Кухарка тайного советника - Красовская Марианна Страница 14

— Да, лирра Ольха.

Покивали, но как-то кисло. Но я уже заработала себе репутацию грозной и упертой бабы, и спорить со мной никто не решился. А сплетни я терпеть не могла, потому что много раз сталкивалась с ситуацией, когда твои (или даже и не твои) слова доносили тому, кого обсуждали — и потом было мучительно стыдно. Словом, жизнь научила меня не говорить за спиной людей то, что я не могла бы сказать им в лицо.

Ближе к вечеру прибыла карета с прислугой льеры. Камеристка и секретарь (причем женщина, в очках, вся такая из себя деловая) — безусловно, очень нужные для барышни высшего света люди, — решили мы всей кухней. Думали, что новенькие зазнаваться будут, как-никак, личные Софьины «девочки». Ошиблись. Что секретарша, что камеристка оказались скромными и милыми, у них не было никакого предубеждения против «черной» прислуги — обе заявились на кухню и обе с удовольствием поужинали с нами. Про Софью не сплетничали, а про себя рассказывали охотно. Сами из простых семей, немного магички, Софья их буквально облагодетельствовала, взяв на работу, и обожали они ее без памяти. Ну вот, не такая уж она и грымза, эта льера Лисовская.

К слову, камеристка еду вызвалась хозяйке носить в комнаты, а значит — нам не нужно накрывать стол три раза в день в столовой. Так что ничего особо и не изменилось с приездом Софьи. Ела она то же, что и все — я и сама люблю всякие вкусности, и прислугу какими-то людьми второго сорта не считаю. Поэтому блюда в меню всякие — и простые, и изысканные. Меню, кстати, Софья одобрила, причем горячо хвалила нововведения, уверяя, что они соответствуют столичным обычаям. Ну еще бы, я ведь — столичный житель, пусть и не этого мира.

Когда в один день хозяйка вызвала меня в свои комнаты, я не удивилась. Мало ли, чего ей может понадобиться — не то ужин обсудить, не то пожелания высказать. Я даже блокнот взяла, чтобы записать, если много наговорит.

Но Софья хотела другого. Царственно кивнула мне на постель, где была навалена куча самых разных вещей и сказала:

— Забирай себе всё, что нужно. Роста и телосложения мы примерно одинакового. Вещи хорошие, просто Милена шкафы разобрала, лишнее вот…

Я задумчиво посмотрела на пеструю кучу. Платья, я вижу, там: яркие и темные, шелковые, шерстяные, бархатные. Что-то меховое. Перчатки вон лежат. Сразу видно, все дорогое, вероятно, шитое на заказ. У меня такая красота когда-то в прошлой жизни была… но редко. А здесь на жалование кухарки я и вовсе могу купить себе одни лишь перчатки. И то, что вещи попользованные — совсем не страшно. Особенно после кальсонов с покойника (хорошие, кстати, кальсоны, теплые). Постирать, где надо подшить — всяко лучше, чем мой гардероб. Только в животе противное чувство беспомощной злости. Я, может быть, и кухарка, но не побирушка.

— Спасибо, льера Софья, но нет. Мне не нужно, — как можно спокойнее и ровнее говорю я. Чтобы голос не дрожал и не дай Бог какие-то нотки лишние не проскользнули.

— Как это нет? — растерянно переспрашивает Софья. — Но почему? Ольга, я же от чистого сердца, не думай!

У нее начинают дрожать губы. А я понимаю, что она назвала меня не на простонародный манер. Ольга, а не Ольха. Что хочет от меня эта странная девушка?

— Льера, я всего лишь кухарка, — устало говорю я. — Мне некуда носить ваши платья. К тому же униформа. И жалование у меня неплохое, грех жаловаться.

Про жалование я, конечно, зря. Гордость все равно прорвалась. Не стоило.

— Послушай, Ольга, — мягко улыбается Софья. — Ты очень красивая. И воспитанная. С манерами. Я бы даже сказала — изысканная. Не место тебе на кухне. Тебе бы мужа приличного найти. Я хочу, чтобы ты стала моей подругой. Хочу, чтобы ты свой ресторан открыла.

— А вы, льера, спросили, чего хочу я? — тут меня уже начало трясти. Благодетельница какая нашлась, ты подумай! — Может быть, меня в своей жизни всё устраивает? Может быть, я не хочу замуж? Зачем мне это нужно?

— Ольга…

— Простите, льера. Я пойду. У меня ужин. В смысле, готовить.

Я позорно сбежала. Обидно было до слез. Я ведь не воспринимала ее, как хозяйку. Никакого пиетета к вышестоящим у меня нет. Мне, в конце концов, сорок. Что с того, что она аристократка? Такой же человек, как и я. Или не совсем, если она магичка, допустим. Но в целом ничем не лучше меня. Все люди созданы Всевышним равными.

Мой работодатель — вот кто она. Но это я так ее воспринимаю, а она, видимо, решила милостыню подать. Никогда не побиралась и не стану! Даже за какие-то подарки и услуги я всегда расплачивалась, да, порой своим телом, но никогда должна никому не оставалась.

На кухне решили, глядя на мое покрытое пятнами лицо, что льера устроила мне разнос. Стали допытываться, жалеть, утешать — дескать, вздорная она баба. Доутешали до слез, я расплакалась там, всех разогнала работать, а сама пошла резать лук: все равно реву, так хоть по делу.

Глава 11

Каковы слуги, таков и хозяин

В белой части дома сегодня было шумно и весело. У льеры Софьи именины. Кажется, вся молодежь Кобора здесь, да еще и из окрестностей съехались. Праздновали с размахом, хохотали, бросались снежками, бегали по саду. Вино лилось рекой, еду, к счастью, заказывали в ресторане, потому что наши супы и жаркое — это слишком просто. Господам подавай морепродукты и заморские соусы. Если бы льера попросила меня придумать что-то экзотическое, я бы ей запросто навертела роллы или суши, да и картошку фри сделала бы. Да и вообще я всякую экзотику умею готовить, и даже коктейли алкогольные. Но поскольку меня не спросили — мне же и легче. Проблемы у меня будут завтра — когда всю эту студенческую братию нужно будет накормить. На своих ногах уехали далеко не все: часть вповалку спит в гостиной.

Я разогнала своих девочек спать — осталась на кухне сама. Толк оставлять Лиску — что она скажет, если юные идиоты вздумают совершить набег на продукты? А я и кашу на рассвете задвину в духовку, и омлет приготовлю. Справлюсь. В конце концов, на то я здесь и главная, чтобы брать на себя ответственность за подобные ситуации.

В большой печи уютно гудит огонь, в доме сонная тишина. Я взяла с полки любимую чашку из тончайшего, почти прозрачного фарфора и заварила себе чая с мелиссой и апельсиновыми корками. Из печи достала подогретые утренние булочки с корицей и изюмом. Жизнь была прекрасна.

— Есть кто? — заглянул в кухню немолодой мужчина с приятным простым лицом. — Хозяйка, а чаем не поделитесь?

Судя по обычной, ничем не примечательной одежде, слуга или камердинер, наверное, кого-то из золотой молодежи. Усталый какой-то, помятый.

— Конечно, проходите, — пригласила его я. — Голодны?

— А что, еще что-то осталось? — было в этом человеке какое-то располагающее к себе обаяние. К тому же он был довольно высокого роста — никак не ниже меня, а я к высоким мужчинам всегда была неравнодушна.

— Суп с лапшой есть, — вспомнила я. — Хотите?

— Не откажусь, — обрадовался мужчина. — Как вас звать, прекрасная незнакомка?

— Лирра Ольха.

— Ольга, значит… а по батюшке?

— Ольга Дмитриевна, — удивленно ответила я, присматриваясь внимательно. — А вы?..

— Александр. Можно просто Алекс.

Я кивнула и принялась хлопотать. Суп подогрела, хлеб нарезала, мясо копченое выставила. Люблю людей кормить. По тому, как они едят, можно многое о человеке узнать. Льер Александр ел аккуратно и как-то элегантно, за ним было приятно наблюдать. Вообще очень интересный мужчина, какой-то спокойный, уютный что ли. Я обхватила тонкими пальцами горячий фарфор и пила чай мелкими глоточками, улыбаясь.

Мне хотелось ему понравиться. Я прекрасно знала, что кисти рук у меня красивые: длинные пальцы, аккуратные ногти, изящная форма. Аристократические у меня руки. Здесь, в кухне, я была без чепца — какой смысл соблюдать правила приличия наедине с собой? И без шерстяной безрукавки, и рукава закатаны, обнажая белые гладкие предплечья — от печи веяло жаром. Отросшие почти до плеч волосы мягко спадают на плечи, закрывая лицо. Я не откидываю их, не желая привлекать внимания. Кроме того, вдруг проснувшаяся женственность уверяет меня, что в полутьме я хороша. Не видно ни усталости, ни морщин вокруг глаз, ни седины в темных волосах (кстати, надо зайти в аптеку и купить краску для волос), а при слабом свете масляной лампы кожа мягко светится.