Дэвид Даунинг - Московский выбор. Альтернативная история Второй мировой войны Страница 14

В то время как потрепанная армия Каннингэма зализывала свои раны, находясь за спасительными приграничными позициями, которые всего лишь девять дней назад она пересекла с огромным энтузиазмом, в Лондоне размышляли над тем, что несет с собой провал действий 8-й армии. Передвижение британских войск на восток с тем, чтобы остановить немецкий прорыв через Кавказ и Анатолию, теперь исключалось; танки, столь старательно собранные в пустыне, с надеждой, что они изменят положение, теперь в этой же пустыне собирали пыль на свои разбитые корпуса. И еще Мальта. Задача защиты острова теперь приобретала поистине геркулесовские объемы. Теперь, когда люфтваффе угнездилось на Сицилии и немецкие аэродромы функционировали по обе стороны от т. н. «Аллеи бомбежек» между Критом и Киренаикой, морские конвои из Александрии могли быть использованы только в случае непосредственной опасности и с огромным риском для них. Военно-морские силы англичан в Гибралтаре, пусть и ослабленные потерей единственного авианосца «Арк-Ройял», которого потопили подлодки, были переброшены на защиту острова. Хотя в Лондоне не подозревали о том, какие силы были брошены в Берлине на разработку планов захвата Мальты, англичане предполагали возможность тяжелых бомбардировок и морской блокады Мальты.

Среди немецких военачальников в эти дни царило исключительно радостное настроение. Гальдер поздравлял себя с тем, что вовремя смог удержать Роммеля, тот, в свою очередь, купался в успехе своих побед в пустыне. В Риме генерал Штудент изучал карты Мальты и рассказывал своим офицерам об уроках кампании на Крите. В Каринхалле рейхсмаршал с нетерпением ожидал знаков одобрения от фюрера, постепенно приходящего в сознание. В последнюю неделю ноября несколько немецких поездов прогрохотали по Белоруссии в сторону Германии, увозя из России 39-й танковый корпус с его новым тропическим оснащением. Для рейха война шла отлично.

Чего нельзя было сказать о Британской империи. Ее силы на Ближнем Востоке, и без того растянутые до предела, должны были получить еще один удар. В то время как армии в Северной Африке опять пришли в относительную неподвижность, другие армии за восемь тысяч миль от этого пришли в движение. Восходящее солнце готовилось обрушиться на империю Его Величества на Востоке.

Глава 3

Sayonara

«В полночь, ярким солнцем».

Над необозримыми просторами северной части Тихого океана, по выражению начальника авиационной БЧ авианосца «Kara», «не летали даже птицы».

Равно как и разведывательные самолеты. Вечером 1 декабря ни один американский летчик не видел, как шесть японских авианосцев с мощным боевым охранением неуклонно продвигались вперед, в густом тумане по неспокойному морю. На палубах кораблей были уложены спрессованные пустые масляные канистры; под палубами аккуратно накапливался мусор и отходы. Корабли не могли позволить себе сбрасывать мусор за борт, выдав тем самым свое местоположение.

В восьмистах милях и шести днях пути лежал Перл-Харбор. Kido Butai — 1-й воздушный флот Японии лег на курс, ведущий страну к войне. Его командующий, адмирал Нагумо, стоял на мостике «Акаги» и напряженно размышлял о предстоящем задании. «Получится ли у нас»? — постоянно спрашивал он своего начальника штаба. Daijobu — «He беспокойтесь», — не менее постоянно отвечал адмирал Кусака. Два военачальника наблюдали за тренировками зенитчиков, расстреливавших ярких воздушных змеев, плясавших в сером ветреном небе.

На нижних палубах пилоты Kido Butai писали стихи и письма домой, рисовали акварели либо проводили время в кабинах самолетов, лишний раз тренируясь в управлении. Авианосцы шли неотвратимо и грозно.

В двух тысячах миль к западу линкор «Нагато» стоял на якоре в спокойных водах залива Куре. В нем находился главнокомандующий объединенным флотом адмирал Ямамото, игравший в этот момент в японские шахматы с одним из своих офицеров. Еще один офицер, капитан Куросима, архитектор плана атаки, находился на командном пункте вместе с начальником штаба адмиралом Угаки. Они отслеживали продвижение адмирала Нагумо, склонившись над огромной картой Тихого океана. Пока все шло по плану.

В тот же самый день в холодном зимнем Берлине японский посол спешил в Министерство иностранных дел на Вильгельмштрассе. Для фон Риббентропа у него были хорошие новости. Предыдущим вечером из Токио пришла телеграмма, заканчивавшаяся словами: «Мы сможем подойти быстрее, чем мечталось». Можно было смело предположить, что фон Риббентроп, человек действия, нежели размышления, будет впечатлен.

На следующий день Ямамото телеграфировал Нагумо подтверждение, которое тот с нетерпением ожидал. Kido Butai должен был «взойти на гору Нииката», то есть атаковать, согласно плану.

В этом послании был и второй смысл. Нииката была самой высокой горой в Японии. Под Ниикатой подразумевались США, самая развитая промышленная держава мира. Тем самым слова Ямамото символизировали огромную задачу, стоявшую перед японскими вооруженными силами. Для некоторых японцев это выглядело как военное безумие, но мало кто сомневался в том, что это была национальная необходимость.

В течение предыдущего десятилетия Япония неуклонно двигалась к войне, равно как и другие великие державы, имевшие свои интересы в Юго-Восточной Азии. В основе конфликта лежало международное разделение сфер влияния в Китае и Юго-Восточной Азии и вытекающих отсюда выгод, а также необходимость их изменения в пользу Японии.

Япония слишком быстро вошла в число ведущих капиталистических держав. Стандартный болезненный сценарий для всех развивающихся стран сработал и в случае с продолжателями «революции Мэйдзи».[19] Два великих достижения западной цивилизации — медицина и механизация — повлекли за собой кардинальные перемены в японском обществе: количество пригодной для обработки земли стало резко сокращаться, а количество населения, наоборот, резко возросло, и массы людей хлынули в город в поисках лучшей жизни. Но рост капитала не успевал за ростом населения и его ожиданиями. С подобными проблемами в XIX веке столкнулась Великобритания и, чтобы решить их, выстроила империю. В США такая пролегла была решена с помощью фронтира.[20] Но для Японии, искавшей выхода из этой ситуации, дело обстояло иначе. Мир повсеместно находился в кризисе, усилия японцев по увеличению экспорта разбивались о новые торговые и таможенные барьеры, а попытки отстроить свою империю натыкались на громогласные протесты и угрозы со стороны других держав.

Проблемы вставали перед страной с максимальной силой, но те японцы, чьей задачей было их решать, зачастую не имели воли либо желания делать это. Политические институты страны были еще незрелыми, демократия, внедренная в 1924 году, погрязла в коррупции по уши. Император, подобный Богу, хотя и был теоретически всемогущ, но предпочитал устраняться от таких скучных мирских дел, как проблемы японского общества. Реальная власть была сосредоточена в руках двух столпов — армии и флота.

Как и в Германии времен Веймарской республики, провал центристских сил автоматически влек за собой возвышение правых или левых. Последние, хотя и возросли количественно за 30-е годы, фактически были обречены на поражение: они были столь же «традиционны» для японского общества, сколько и центристы. В Японии не было прочной традиции радикального материализма, не было больших и влиятельных коммунистических или социалистических партий, пытающихся найти компромисс между экономическим ростом и социальной справедливостью.

Правые же могли предложить традиционный антиматериализм тем, кто испытывал материальную нужду и свое видение сильной Японии, тем, кто пострадал от результата конкуренции с Западом. Как и в Германии, антиплутократическая сторона этой идеологии была не более чем пустословием, куда важнее было то, что новая милитаризированная националистическая политика могла отвлечь внимание от серьезных внутренних проблем. «Жизненное пространство»[21] на материковой Азии даст новые территории для жителей перенаселенных японских островов, откроет новые рынки для японских продуктов и новые источники сырья для страны, не имеющей таковых у себя. Молодежь вместо того, чтобы вступать в революционные кружки, пойдет служить в вооруженные силы; служа нации, они духовно очистятся и избегнут морального разложения, которое несет безбожный чужеродный материализм. Они станут новыми самураями, наследниками славы Японии.

Вся эта риторика облачалась в знакомые фразы. Великая Южно-Азиатская Сфера Совместного Процветания принесет справедливость и порядок на разоренную войной землю; японская армия возьмет на себя бремя распространения цивилизации, которое ранее несли белые расы.