Михаил Ремер - Спасти Москву Страница 17

– Ладная, – совсем рядом услышал он хриплый голос провожатого своего.

– А? – подпрыгнул от неожиданности Николай Сергеевич.

– Что ангел, – глядя на черно-белое изображение, продолжил он. – Хоть бы ты и иконы пиши с нее.

– Жена моя, – грустно отвечал пенсионер. – Бог прибрал летом прошлым, – Милован принялся рьяно крестить изображение. – Что не так? – оторопело глядя на товарища, поинтересовался тот.

– Бог прибрал, а ты в клетушке душу держишь! – неустанно крестя карточку, продолжал тот. – Грех, смертоубийства паче! Видано где?!

– Да не душа это, – устало отвечал тот. – Карточка обычная. Как, – на секунду задумался он, не в силах придумать как бы потолковее объяснить. – Как икона, но не с ликом святым, но с простым смертным. Показывал же я тебе, – с досадой закончил тот, повертев в руке айфон.

– Ты не путай! – замахал тот в ответ. – Те менялись! Те – живые были! Вон старик даже сказал: «Блюдце с яблочком»[30]. Понятно и дитяти тогда. А здесь?! Здесь, вон, как живая! Сама грустная, а в глазах – тоска смертная.

– Ну как мне тебе объяснить-то? – Булыцкий без сил развел руками.

– Как живая, – не слушая, шептал тот. – Ты, чужеродец, не серчай, – чуть угомонившись, продолжал тот, – я, может, и не понимаю чего, но ты лучше отпусти, – кивнув на рамку, продолжал он. – И ей легче, и тебе. Вижу ведь, – неумело совсем улыбнулся вдруг он, – на двоих у вас тоска одна с ней.

– Ты о чем?

– Тяготится ее душа в неволе. И твоя оттого неспокойна. Оно вроде бы и улыбка, а все равно – печаль в очах.

– Есть и твоя правда, – подумав, согласился тот.

– Отпусти, – продолжал бородач. – Обоим легче будет. А мне не веришь, у Сергия спроси. Да хоть бы и завтра, – душа вновь проснувшийся приступ кашля, закончил Милован.

– Добро, – отвечал пенсионер. – Спрошу. А ты на-ка, – спохватившись, извлек он из аптечки пузатую склянку с «Синекодом», – выпей, – отцедив нужное количество микстуры, протянул он товарищу. – От кашля. Из грядущего. Сам же пил, при тебе; не помнишь, что ли? – видя замешательство бородача, подбодрил он. – Да не бойся ты! Все так лечиться будут.

– Да ну? – недоверчиво повертев перед глазами пластиковый мерный стаканчик, прошепал тот. – Это что же, пузырь бычий? – имея в виду пластик, продолжал тот.

– Тьфу ты, пропасть, – развел руками Булыцкий. – Ты выпей сначала, потом растолкую… Как сумею, – чуть подумав, закончил тот.

– Гадкая, – скривившись, выпил тот.

– Зато помогает. А теперь – спать, – забрав стаканчик, принялся укладываться пенсионер. – Доброй ночи.

Не сказать, что эта ночь была спокойной для Николая Сергеевича. Все ему чудно и непривычно было.

И холод внутри кельи обледенелой – оно хоть и трещали дровишки в очаге посередке, но много тепла не давали; чуть отошел от кострища, и все, как в мир другой попал. Ладно хоть камнями обложен был очаг этот допотопный! Оно хоть чуть, но тепла на дольше хватало от брюхов булыжников, огнем прогретых! Всю ночь не приходилось дежурить да огонь поддерживать.

И убогость внутренняя, даже по сравнению с землянкой Калины в глаза бросавшаяся, и одежки монашеские, от холода не слишком-то и спасавшие, и уклад тутошний… Уж само по себе житье такое Булыцкому подвигом виделось; ни больше ни меньше. А тут еще и молитвы бесконечные. Что там он помнил про регламент Троицкого монастыря: тогда еще Варфоломей с братом своим Стефаном основал на берегу реки Кончуры церковь во имя Святой Троицы, где и начали служение. Сам порядок в месте новоиспеченном святом был настолько суров и аскетичен, что Стефан вскоре, не выдержав, ушел, а Варфоломей призвал некоего игумена, от которого и принял постриг под именем Сергия.

Еще вспомнилось Булыцкому, что монах в Сергиевской обители большую часть времени в молитвах проводил. Несколько часов на сон, остальное – послушание: дрова готовить, что-то ладить, строить. С учетом того, что обитель разрасталась, сколько там на сон оставалось-то?! И ведь молились. А хворь случалась если или еще что-то, что сокращало молитвы время, так то самим монахом дезертирством воспринималось; не только ведь за свою душу молился он, по разумению по собственному, а за всех православных, прося за них у Бога.

За размышлениями этими он и не заметил, как спать охотка отбилась; лежа на жестких досках, смотрел он то в потолок, то на фотку, что бликами подсвечивалась неверными, да так, что и вправду начало казаться Булыцкому, что просит супруга отпустить. Да так все живо было, что не утерпел мужчина и рамочку от греха отвернул к стене. Долго потом лихорадило, да так, что повернулся на бок и, чтобы успокоиться, принялся в самое сердце полыхающего костра всматриваться. Это действительно сработало, и преподаватель постепенно успокоился.

Первая волна эйфории прошла, и теперь уже и сами мысли по другому руслу потекли. Вспомнить бы все да по полочкам разложить знания свои. Да к быту повнимательнее приглядываться. Сергия Преподобным назвал по привычке, а не признал монах так Радонежского Сергия. И правильно. Преподобный – канонизированный. Тот, кто к святым причислен… А не помнил Булыцкий, чтобы старца при жизни святым признавали.

И с наскоку брать, не вдумываясь, – тоже никуда не годится. Вон монах даже не поверил ему, хоть и диковины тот чудные показал. Мало того, еще и возмутили его картинки живые! Даже самые благочинные-то! А где тогда гарантия, что Сергий, а тем паче князь поверят? А что на кол не посадят? Да нет их никаких-то. Тогда что?

Криками тут не поможешь… Не поверят, так в столицу прямая дорога. Вместе с Милованом; он же собирался. В подмастерья там или еще куда, где рукастые требуются; зря, что ли, в школе столько лет трудовиком отработал. Там помаленьку и внедрять знания свои. А если земли хоть клок удастся получить, так и картошку высадить можно станет. А нет, так хоть и к Калине обратиться вновь: его-то зело заинтересовал продукт невиданный. Хотя и хитер, что лис верткий, чего там говорить-то?! Такому что в лапы попадет если, все: пиши пропало. Хотя так лучше, чем вообще никак. Да можно и у монахов помощи просить. Должны же согласиться, если слова правильные подобрать. А к августу ближе, уже на руках имея и картофель молодой, и, глядишь, наработки, можно вновь попытаться к Сергию да князю. Раз нет, то в Кремле со всеми остаться осажденном, да с Остеем сговориться, чтобы карал жестоко за пьянство да чтобы ворота не открывал. Оно, глядишь, и отвести беду удастся.

А вот если поверит ему Старец, так то же дело поменяет в корне! Это ж какие перспективы тогда открываются! Столица княжества Московского уцелеет, и ее авторитет ох как подскочит! Крепость, перед Тохтамышем колени не склонившая! Крепость – сила! Крепость – мощь! А там отказ от выплаты дани – что золотом, что красавицами, что мастерами, – разгром врага мощного и возможность сосредоточить силы на объединении княжеств вокруг себя! Создание централизованного государства и экспансия на Урал, за металлами да знаниями тайными шаманов! Университеты и школы, селекция и новые продукты (зря, что ли, с собой картошка оказалась?! Оно хоть и порядком осточертевший, да все-таки питательный и полезный продукт)!!! Невероятно!

Это же при подходе правильном Европу можно на раз за пояс заткнуть! Сначала грамоту да счет общедоступными сделать, так, чтобы каждый смерд мог и читать, и считать свободно, а там и школы, где отроки обучаться могут наукам основным. А чуть погодя – и университет! Настоящий! Даст Бог своими глазами увидеть, как византийские ученые придут да знания позволят сохранить скопленные. Да приумножить! В четырнадцатом-то веке! Куда там Альбертине Кенигсбергской или Санкт-Петербургскому университету! И уже не Россия по образу и подобию европейских университетов ладить будет у себя устои, жизнь да образование, но Европа у нас учиться будет! Слава державы мощной, науки поддерживающей всеми силами, со всех концов мира ученых созовет! Парацельс, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Коперник и Джордано Бруно; почему бы им не заинтересоваться княжеством, науки воспевающим. А так, глядишь, и остальные, на Русь глядя, поменяются. Может, и Инквизиция святая иначе вести себя будет; чем руками властей светских сжигать да топить ведьм, охоту за талантами устроят. Так чтобы удержать их да развить у себя! Да во благо чтобы. А там и Средние века миновав, сразу в век Золотой! А центр – Русь, сердце которой – Московское княжество! Княжество, себя в крестовых походах не замаравшее.

И уже виделись Булыцкому на восток походы замирительные; послы с дарами княжескими мосты ладить начнут, а потом и люд образованный потянется из одного государства в другое. Оно ведь Хивинское княжество вон знаниями какими владело! А княжество Самаркандское? А восточные земли? Оно, конечно, дошло что-то и до времен Булыцкого, но все больше прахом времен покрылось!

Так бы, через торговлю, да сотрудничество, да образование, вражда чтобы между христианами да мусульманами, в войнах раздутая, на нет потихоньку свелась. Не то чтобы к религии одной пришли все, а чтобы терпимее друг на друга смотрели, что ли. Библиотека Всезнания – аналог Александрийской! Университет наук – под стать, а может, и лучше Сорбонны! Медицина, инженерия, металлургия, навигация да флот мощный! И все это не на базе права крепостного, неуклюжего и валкого, а на базе хотя бы того же самого порядья, а там, глядишь, и чего-то более современного! Ух!