Егор Чекрыгин - Хроники Дебила. Свиток 1. Волшебный Меч Страница 13

…Не то чтобы местные молодки мне не нравились… если не обращать внимания на их ритуально шрамированные лица — бабы тут были ого-го! Просто я для них был не просто пустым местом, а словно бы даже представителем другого вида. А извращенок, любительниц потрахаться с обезьяной или хомяком, среди баб племени не нашлось ни одной. Хотя свободных вдовушек хватало. Так что эта девчонка… А учитывая, что с точки зрения местной морали это будет правильно и хорошо… У меня, конечно, и своя мораль еще не совсем забылась, ну да по-волчьи жить — по волч… Стоп! Стоп дурень. Охолонись. Она — билет в цивилизацию!!! А там таких будет много… Надеюсь.

Так что ближе к тел… (Вот ведь черт!) Короче, займемся девицей! Росточком не велика — мне примерно по плечо… Возраст ее… Да черт ее знает, где-то от 13 до 17, у местных это иногда сложно понять, больно недетские выражения лиц. Лицо, кстати, чистое, без ритуальных шрамов, как принято у степняков. Там и бабы и мужики надрезают себе кожу, втирая под нее какую-то дрянь… Причем бабы в этом куда более активны и покрывают все лицо жуткими, на мой взгляд, узорами. То ли считают, что так красивше, то ли пытаются доказать свое соответствие высокому званию суровой подруги воина. Впрочем, можно подумать, что в моем мире это по-другому. Ни один мужик не согласится на те муки, которым подвергают себя женщины во имя красоты. Выщипи волосок из ляжки у самого крутого качка, и он будет верещать, как живая свинья на раскаленном противне. А бабы всякие эти эпиляции и прочую пластику делают, и хоть бы хны… Вот и эти так со шрамами — готовы терпеть любую боль за красоту. Я, кстати, знаю, как это больно. Мне тоже с ходу нанесли фирменный племенной узор, — по три полукруглых надреза от каждой скулы до уха… Я тогда еще на ихнем не говорил, и что со мной делают, не понял, потому и визжал, как свинья, думая, что настал мой последний час… Все племя сбежалось поглядеть на это зрелище и умирало от хохота.

Ладно, хватит обо мне. Одета девица во что-то вроде просторной рубахи, оканчивающейся чуть выше колен, подпоясанной тисненым поясом с металлическими бляшками и висюльками. На ногах штаны типа шаровар и что-то вроде кожаных тапок. Одежда расцветок охры с геометрическим рисунком… Ткань, по всему видно, довольно тонкая и плотная. Наши такую делать не умели, красить, кстати, тоже. На голове, как я уже говорил, какой-то сложнонавороченный пучок с воткнутыми в него заколками. Как и многие степняки — рыжая… Только они блондинисто-рыжие, а эта под цвет красной меди с черным отливом. Глаза синие, большущие, то ли от страха, то ли всегда такие.

Пока объяснял приятелю, почему мы не должны ее трогать, обратил внимание, что она притихла и вроде как прислушивается. А по выражению облегчения на ее лице догадался, что понимает, о чем речь. Значит, языки одинаковые или очень похожие.

Так-так… А что это у нее на поясе болтается, на висюльку не похожее? Расстегнул пряжку под испуганными взглядами девицы и обнадеженными Лга’нхи… Снял пояс целиком, а потом достал из ножен кинжал. Ух ты! Похоже, бронза… Что не сталь — это точно. Какой-то темно-желтый металл. Но работа очень тонкая, а вид весьма грозный, хотя лезвие всего сантиметров десять-двенадцать будет. Попробовал на своем отросшем и окаменевшем ногте — легко срезал узкую роговую стружку… Круть! Задумавшись об уровне местных технологий, машинально снял ножны с девкиного пояса, который мне явно был маловат, и перецепил на ту веревку, что заменяла пояс мне. Непривычная, но почему-то очень приятная тяжесть на бедре изрядно бодрила и вдохновляла на подвиги.

— Итак, ты кто? — начал я допрос. — В смысле, как звать?

— Осакат, — ответила она. Имя, если это было имя, а не название племени, мне ничего не говорило. В смысле, все имена чего-то, да означали. А это нет. Да и не похоже было это имя на имена степняков. Значит, все-таки языки разные.

— Ты говоришь на нашем языке?

Она кивнула, бросив на меня уничижительный взгляд, мол — а на каком я с тобой разговариваю? (или мне так показалось?)

— Ты… Твое племя. Говорите на нашем языке? — уточнил я.

Она отрицательно мотнула головой и произнесла какую-то краткую речь… Показалось, что слышу много знакомых корней, окончаний и предлогов… Вроде как с поляком или чехом разговаривать. Ни хрена не понятно, но суть будто бы улавливается. Отрицательно мотнул головой и снова спросил: «Ты язык специально учила, чтобы меняться с людьми степи?» (Собственно говоря, никаких «людей степи» не было. Были люди орла, одуванчика, оленя, хомячка, суслика и прочей животной чуши. Вожди каждого вновь отделившегося племени лопали лошадиную дозу грибов и, будучи под глюками, искали себе тотем. Что первое попадалось на глаза, то и шло в название, после слова «люди».) Но тут я решил, что «люди степи» вполне подходящее название, и не ошибся. Девчонка явно меня поняла и вновь закивала. Тогда я спросил, как звать ее племя и живут ли они в горах. В ответ услышал знакомое «люди», слегка искореженное акцентом, но в целом понятное. Дальше она протараторила что-то про горы, ярмарку и еще что-то… Похоже, у местных степняков с горцами процветают давнишние торговые связи, и образовалось множество знакомых только им специфических слов. Так что это уже фактически был свой собственный язык, нам с Лга’нхи не очень понятный… но суть мы по-прежнему улавливали Потом спросил про верблюжатников… Тут она вновь сделала испуганные глаза и начала лопотать про демонов, живых мертвецов и чего-то еще — ужасное и кошмарное. Из всей этой речи я понял, что верблюжатников она видит первый раз, но слухи, мол, по степи уже давно ходят.

Ну и напоследок спросил, как отнесутся к нам ее родичи, если мы ее назад доставим? Радостные уверения, что хорошо, замечательно, изумительно и так далее.

Потом еще раз пришлось втолковывать Лга’нхи, что, мол, это не чужая девка, а вроде уже как наша попутчица. Только вот беда, что слова «попутчик» в его языке не было. Там были только «люди» — свои, и «чужие» — весь остальной мир. После долгих разъяснений просто сказал, что девка теперь наша, в смысле тоже «люди», мол, — таково веское мнение духов. И этот дурень — ну просто как псина какая-то… Только-только рычал, зубы скалил и готов был в глотку вцепиться, а как сказали «Свои», так сразу хвостиком вилял и готов порвать любого, кто на своего полезет… Так что этот дурак, едва услышав, что девка «тоже люди», сразу снимает с себя какие-то висящие на шее цацки и надевает их на девчонку… Я сначала не врубился, а потом, приглядевшись, понял, что прежде эти цацки ее были. Потому как у приятеля раньше таких точно не было, больно уж качество цацек высокое. Просто до этого я как-то не обратил внимание, что в связке украшений моего приятеля завелась обнова… Тут надо объяснить, что бусики-браслетики и прочая блестящая дрянь у местных были не просто украшениями, а сплошь талисманами да оберегами (еще бы знать, чем одни от других отличаются). Только они да оружие и были в собственности у индивида, все остальное было собственностью племени. Брать чужое — это не просто не хорошо, — это большая обида духам, заключенным в цацках. С чужака можно, конечно, снимать все, что угодно, особенно если убил его собственноручно. Он сам добыча, и все, что на нем, такая же добыча. И присвоив вражью бирюльку, вроде как ставишь себе на вооружение его же духа. А вот стащить что-то у своего — дух талисмана-оберега шибко обидится и непременно отомстит. Так что Лга’нхи, уяснив, что эта Осакат не добыча, а своя, поспешил вернуть ей награбленное, после чего выжидательно уставился на меня. Расставаться с ножиком ужасно не хотелось. Пользоваться местным вариантом режущего инструмента а-ля осколок кремня было ужасно противно. Особенно бороду подрезать. А бороду тут все носили короткую, потому как длинная драться мешает, да и бегать в ней жарко. И потому местные презирающие боль воины стоически кромсали ее острыми обломками камней… Жуть!!! Да и вообще, металлический ножик — это все-таки цивилизованный инструмент, я бы с ним… Но ничего не поделаешь. Пришлось снимать с пояса и отдавать этой малявке.

А вот возвращались мы долго и нудно. Даже я отметил, что девчонка совсем не умеет бегать. Нет, не то что она там хилая какая-то или разжиревшая. Фигурка у нее была вполне себе крепенькая. Просто бегать не умела. Ходила уверенно и бойко, а вот бегать… Даже я вроде как напрягся от такой медлительности, а Лга’нхи, наверное, вообще казалось, что мы на месте стоим. Он так и перебирал ногами, словно застоявшийся коняшка… Была у меня мысль послать его за водой… Потому как возвращались мы к повозке, а там воды не было. А я уже сильно зажегся идеей поужинать сегодня кашей! Но послать Лга’нхи за водой, это то же самое, что в глаза назвать его самой младшей в нашей группе сявкой. Потому как таскать воду — это занятие для низших по званию или вообще убогих… вроде меня. Но, с другой стороны, двигаясь в «девчачьем темпе», мы до повозки еще только часа через полтора доберемся. Потом я пойду за водой, еще час-полтора… Кашу из этих зерен небось тоже с час варить… Так что лопать мы будем, когда уже луна взойдет. А все диетологи в обоих мирах (в этом мире я смело отнес к диетологам себя, ибо остальные небось и слова такого не знали) говорили, что так поздно есть вредно, а еще вреднее жечь костер, когда невдалеке вражье войско обитается… Можно сильно раздаться вширь, обожравшись, и стать короче на голову, спалившись из-за костерка… Гы-гы-гы… Кто бы шутку оценил… Ладно. Чегой-то я разнервничался. То ли из-за близости верблюжатников, сталкиваться с которыми мне как-то не очень хотелось, после того как я рассмотрел почти перерубленную шею того парня у повозки… А может, из-за приоткрывшегося окошка в мир людей куда более цивилизованных, чем мои друзья-троглодиты.