Секретная командировка - Евгений Васильевич Шалашов Страница 13

Раньше я представлял себе деятельность продотряда иначе. Примерно, как сбор дани во времена первых русских князей – в деревню въезжают вооруженные люди, и начинают изымать все «излишки». Крестьяне таскают мешки с зерном, складывают их на телеги и угрюмо молчат, потому что под прицелом винтовок много не наговоришь. Ну, а если наглость «продармейцев» начинает переходить границы, народ берется за топоры, крошит в мелкую капусту горожан, а потом в деревню приходят чекисты с пулеметами, и расстреливают всех мужиков подряд, не разбираясь, кто правый, кто виноватый.

На деле все оказалось чуточку сложнее. Мы ехали, имея при себе кое-какие товары для обмена – с десяток кос-литовок, штук пять топоров и наличные деньги. Сколько именно я не знаю, потому что они были у командира – рыжего балагура Кузьмы Лепехина, рабочего судоремонтного завода. На двадцать человек имелось пять штук винтовок, да с сотню патронов. У Лепехина на поясе висел еще револьвер, но это больше для куража и как признак статусности.

Я отправился с продотрядом не просто так. Имел редакционное задание сделать материал о крестьянах, лояльно относящихся к Советской власти и исправно продающих зерно государству по «твердым» ценам.

Подозреваю, что деревня Макарино, куда мы направлялись, сегодня уже стала частью города, но в восемнадцатом году нам пришлось переехать по деревянному мосту через реку Ягорбу, а потом часа полтора пылить по грунтовой дороге.

Зато – какая красота была, когда мы приехали. Дорога проходила через березовую рощу, в которой стоял двухэтажный дом. Судя помпезности и колоннам, он когда-то был помещичьим, а теперь только грустно выставлял пустые глазницы. Ну, зато не сожжен, как в других местах, где крестьяне летом семнадцатого года вымещали вековую злость на помещичьих усадьбах. Надо бы сюда зайти. Как-то довелось переговорить с местным директором музея (кстати, отставным генералом!), который сетовал, что крестьяне растаскивают антикварную мебель, скульптуры и портреты, которая им на хрен не нужна, а вот в музее это было бы самое то!

Макарино располагалось пониже, при спуске к реке Шексне. Я не удержался, остановился, чтобы полюбоваться зрелищем. А ведь умели помещики выбирать места для усадеб!

– Ты чё, газетчик? – поинтересовался Кузьма, проходя мимо.

– Да вот, думаю, не осталось ли чего-нибудь интересного, – кивнул я на помещичий дом.

– А чё там остаться могло? – пожал плечами командир отряда. – Хочешь себе в комнату голую бабу поставить? Видел я такую, в Браткове. Гладкая, но тяжеленная. Ее во двор вынесли, там и оставили. Куда она годна?

Лепехин заржал, а глядя на него принялись хохотать и остальные члены отряда.

Я не стал мешать парням хохотать, а спросил:

– Я схожу, гляну, если не возражаешь? В час обернусь, потом к вам приду, очерк писать стану.

– А чё возражать-то? Сходи, да глянь. Только, если бабу найдешь, сам потащишь, у нас на подводах для нее места нет. А она дура каменная, тяжелая.

– Ну, если баба красивая-то потащу, – кивнул я.

Отряд опять залился хохотом, а Кузьма наставительно сказал:

– Слышь, газетчик, ни одна баба не стоит того, чтобы ее на себе таскали. Вот под собой разок-другой протащить– это можно!

Дальше народ начал давать советы, что с этой бабой можно делать, но я уже не слушал.

Я не рассчитывал отыскать что-нибудь в заброшенном доме. Все, что можно было приспособить в крестьянском хозяйстве, растащено по домам, а что нельзя – привезено в Череповец и продано. Не зря же на местном базаре торгуют драгоценным фарфором, прося за чашку с блюдцем работы Гарднера по сто рублей (дорого, но вещь нужная в хозяйстве), а вот мейсенские фигурки Арлекинов и Пьеро идут за бесценок – по два, да по три рубля старыми деньгами. Видел я как-то тетку, продававшую картину кого-то из «малых» голландцев за пятьдесят рублей, но так и не продала. Будь у меня лишние деньги, только и делал бы, что ходил по толкучкам и рынкам, скупая все подряд, но куда это все девать? Вот, касательно книг, грешен. Потихонечку покупаю все, до чего можно дотянуться. Не так давно купил за пятьдесят копеек серебром (царский полтинник откуда-то взялся!), целый пуд книг. Можно бы и поторговаться, сбить цену, но я не стал. Правда, половина книг оказалась опусами княгини Чарской и Крестовского, зато вторая – полное собрание сочинения Василия Осиповича Ключевского. Часть книг удалось пристроить дома, в сарайчике (в жилом помещении места уже нет!), а часть отдал в библиотеку редакции.

От особняка осталась только коробка. Хозяйственный народ выломал все, что могло выломаться, включая оконные рамы и все двери. Судя по следам на витой лестнице, ведущей с первого этажа на второй, перила были металлическими, но их тоже выдрали с корнем.

В большом зале сиротливо стоял огромный черный рояль. На удивление, он был целехонький. Ну, разве что, на крышке «отметилась» какая-то птица.

Зато на втором этаже я обнаружил библиотеку, занимавшую целую комнату. Удивительно, что книги не вытрясли из шкафов, не скинули в кучу и не растащили на повседневные нужды. Ну, кое-где на книжных полках зияли провалы, подобно сломанным зубам во рту, но это не страшно. Вот, пожалуй, о своей находке следует сообщить директору музея, а еще лучше – самому Тимохину, чтобы он распорядился взять пару подвод, грузчиков, да перевести все это добро в музей.

Может, рассматривая книги, я и не обратил бы внимания, но со стороны услышал легкие звуки шагов. Подойдя к развороченному окну, осторожно выглянул наружу.

Мимо дома целенаправленно шел человек самого крестьянского вида – в картузе, и в этаком долгополом халате, запахнутом на левую сторону, подпоясанный кушаком. Как она называется-то? Не то зипун, не то армяк. Ну, как-то так. Я думал, что такая одежда была давным-давно, но здесь ее таскало половина крестьян. Впрочем, армяк – это не самое главное. У мужика на плече висела винтовка, очень похожая на «берданку». Хотя, существует в литературе некий штамп – мол, «дед с берданкой», синоним не очень-то надежного сторожа, но на самом-то деле «берданка», хотя и уступающая «мосинке», оружие довольно грозное..

На всякий случай я присел, чтобы не