцветные рекламные щиты, стало больше машин, с летних площадок ресторанчиков зазывно звучит музыка. В часы дневного зноя улицы малолюдны, посетителей немного. Не-сколько парочек в тени зонтов не спеша потягивают из высоких стаканов с кусочками льда прохладительные напитки.

Подошел к ресторану с мраморными ступенями, прочитал гордое – "Кастеляо Россо". Заглянул в приоткрытое окно – интерьер выдержан в багровых тонах, мебель резная из красного дерева, зеркала, хрусталь, бар с батареей разноцветных бутылок. Сюда меня не пустят, а если стану настаивать, и вовсе сдадут в полицию.

Вот бар намного скромнее – "Веселый дельфин". Открыл дверь, мелодично зазвенел подвешенный на хвосте деревянного дельфина серебряный колокольчик. Всего четыре столика жмутся к стенам, на них голубые обои с изображением морских рыб, дельфинов и осьминога. К счастью, посетителей нет. Подошел к стойке, протянул бармену все свое "состояние", показал рукой, что хочу есть. Гладко выбритый, благоухающий цветочным одеколоном красавчик, презрительно ухмыльнувшись, словно милостыню, подал мне блюдце с бутербродом и стакан мутного сока.

Его наглый вид не на шутку меня разозлил. Захотелось швырнуть "подаяние" прямо в его лоснящуюся рожу. В душе лавиной поднималась ярость. С трудом сдержавшись, присел в углу и стал сосредоточенно жевать. Сухая, жилистая говядина застрявала меж зубов. Сок, похоже, давили из прогнившего апельсина – кислющий, аж скулы сводит.

Зазвенел колокольчик, пропуская рыжую стриженую девицу и высокого парня. Почти сразу за окном раздался рев мотоциклов и в бар вошли три рокера.

"В Греции все есть и рокеры тоже", – подумал я, давясь мутным пойлом. Разъяренный свалившимися на мою голову зло-ключениями, никак не мог успокоиться. Злость клокотала, словно вулкан, готовая в любой миг извергнуться наружу. Наверно, потому я столь безрассудно ввязался в драку. Да и кто мог предположить, что все настолько серьезно! Подумаешь, событие! Три подвыпивших, выряженных с ног до головы в потертую кожу и металлические побрякушки рокера пристают в небольшом приморском баре к стриженой рыжей красотке и ее бой-френду. Ну какое мне, собственно говоря, до них дело?…

"Боже ж ты мой, ну до чего болит голова…"

…Выкручивает кости, тянет позвоночник! До чего же все-таки гнусно! Во рту горечь и солоноватый привкус крови, язык сух и неповоротлив, перед глазами пелена, руки и ноги противно дрожат, в ушах раздается звон, словно раскаты грома. Вот и пережили четвертую нуклеаризацию. Четная… значит – экстрасенсорная. Если не врал Горио, у других ее и вовсе не бывает. Толку от нее? Поживем – увидим.

Так, я на яхте, в каюте "орешка". На непозволительно долго оставил Мерли одну. Как бы не натворила бед. Что это? Опять грохот. Похоже, на этот раз уже не в ушах, а за стенами. Гроза! Во-на, как качает. Того и гляди разгуляется шторм.

Интересно, рыжая спит? Стоит проверить. Но вначале… на камбуз – попить водицы. Сушняк! Невмоготу! И "Smirnoff" тут совершенно ни при чем. После каждого "перерождения" хлещу воду, словно верблюд, прошедший через три пустыни.

В каюте темно. Однако для меня теперь это не проблема. Ночное зрение не хуже дневного. Глянул на трофейный "Tissot" – без пятнадцати час. Значит, провалялся чуть больше двух часов. Раньше нуклеаризации длились дольше да и давались тяжелее.

Покачиваясь от слабости, вышел в коридор. Благодаря мягкому неоновому свету невидимых ламп здесь царил полумрак. Приходилось держаться за стены, догонять коварно убегающий из-под ног пол. Краешком глаза заметил, как дрогнула дверь каюты Стаса. Значит, Мерли еще не спит, но и ко мне не вышла.

В камбузе, дрожащей рукой налил большой стакан чистой гренландской водицы. Залпом выпил – словно капля в сухую по-трескавшуюся почву. Почти без остановок влил в себя около двух литров и только потом присел на табурет, чувствуя, как постепенно возвращаются силы, проясняется разум. На лбу проступила испарина, захотелось вдохнуть свежего воздуха. Поднялся на палубу.

Здесь меня встретили свежий ветер и дождь. Разинув рот, уставился на небеса, укрытые многослойным покрывалом грозовых облаков. Освещаемые ярким огнем частых молний, они грозно роптали, пытаясь разорвать наброшенные богами оковы. Тучи не поддавались, – жгли адским пламенем, и небеса от невыносимой боли плакали редкими, но крупными, словно вишни, каплями-слезами. До сих пор ничего подобного я не видел. Но море, ровесник мироздания, оставалось равнодушным. Лишь слегка вспенив и немного приподняв темные волны, швыряло соленые брызги на палубу.

Я бы, наверное, и дольше любовался игрой природы, но вернувшаяся жажда погнала вниз. Напившись вдоволь, уже твердым шагом направился в "свою" каюту. Дверь приоткрыта. Мелькнула, со-гревая душу, мысль о том, что ко мне пришла Мерли. Но как часто случается, хрусталь иллюзий при столкновении с реальной жизнью рассыпался вдребезги. Ее интересовала совсем не моя скромная личность, а спрятанный за зеркалом сейф. Она так увлеклась, пытаясь поддеть дверцу тонким кинжалом, что не услышала как я вошел.

– Ну как, милая, получается? – поинтересовался участливо. – Смотри, не поранься!

Она подпрыгнула, как ошпаренная. Резко обернулась. В карих глазах, как и тогда в баре, я прочел страх, ненависть и угрозу.

В следующее мгновение, по-звериному оскалив зубы, распрямилась, целясь острием прямо в сердце.

Обычный человек вряд ли бы успел среагировать. Я же, развернувшись боком, отклонил корпус. Пришлось уклоняться еще дважды, пока не остановил "танец с саблями" увесистой звонкой пощечиной, повергшей Мерли на пол.

– Угомонись, дуреха! Шею сверну!

"Лечение" болью, несомненно, пошло на пользу. Глаза погасли, на ресницах заблестели слезы. Выронив кинжал и держась за щеку, Мерли поднялась на ноги, и, словно побитая собачонка, поплелась прочь из каюты.

Закрыв дверь, подошел к сейфу, – кроме замочной щели только кнопки с цифрами от нуля до девяти. Достал из кармана ключ на брелоке с копьеносным кентавром в звездном круге, попытался вставить на законное место. Ключик вроде тот, да вот только до конца не входит. Нужен цифровой код.