Константин Калбазов - Бульдог. Экзамен на зрелость Страница 19

– Оно и заметно, что стараетесь. Сколько полотна приходится на один стан за день?

– Восемь аршин, ваше императорское величество.

– А сколько успеваете переработать?

– Фабрика за день выдает в среднем четыреста аршин готового полотна. Иногда чуть больше, иногда чуть меньше. Все зависит от частоты различных несуразиц.

– Прекрасно. Просто замечательно. Это в сравнении с вашими же станами на мануфактуре выходит в два раза больше. Изрядно. А еще больше не выйдет?

– Да куда больше-то, ваше величество? И без того изрядно выходит. Подумать только, еще шесть лет назад я радовалась тому, что с каждого стана за день возможно получить по два аршина сукна, а тут в четыре раза больше.

– И что, вот так вот всем довольны?

– Ну-у, по мне, так можно было бы и больше. Но тогда нужно переделывать стан и вносить в него изменения.

– И какие, на ваш взгляд, изменения могли бы способствовать еще большей отдаче? Говорите, Анна Александровна, говорите, не стесняйтесь. Порой и самая бредовая идея находит воплощение в жизни. Да вот хотя бы движитель Силина тоже казался бредом, а на поверку получилось куда изряднее английской махины.

– Движитель и впрямь вышел на славу, – пристально глядя на Петра, произнесла девушка.

Тот преобразился. То был мрачен и угрюм, потом словно прятал от нее взгляд, но, оказавшись на фабрике, воспрянул духом. Ах да, радуется успехам своей диковинки. Не иначе как опять пришлет к ней целую свору нерадивых работников, науку постигать. Ну что же, давай, раз уж так. Погляди, кого и за что решил пустить по миру.

– Извольте, ваше величество, – наконец решившись, начала девушка. – Один ткач вполне способен присматривать за двумя станами, есть и те, что управляются с четырьмя. Но это уж совсем оборотистые, у которых шило в известном месте. Да только простои долгие случаются, а потому я того не одобряю. Все оттого, что выходит множество задержек, даже при нормальной работе каждый раз приходится менять катушки в челноках. Вот кабы был механизм, который бы сам ставил на замену новую катушку или заряженный катушкой челнок, тогда и станы останавливались бы куда реже…

Анна говорила и говорила, высказывая свои наблюдения. Петр же, вооружившись книжицей, записывал все замечания. Задавал уточняющие вопросы, просил показать, как она видит решение той или иной проблемы. Анна коснулась и иных проблем, не только по ткацким станам. Петр продолжал записывать, проявляя всесторонний интерес…

– Спасибо, Анна Александровна. Это очень ценные наблюдения, – наконец пряча книжицу, произнес Петр. – Андрей Константинович, конечно, длительное время проводил испытания своих махин. Но, как говорится, практикам все видится иначе. А уж такому, как вы, досконально постигшей ткацкое дело, и подавно.

– Благодарю, ваше величество.

– Кстати, Анна Александровна, коли у нас зашел разговор об этом… Брат разговаривал с вами?

– Разговаривал. – Ну вот. Только настроение начало поправляться…

– И как? Когда вы будете готовы приступить?

– Никогда, – резко обернувшись к Петру, выпалила девушка, чем ввергла императора в ступор.

– То есть как это никогда?

– Я никогда не буду к этому готова, ваше величество, – все так же с вызовом ответила Анна, которую уже буквально трясло от негодования.

Сержант, все это время неотступно следовавший за парочкой, как-то странно ухмыльнулся и словно невзначай отошел в сторонку. Вот только что был рядом, а вот уже внимательно наблюдает, как ткачиха управляется со станом. Хм… Еще и интересуется у нее чем-то, пальцем в махину тычет да со знанием дела покачивает головой. А потом приобнял ее и, увлеченно слушая, повел куда-то.

Все это Анна отметила лишь краем сознания, сосредоточив внимание на государе. Нет, не так. Молнии из глаз в него метала. И как только не испепелила.

– Анна Александровна, каждый из нас отдает все силы на благо государства. У вас есть несомненный талант, и просто грешно не поделиться им. Ткацкие фабрики – дело совершенно новое, и специалистов для них попросту нет. Вы же достигли просто поразительных успехов. Ни одна казенная фабрика не в состоянии соперничать с вашей. Неужели вас ничто не заботит кроме собственной выгоды? Так ведь на нее никто и не претендует…

– Не претендует? – Девушка едва не задохнулась от возмущения. – Развалить налаженное суконное производство только оттого, что армии понадобилась посконь – это так вы ни на что не претендуете? Не убили тогда моего брата, так решили нас по миру пустить? Не смотрите на меня так, ваше величество. Брат, он на службе и готов жизнь положить, если то будет потребно России. Но я в первую очередь думаю о его семье, даже если он об этом позабыл. Да где это видано, чтобы государь желал разорения своим верным слугам?

– Погодите, Анна Александровна. Успокойтесь. – Петр даже растерялся от того напора и пыла, с которым набросилась на него разгневанная княжна.

– А чего мне успокаиваться? Может, еще обвините в чем? Так давайте. Лучше уж на плаху, чем видеть это непотребство.

– Какая плаха? Какое непотребство? Вы о чем вообще, Анна Александровна?

Император окончательно потерял нить рассуждений девушки, не в состоянии понять, что вообще с ней произошло. Мало того, он уже и сам начинал сердиться. Перед ним стоял последний человек на этом свете, на которого он хотел бы гневаться, но и совладать с собой ему было все труднее и труднее.

Да что такого особенного он сказал, чтобы заслужить подобное? Вот именно, что ничего. А потому выслушивать этот поток негодования, да еще и несправедливого, он не собирался. Вот только, как ни непристойно вела себя девушка, обижать ее тоже не хотелось. А вот понять… Понять очень даже не мешало бы.

– Я о том, ваше величество, что вы повелели наладить производство поскони на фабрике моего брата и ввергнуть его в пучину разорения.

– Развалить столь хорошо налаженную суконную фабрику, чтобы наладить производство поскони? Я что, по-вашему, похож на недоумка? Ну чего вы так на меня смотрите? Только что вы не стеснялись в выражениях. Прошу, продолжайте.

Анна в растерянности смотрела на императора, силясь понять происходящее, и не понимала ровным счетом ничего. К горлу подкатил твердый ком. От обиды хотелось плакать. Да что там плакать, она готова была разрыдаться. Пытаясь сдержаться, она часто и глубоко задышала. Как он мог? А мог ли? Вон как смотрит. Да и его слова… Неужели?.. Не-эт, брат не мог ошибиться или обмануть. Да и зачем ему это?

– Вы… Вы ска-за-ли бра-ту, ч-что х-хоти-те п-пору-чить м-мне в-выделывать п-посконь. Ч-то он-на пот-требна для армии, – превозмогая себя и борясь с готовыми вырваться наружу рыданиями, запинаясь, произнесла девушка.

– Да, я говорил это. Да погодите вы, Анна Александровна. – Петр едва успел схватить за руку княжну, уже готовую от него убежать. – Да, я спросил вашего брата, возьметесь ли вы за выделку поскони. Это действительно важно, и не только для армии.

– Вот видите! – все же расплакавшись и растирая по лицу хлынувшие из глаз слезы, выкрикнула она.

– Господи, да что в этом такого-то? Я ведь не приказываю вам. Не хотите расставаться с вашей фабрикой – да ради бога. Найду кого-нибудь другого. Анна Александровна, давайте присядем вот здесь. Прошу. Во-от так, – помогая девушке устроиться на какой-то колоде и присаживаясь на корточки напротив нее, самым заботливым тоном произнес Петр. – Итак. У меня сложилось стойкое убеждение, что произошло какое-то недоразумение.

– Да какое недоразумение, коли вы сами говорите, что…

– Говорю. Все правильно. Вот только, по-моему, внимая моим словам, вы слышите только себя…

В усадьбу Петр вернулся, испытывая двоякое чувство. С одной стороны – сильное облегчение. С другой – будучи крайне рассерженным. Господи, это же нужно было до такого додуматься! Нет, он конечно же не ангел, и тому яркое подтверждение последнее посещение им четырех купеческих домов. Осчастливил, нечего сказать, растряс мошну, веками собираемую, и заставил вкладывать нажитое в различные предприятия.

Но даже им он предлагал заняться не просто чем-либо ранее не свойственным, а сулящим неизменно большую прибыль. Да еще и сам выступал в качестве поручителя и гаранта. А тут вдруг ни с того ни с сего решил разорить честно служащего престолу офицера КГБ. Да бог с ней, со службой, он никогда и в мыслях не держал пустить кого-либо по миру. Даже семьи заговорщиков не понесли особых потерь. Люди состоятельные и предприимчивые нужны России как воздух.

На крыльцо большого дома он и Анна поднялись вместе. После чего разделились – девушка убежала в свою комнату, Петр же направился прямиком в кабинет князя, где, со слов прислуги, тот и находился. Вот они, красавцы. Оба здесь. Все помещение задымили своими трубками.

– Петр, поди глянь, как идут приготовления к ассамблее, – ничуть не церемонясь, выставил за дверь Шереметева император.