Олег Верещагин - Крылатая сотня. Сборник рассказов Страница 15

Азартное дыхание.

Через полминуты мальчишки стали по одному отходить в сторону. По лицам их тёк огонь, и руки были тоже в огне… или просто в чём-то красном…

То, что лежало у стенки барака, больше ничем не напоминало человека. Но Саша продолжал, стоя на коленях, снова и снова обрушивать зажатый в красных руках камень на этот предмет и кричать:

— Меня Сашка зовут! Сашка! Сашка! Сашка-а-а!!!

…Вильма ванГельден умирала. Летевший по воздуху, как боевой метательный диск древности, кусок кунга отрубил ей ноги по бёдра. Голландка, хрипя, тупо смотрела, как ширится и растекается лужа крови вокруг неё, как медленно ползёт с другой стороны язык горящего бензина.

Её первого крика никто не услышал — как раз взорвалась очередная цистерна.

А потом было просто не до неё. Хотя кричала она очень долго…

…Чувствуя, как переливается и размазывается в обгаженных штанах дерьмо, на бегу крестясь и шепча молитвы, Альваро Рохас бежал прочь от лагеря. Он уже поверил, что спасся — феноменальная трусость помогла ему оказаться в первых рядах бегущих — когда его левая нога с размаху задела сторожок самодельного арбалета, установленного на тропе, по которой он нёсся к аэродрому, стапятилетним дедом Кузьмой — старик с двумя правнучками и ещё пятью чужими детьми разного возраста скрывался в плавнях. Дед Кузьма, воевавший ещё в Гражданскую — за красных — "не имел в виду ничего личного". Надо было есть, а по этой тропке нет-нет, да и пробирались к свалке отбросов кабаны.

Метровая стрела с наконечником из куска ножа пробила Рохаса насквозь в районе пупка. Он долго ползал по тропке, нудно стонал и звал на помощь, пока не отошёл в лучший мир — именно туда, где его — человека, считавшего себя католиком — уже ждал слаженный, весёлый, любящий свою работу коллектив.

С открытыми крышками и налаженными жаровнями…

…Томаса Обонго, который, хватаясь за сердце и постанывая, как раз выбрался из помещения, где отдыхал, подкараулил одиннадцатилетний Тошка — мальчишка, которого Обонго неделю назад, во время "вечеринки", "для разогрева" заставил сечь младших ребят. Тонкая верёвка захлестнула горло негра, он завалился назад, ощущая только, как выпучиваются глаза и вылезает язык. В этот миг ему показалось почему-то — последнее, что он понял в жизни: на него напал тот бурский мальчишка, рослый крепкий паренёк, которого он в далёком 1967-м усыпил хлороформом, изнасиловал, немного — тогда ещё неумело — помучил и зарыл за футбольным полем. А потом помогал искать — ведь в доме его родителей он работал садовником.

Мысль о том, что это вернулся тот мальчишка-бур, была ужасна.

Обонго хотел крикнуть казалось бы, прочно забытое: "Простите, юнгбаас!" — и не смог.

Тошка повис на негре, упершись обеими ступнями ему в поясницу и изо всех сил натянув руками капроновый тросик. Замер, окаменел, готовый к тому, что сейчас его будут отрывать, бить, убивать.

Нет. Только гремели взрывы и кричали люди.

Тошка отпустил верёвку. Посмотрел в лицо насильника. И с матом, всхлипывая, стал забивать оскаленный рот с вывалившимся толстым языком землёй. Потом, несколько раз пнув тело задушенного, бросился прочь. И услышал плач в бараке, из которого выскочил через рухнувший угол.

Из лагеря он выбрался, таща на плечах пятилетнего Олежку и ведя за руку семилетнего Толика — своих товарищей по несчастью. Он пока не знал, что скажет им потом. Чтобы они его простили.

Но знал точно — он их не бросит…

…Макс Шапиро спасся.

Он будет повешен через пять лет — по приговору военно-полевого суда общины еврейских беженцев в Мавритании.

"Как существо, виновное своими действиями в создании негативного образа еврейского народа в глазах остальных народов мира и объективно способствовавшее нынешнему трагическому положению этого народа."

* * *

В результате дерзкого налёта русской (предположительно) диверсионной группы, использовавшей, как это было установлено опросом свидетелей, для передвижения парапланы, нами потеряны практически все запасы горючего 2-го турецкого корпуса, большое количество продовольствия, обмундирования, боеприпасов, семь единиц броне- и три автотехники, вертолёт "чинук" с экипажем… на данный момент подсчитаны погибшими 217 военнослужащих турецкой, 52 грузинской, 11 нигерийской армии, 19 контрактников частной компании "Close quarters protection association", 7 военнослужащих армии США, 25 горских ополченцев… Большинство погибших визуальному опознанию не подлежат… проводится экспертиза…

Подсчёт материальных и человеческих потерь продолжается.

Потери противника неясны.

Из 512 русских детей и подростков, содержавшихся в пункте К76, 27 найдены погибшими, 56 оставались в бараках, 54 пойманы… остальные, видимо, скрылись на территории, контролируемой абхазскими или осетинскими сепаратистами…

Из докладной записки командующему оккупационными силами Южной Зоны.

* * *

Последние полчаса мы планировали — почти всё время в горных ущельях. Я буквально всем телом ощущал, как тяжело Витьке — он откренивал параплан изо всех сил. Каждый рывок нашей "спарки" заставлял меня обмирать. Я старался даже не смотреть по сторонам, вверх, вниз. Зачем? Сейчас от нас почти ничего не зависело. Что-то пойдёт не так — и от нас не останется даже брызг. Господи, ведь даже птица навстречу попадётся, сова какая-нибудь ебан…тая, врежется в нос изделия Гуляева — и всё.

Война — это не героизм, не приключения. Война — это страх. Я понял этой сейчас. Страх, который сидит рядом с тобой. Всегда. Постоянно. И от него можно защититься лишь одним: верой во что-то большее, чем ты сам. У кого эта вера сильней — тот и победит в конце концов.

Во что ты веришь, Колька Реузов?

Верю, подумал я и потрогал карман камуфляжа. Не в бессмертие, не в славу, наверное, даже не в бога. Верю в то, что мы не можем не победить. Потому что не бывает зря то, что делаем мы. А остальное пусть решает сила, которая больше, чем я. Судьба, удача, случай. Или всё-таки бог? Мне это не важно сейчас.

Я знаю, что боюсь не того, что мы погибнем. А того, что — погибнем, не долетев.

Почувствуйте разницу…

— Черноморье, — услышал я голос Витьки. — Смотри, Коль.

Впереди вспыхнуло серебро.

Я много раз был на море и узнал это свечение — ночную фосфоресценцию. Но потом — ууу-ххх! — мы свалились куда-то вниз, всё вокруг стало сияющим, ясным и отчётливым, и я ощутил, как плавно сжалось от ужаса внизу живота. "Прожектор!!! ВСЁ?!"

Но это был не прожектор. Мы летели над освещённой луной — неполной, но яркой — морской поверхностью.

— Чёрт, нас же видят! — сказал я в переговорник. Витька вроде бы усмехнулся:

— Нет… Сейчас если кто и смотрит на море — в глазах одна рябь… Жутко, да?

— Да, — не стал спорить я. — Где мы?

— Смотри прямо и вправо… Видишь мыс? Там лежит "Москва". Флагман Черноморского флота. Он один успел принять бой, даже потопил американский эсминец и турецкий фрегат. Тогда группа отошла и ударила с авианосца самолётами. Три или четыре наши сбили, а потом — всё…

Я знал эту историю. И не помню, что я хотел спросить. Потому что за мысом увидел на серебре чёрные силуэты. Казалось, они вросли в сияющую поверхность.

Мы мчались прямо туда. На них.

Это была цель.

* * *

Над морем выли сирены. Слышалось клокотанье вертолётных винтов, беспорядочная стрельба скорострелок, и мощные, иссушающее-белые, раскалённые лучи прожекторов метались в небе, временами падая вниз, раскраивая темноту. Грозное, алое пламя в нескольких местах полыхало в ночи.

На мостике атомного авианосца ВМС США "Рональд Рейган" собрался весь командный состав АУГ. Большая группа офицеров замерла в затемнённой рубке "острова"; их лицо выражали растерянность и недоумение, поблёскивали стёкла поднятых личных биноклей, и алый огонь пожаров играл на золоте нашивок.

— Сар! — дежурный офицер-связист, отдав честь, вытянулся перед командиром АУГ. Старший контр-адмирал Донован Динэм, опустив бинокль, взглянул на офицера. — С эсминца "Хиггинс" сообщают — пробоина в правом борту, размеры определить не представляется возможным, крен достиг 22 градусов и остановлен, но в трёх помещения продолжается пожар; убито семеро, получили ранения три человека… с крейсера "Принстон" сообщают — пожары на палубе в нескольких местах, выведена из строя носовая артиллерийская установка, повреждена командная рубка… погибло три человека, ранено — двенадцать… среди убитых — командир крейсера кэптэйн Мандзони…

— На авианосце значительных повреждений и погибших нет, — вмешался командир авианосца. — В пяти местах незначительные пожары, но уничтожен истребитель-штурмовик и выведен из строя аэрофинишер… Совершенно непонятно, кем мы были атакованы, ни радары, ни наблюдатели ничего не засекли… Русский флот уничтожен, но какие-то катера ещё прячутся в бухтах, может быть, это они?