Под знаком феникса - Герман Иванович Романов Страница 15

— Потому что знаю, — пожал плечами Павел. — Там через одиннадцать лет сам буду тайник с оружием обустраивать. По приказу «комитетчиков». Так что в это дело лучше не влезать, и никому не говорить — там смерть. Есть тайны, прикосновение к которым гибельно для того, кто к ним притронулся. Так что не мешает проявить осторожность.

— Согласен, — кивнул головой ветеран, но тут же задал вопрос, при этом внимательно смотря на Павла:

— Как так произошло, я имею в виду случившийся с тобою, скажем так — «перенос сознания»?! И сколько тебе лет на самом деле?!

— Перенервничал и умер, только и всего, в шестьдесят два года. Это произошло в 2023 году вчерашним днем, восьмого.

— На два года старше меня, — Альберт Генрихович даже не удивился, просто констатировал факт. — А ведь днем я заметил, что у тебя глаза стали другими, совсем иными — блеклые, будто старческие. Или того человека, кто долго воевал и видел немало смертей.

— Можно сказать и так — воевал. Только та война гражданской, по своей сути была, власть против народа. А смертей хватило, прямо мор прошелся — люди тысячами мерли, на помойках еду искали.

— Да что же у вас там случилось такое жуткое?! Ядерная война, что ли?! Да ведь карточки на хлеб можно было ввести!

— Хуже ядерной войны, «Лаэ», намного сквернее. Ликвидация и распад СССР из-за измены верхушки, и реставрация капитализма, — Павел замолчал, глядя на помертвевшее лицо ветерана…

Глава 15

— Ну и дела пойдут, хуже не придумаешь, хоть вешайся!

Эстонец совершенно по-русски почесал затылок — впервые Павел видел Альберта Генриховича столь растерянным. Сообщение о смерти внучки и о собственной кончине спустя четыре года он встретил совершенно спокойно, по крайней мере, наружно, но рассказ о распаде СССР его потряс — несмотря на распахнутое окно в комнате клубился табачный дым, раскинувшись облаком под высоким потолком.

— Я вот сейчас подумал, а ведь действительно сейчас налицо многие факторы, о которых ты говорил. Но руководство или не признает тяжелой ситуации, или просто отмахивается от решения проблем. Видимо, думают, что все само собой рассосется, как беременность у школьницы. Действительно — «кремлевские старцы», как их называют в народе.

«Лаэ» налил себе кипятка из чайника, раскрыл банку с растворимым кофе, и в чашку ушло сразу две чайных ложки с горкой. Кофе, хотя и было в дефиците, но в Эстонии его еще можно было купить, как и многие другие продукты — все же «витрина социализма» — но каждые выходные дни город был переполнен автомобилями с ленинградскими номерами.

Павел налегал на чай — он был хорош, не грузинский с «поленьями», а индийский из большой пачки со слоном. Посмотрел на часы — только перевалило за полночь. «Исповедь» заняла добрых три часа — ветеран расспрашивал его жестко. По сути, умело вел допрос, используя различные типы вопросов, стараясь поймать на нестыковках и противоречиях. Но разве юноша способен создать целостную картину погибающего мира, которую даже силами ЦРУ и КГБ невозможно придумать, вкупе с усилиями всего института марксизма-ленинизма и резолюциями съезда КПСС?!

— Значит, 26 июля Карл Генрихович будет избран первым секретарем ЦК нашей компартии?

— Да, вопрос о назначении Вайно в Москве будет решен на днях, он сменит на этом посту Кэбина, но Иван Густавович будет назначен председателем президиума Верховного Совета — все же был помощником Каротамма. А в 1983 году его сменит Рюйтель, который через пять лет протолкнет «Декларацию о суверенитете». Потому, сейчас Москва ставит «русского» эстонца, видимо, понимают, что дела здесь совсем плохи, и не на кого опереться — песок ведь плохая замену бетону в фундаменте.

— Ты прав, это чувствуется — все же я член ЦК. Нет, везде говорят правильно, согласно «линии партии», совершенно верные слова, к которым не придерешься. Но ведется саботаж на всех направлениях, и ничего поделать нельзя. Ставить «коренных» эстонцев крайне опасно для любого дела. Они в большей массе имеют отцов, что служили нацистам в карательных батальонах или дивизии СС. А потомков «красных стрелков» и тех, кто выступал с Кингисеппом, как мой отец, и были вынуждены бежать в СССР, крайне мало, и нас держат на отдалении от реальной власти.

— Вайно человек Андропова, на него скоро будет проведен террористический акт — Имре Аракас обстреляет его машину, но безуспешно. И получит всего 12 лет по 66-й статье, хотя полагается за такие штуки «вышка». Выводы сам сделаешь, или помочь?

— В подполье, значит, остался, после побега из здания суда?!

— Какой побег? Называй вещи своими именами — вооруженная демонстрация, показывающая кто в Эстонии настоящий хозяин. Да и зачем ему было нападать на общество «Динамо»?! С целью захвата оружия?! Да тут после войны тайников со стволами осталось множество. Последнего «лесного брата» десять лет назад из болота извлекли. Ведь и у тебя такой тайник есть, «Лаэ», не может не быть — ты человек расчетливый.

— Скорее, прагматичный и предусмотрительный, — усмехнулся эстонец, и тут же спросил, прищурив глаза, превратив их в щелочки:

— Пара пистолетов не помешала, но пока рано, еще не настолько далеко зашло. А вот кастет пригодится уже завтра, мне ведь глаз шпана подобьет, я тебе говорил о том. Ходят к школе чуть ли не каждый день эти «пэтэушники». Эльза им приглянулась, пристают к ней, уроды. Нужно капитально приструнить, отбить охоту — не хочу, чтобы мешали заниматься делом.

— Завтра сам с вами пойду…

— Не нужно, «Лаэ», я ведь не мальчишка, хотя и выгляжу таковым. И прошел специальную подготовку.

— В КГБ?

— И там тоже, но через четыре года. И не только в «конторе» — я являлся сотрудником КПК.

— Ты стал членом партии в столь юном возрасте?

— Было такое, но негласно. Знаком ЦК ВЛКСМ к тому времени награжден, и орденом «веселые ребята». Но никогда не носил — обстоятельства изменились, приходилось под них подстраиваться.

— Удивил ты меня, — эстонец покачал головой. — Но спрашивать, за что не буду, такое не принято. КПК — это очень серьезно, не шутки, там Пельше, а у этого латыша отсутствует душа, как говорят. Мой отец был хорошо знаком с Арвидом Яновичем, да я его сам знаю — и мне он сейчас не нравится, ощущение, что не занимается настоящей работой.

— Если бы они все занимались по совести и долгу, то сами бы не развалили страну. А вместо контроля над государственным аппаратом и партией они все дела превратили в бумажную отчетность, которая и стала тем