Сергей Мавроди - Тюремные дневники, или Письма к жене Страница 16

— Ну, и прекрасно!

Следователь отводит меня вниз и сдает охраннику. Жмем друг другу руки и почти тепло расстаемся. (Надеюсь, на несколько месяцев.)

Итак, он уходит, меня проводят в пенал. Охранник, а точнее охранница — совсем молодая симпатичная девушка в ослепительно короткой мини-юбке с ну, о-очень смелым разрезом сзади и в черных чулках. («А это что за креветка?» — сразу же поинтересовался мой адвокат Хачатурян, первый раз ее увидев.) Ба! Да неужели именно она будет меня сейчас обшмо… обшма… ну, в общем, обыскивать?

Ощупывать везде… Нагибаться… Довольно рискованное, я вам скажу, с ее стороны занятие… Хотя, впрочем, ведь служебный долг… Ничто же не может помешать… Хм! А ножки-то у нее, кажется, действительно… Но нет. Просто заперла меня в пенал. Увы! Без всякого обыска! Ну, что это, в самом деле такое?! А? Что за безобразие! Что, в конце концов, за халатность!!? А если я, к примеру, несу сейчас в камеру «запрещенные предметы»?!

Впрочем, как очень быстро выяснилось, «запрещенные предметы» я б хуй куда пронес. Через каких-то полчаса меня вывели из пенала, завели в соседнюю камеру и там обшмонали так, как, наверное, никогда еще в жизни до этого не шмонали! Каждую вещь чуть ли не обнюхали.

Даже в трусы заглядывали, ей-богу! И кто? Какой-то маленький, злобный, мерзкого вида прапор с крысиной физиономией. Тьфу! Прямо противно стало! А нет бы…

В общем, обшмонал меня этот проклятый прапор и снова в пенал запер. (Ничего, конечно, не нашел. Я же от следователя шел. Пустой.)

Сижу я в этом пенале и мечтаю. А если бы не прапор? А если бы?.. А вот интересно, как бы?.. Ну, а потом куда бы?.. Ах! Мечты! Мечты!

«Где ваша сладость!?» Ну почему?!! И вдруг!..

Дверь пенала неожиданно распахивается! И на пороге… Да-да!

Снова… ОНА!! Прекрасная, чистая, юная… вся какая-то светлая…

«Как мимолетное виденье, как гений чистой красоты!» Ни слова не говорит, кивает лишь грациозно мне своей фарфоровой головкой и куда-то потом ведет. Куда-то далеко, далеко… По высокой-высокой лестнице… Она впереди, вся такая трогательно-беззащитная в своей крохотной мини-юбочке со сверкающим разрезиком, а я сзади… любуюсь. Идет, моя девочка, переступает своими стройными точеными ножками в черных чулочках… Ах, милая! А юбочка так и колышется, так и колышется… А разрезик на ней… Ах, черт меня подери совсем!

Но куда же она меня все-таки ведет? Право, вроде бы куда-то не туда?.. Да какая разница! Не все ли равно! Да хоть на край света!

Так бы шел за ней и шел… Все выше и выше… Туда! Ввысь! К свету!

К небу! К солнцу!! Прочь отсюда! Из этой проклятой и постылой тюрьмы! Она впереди, а я сзади. Все выше и выше! Вот по этой самой лестнице! А лестница все круче и круче… А юбочка… А разрезик…

Ах!..

И привела меня эта сучка в оперчасть, и заперла там в пенал. Даже света, тварь, не включила! И просидел я в этом пенале без малого семь (!) часов. В полной, блядь, темноте. Да-да, ты не ослышалась!

Именно семь часов! С часу дня и до восьми вечера. Ебаный в рот! Да за это время ко мне мусора аж три раза заглядывали! Не рехнулся ли я там? Не наложил ли, часом, на себя руки? (Как же, размечтались!..)

Сижу, короче, прислушиваюсь. Слышу: по домам уже все расходятся.

Ну, все! Рабочий день у них закончился. Вон и двери уже запирают.

Замки и решетки лязгают. Все! Разошлись. Помещение пустое. Я тут, похоже, совсем один остался. Прислушиваюсь: вокруг ни звука! Точно, один! Тишина — мертвая. Мне аж жутко стало. Сейчас, думаю, панночка явится. В черных чулочках. Ладно… Надо потихоньку спать укладываться. Явится — разбудит. Забыть меня, конечно, не могли.

Значит — специально. Спецом. Чтобы жизнь медом не казалась.

Поэтому-то они меня так тщательно перед этим обыскивали. Нет ли, мол, чего с собой? Веревки, к примеру, или предметов каких?

Колюще-режущих… Мало ли… Все-таки просидеть столько времени одному в темноте, в тесном пенале, не понимая даже, что вообще происходит — это, знаете ли…

Понятно. Когда же меня теперь отсюда выпустят-то? «Вспомнят»! По логике должны завтра, перед утренней проверкой. Чтобы на проверке я уже в камере был. Иначе кипеш может подняться, куда же это, мол, я делся!? Вряд ли все это делалось официально. Ведь это, в сущности, незаконно. Вроде бы даже у нас таких законов нет, чтобы человека в темном пенале чуть ли не сутками держать… Значит, перед проверкой, в любом случае, должны поднять в камеру. Т. е. часов где-то в восемь утра. Время, в общем, пока есть. Можно и поспать. Хоть выспаться уж тогда!

С этими мыслями я устроился в своем пенале и задремал. И снится мне…

Но я ошибся. Ровно на двенадцать часов. Пришли за мной все-таки не в восемь утра. А всего лишь в восемь вечера. Слышу сквозь сон, открывается дверь в оперчасть, потом какое-то лязганье, шаги…

Ближе, ближе… И вот уже дверь пенала открывают. На пороге стоит знакомый разводящий. «Ну, что, пошли?» Ну, пошли. Где-то на лестнице я все-таки не выдерживаю (каюсь, слаб человек!): «Меня даже в оперчасть не вызывали! Зачем же тогда в пенал сажали?!» — «А хуй его знает!» — «Понятно». (И поделом мне! Не задавай впредь таких дурацких вопросов!) Опять пенал, но теперь уже со светом. И в знакомой комнате. Куда обычно от адвокатов всегда заводят. Через каких-то полчаса я уже стою у своей родной камеры. Охранник отпирает дверь. Буквально влетаю, весь переполненный эмоциями и впечатлениями и… Что же я вижу?!! Камера буквально перевернута вверх дном. Все вещи разбросаны, все полочки опять содраны. Повсюду грязь, пыль, мусор, везде валяются какие-то непонятные клочки и обрывки… Пол почему-то весь залит водой… Везде лужи. Сокамерники сидят на нижних шконках все какие-то притихшие и лишь тупо таращатся по сторонам.

— Что это такое!? Что тут у вас произошло?!

— Шмон! Только что кончился! Нас прямо перед тобой в хату завели.

Три часа, блядь, на сборке просидели!

— Что за бред!? У нас же недавно был!

— А хуй их знает!

— Может, что конкретное ищут? Телефон, к примеру? Может, решили, что у нас тут труба есть?

— А хуй их знает! Но если бы конкретное что искали — искали бы до талого. (До конца, значит, до упора. До талого снега.)

Убирались мы… Точнее, они… Мои бедные и несчастные сокамерники… Ладно, впрочем — это уже не интересно. После уборки всей камерой пьем чай. Из окна дует. Половины стекол нет, а заменявшую их картонку отмели при шмоне. Витя с тоской смотрит в окно: «Что за погода! С неба какой-то триппер капает… Не дождь, не снег…»

«Знаешь, милый, в последнее время ты почему-то слишком часто ругаешься матом». «Почему-то…»

11 апреля, пятница

День в общем-то спокойный. Особенно по сравнению со вчерашним (будь он, блядь, проклят! чтоб его черти взяли!!). Хотя, собственно, событий-то опять было, как ни странно, довольно много.

Ну, во-первых, приходил адвокат. А это само по себе здесь всегда уже событие. Так… впрочем… ничего особенного. Обычное посещение.

Назад только долго потом вели. Пятница. Столпотворение. Пеналы и боксы переполнены. Конвоиры злые и потные. Орут на всех… (Но зато хоть шмонают поменьше. Некогда! Быстрее бы по камерам всех развести и назад за новой партией вернуться.)

В общем, посадили меня на этот раз в виде исключения не в пенал, а в бокс. Бокс — это, собственно, разновидность пенала. В сущности, тот же пенал, только не одиночный. Небольшое такое помещение, как правило, пустое, просто голые стены, куда разводящие начинают заводить обычно по мере того, как все пеналы заполняются. Ну, или по каким-то там своим соображениям, им одним только ведомым. В общем, небольшая сборка. Те же грязь, духота, отсутствие вентиляции, густые клубы табачного дыма. Те же привычные уже тюремно-зэковские разговоры. О какой-то там якобы близкой уже «золотой амнистии», о статьях и сроках.

— У меня корешу девять лет и два дня дали. Все там подсчитали, и получилось, что по максимуму ему именно столько можно дать. Девять лет и два дня. Вот именно столько ему на суде и дали. Он касатку пишет и ее удовлетворяют. Приговор отменяют, назначают нового судью, и весь судебный процесс заново начинается. Уже с новым судьей.

Прикинь, его начинают снова на суд возить, всех свидетелей опять вызывать… Короче, прошел он все это. Выносят новый приговор.

Девять лет и один день!

— А у меня в деле вообще одни нарушения были! Я каждый день жалобы на оперов писал. Так один опер даже прокуроршу ебал, чтобы мои жалобы никуда не шли!

(«Даже»!.. Что же это, интересно, за прокурорша была такая?

Которую только, чтобы «жалобы никуда не шли», можно было… Мне сразу карцер вспомнился. Незабвенная Света. «Я ебу бабу-Ягу!»)

— Сколько у вас человек в хате?

— Одиннадцать. (Хата, судя по всему, шестиместная.)

— А у нас тринадцать.