Валерий Белоусов - Спасти СССР! «Попаданец в пенсне» Страница 20

Люди хотели перемен.

Они видели на Западе — только полные магазины.

А открывшаяся в марте ПЕРВАЯ биржа труда — воспринималась ими как забавный курьёз. Ведь ПОСЛЕДНЯЯ биржа труда была закрыта в СССР аж в 1934 году, когда был трудоустроен последний безработный! Поверили, что свободы хватит, чтоб по-быстрому так зажить, как в Америке…

А в республиках искренне считали, что Россия их объедает, что сами-то мы о-го-го как заживём, если отдавать своё не будем! «И ваще: если б не Сталин — все бы в полном шоколаде жили!»

И Берии надо было это понимать… Каждая минута, говорите, на счету? Тем более.

«Остановись и подумай». Совет от товарища Сталина.

Москва, Новинский бульвар, народное гулянье. Чуть позднее…

Берия уже возвращался к «отнорку» — входу в спецсооружение номер 347, когда его внимание привлёк необычный, колоритный персонаж…

Спортивные штаны с «лампасами», малиновый пиджак, из-под которого высовывалась толстая золотая цепь на толстой, как паровозная труба, и такой же, как указанная труба — грязной шее, низколобая голова, покрытая шишками и старыми шрамами, бритая налысо…

В руках персонаж держал огромное устройство размером с кирпич и с метровой длины антенной (вероятно, переносную радиостанцию, подумал Лаврентий Павлович. На самом деле — транковый радиотелефон с выходом в городскую телефонную сеть) и радостно туда вопил:

— Прикинь, Толян?! Конкретно я приподнялся! Ага… Лужок пятнадцать лимонов отбашлял, прикинь, брателло? Не, какой, в натуре, «зелени»! Откуда на Лужке зелень? Он же лысый, гы-гы… А, да это за то, что мы к Би-Де подогнали миксеры-хуиксеры, всякую поебень, плиты там навалили, ага… Не, не наши — хохлы, из Хохлостана! А им похер! Плати бабки, они тебе на Красной площади наложат, ага… и насрут! Если заплатишь! Да ты чо? Я тебе по мобиле звоню, отвечаю… Ерунда, пятёрка тонн Грин[38] и тонна грин за минуту базара…[39]Только батарейки надо часто менять! Их мой водила за мной в чемодане носит! Чо? Да коммуняк мы порвали нах, как давеча «коптевских»… а чо? Да я сам семьдесят кило деревянных быдлу подогнал! Чо такое кило? Кило — это кило… Ты колбасу покупаешь? Нет? А раньше покупал? Ну вот… и водяры, и хавчика — всё сожрали, проглоты. Ничо, отобьём… Да, Толян, я тебе чо звоню… Давай оторвёмся, бля. В Краснопресненской бане! Садись на свою «бэху» да подгребай! Сосок возьми, позеленее… Те чо, козёл? Это я не тебе…

Персонаж в малиновом пиджаке, посверкивая золотыми перстнями (по два на каждом пальце), — сделал в сторону Лаврентия Павловича, внимательно прислушивающегося к чужому разговору, и даже — через слово его понимающего — этакую козу, как маленьким детишкам показывают…

Лаврентий Павлович в ответ только ласково улыбнулся…

Посещая в силу профессиональных обязанностей с инспекцией дальние «командировки» ГУЛАГа, он видывал таких волков, что у него — бывало, бывало! — мороз по коже шёл… И людоедов видел, и серийных мокрушников, и бандитов… Осматриваемый же персонаж относился скорее к презираемой в любой нормальной «хате» категории хулиганов — бакланью…

При всей его накачанности.

Поэтому Лаврентий Павлович не стал с ним вообще разговаривать, а текучим движением обогнул уличного хулигана, коснулся его небрежно двумя пальцами и пошёл себе дальше…

А несчастный Колян остался лежать на мокром асфальте, хрипя и хватаясь за горло…

Впрочем, хрипел он очень недолго. Берия был гуманным человеком и «мясо» (или «куклы») понапрасну не мучил…

Так погиб защитник Свободы и Демократии, надежда всей прогрессивной интеллигенции, ярчайший представитель нарождающегося класса эффективных собственников, о котором так мечтали академики Абалкин и Шаталин, — один из самых первых новых русских, авторитетный предприниматель Коля Гугнявый…

19 августа 1991 года. Двадцать три часа семь минут. Москва, Кремль. «Корпус», второй этаж

Маршал Советского Союза, Министр обороны Дмитрий Тимофеевич Язов, сидя в знаменитом, знакомом зрителю по киноэпопее «Освобождение» кабинете, надев очки «для близи», внимательно вчитывался в листок машинописного формата, который нашёл в туалете, аккуратно пришпиленный к двери кабинки канцелярской кнопкой: «С нами Ельцин и Копец — хунте наступил пиздец!!»

Кроме того, на зеркале, над рукомойником, кто-то написал ярко-алой губной помадой: «А пошёл ты в Форос!!»

Юмор ситуации заключался в том, что в этот туалет ходили оправлять естественные потребности только члены и кандидаты в члены… Политбюро. И вряд ли кто из этих членов (тем более кандидатов в оные!) пользовался такой развратно-красной губной помадой.

И, кроме того, надписи выглядели совсем не смешно…

— Дима, ты чего читаешь?

— Слова, мама, слова… — процитировал Гамлета Язов.

Эмма Николаевна, которая вдоволь покочевала с ним по далёким гарнизонам, победовала в тайге и в пустыне, настоящая офицерская жена — и в этот скорбный час тоже была рядом с ним… У маршала не хватило духа её выгнать!

— Мамочка, может, всё-таки домой тебя отправить? — все же с надеждой спросил её маршал.

Эмма Николаевна отрицательно покачала головой.

Конечно, ей давно надо было бы прилечь, но… она терпела.

Две недели назад бронированный «ЗиЛ» маршала, на котором она ехала по Можайке на дачу, чтобы не сбить перебегавшую шоссе маленькую девочку, ушёл в кювет.

Кувыркался «ЗиЛ» через крышу так, что машина восстановлению уже не подлежала…

Только в воскресенье женщина вышла из госпиталя имени Бурденко…

А в понедельник, услышав характерный лязг на шоссе, бросилась искать мужа.

Поняв, что стряслась беда, она тихо, как мышка, сначала притаилась в приёмной. А теперь — будь что будет! — сидела уже в углу кабинета и смотрела на своего мужа… Смотрела, смотрела… Как в последний раз.

— Э-хе-хе… собрались трусливые старики, ни на что не годные. Попал я, как кур в ощип!

— Ты про что, дорогой?

— Да… так. Всему конец. Снимут с меня мундир — и поделом! Так мне и надо. Чего добивался? Прослужив шестьдесят лет, не отличил политическую проститутку, сраного комсомольца, от себя, солдата, войну прошедшего…

— Дима, всё равно. Я тебя люблю. И в мундире. И особенно без мундира, тоже.

— Да мне не мундира жалко… Я полагал, что моё мнение о катастрофе, об угрозе развала страны разделяет народ. Ан нет. Люди политизированны. Почувствовали свободу — а мы полагали иное… Стал я игрушкой в руках политиканов.

В дверь осторожно постучали…

— Эмма, иди. Не нужно тебе здесь…

— Дима, нет! Не смей! Я с тобой…

— Куда со мной — в тюрьму?

— Да хоть в могилу. Куда ты — туда и я… Я с тобой!

Глаза жены блестели отчаянным блеском. Язов взял её руку — и сделал то, что никогда не делал за полвека супружеской жизни: осторожно, нежно, ласково и неумело — прижал к своим губам…

Потом чуть дрогнувшим голосом решительно и громко сказал:

— Войдите!

Вошедший, в мешковато сидевшем штатском костюме, держал в руке деревянную дубинку, на которой было аккуратно вырезано: «Забью я туго в тушку Пуго».

— А скажите, товарищ Маршал Советского Союза, — это, по-вашему, что вот такое?

Язов с недоумением посмотрел на протягиваемый ему предмет:

— Полагаю, что это игральная бейсбольная бита…

— О! И кто же это в Советском Союзе в бейсбол-то сейчас играет, а? — весело блестя из-под пенсне молодыми глазами, спросил незваный гость.

19 августа 1991 года. Двадцать три часа четырнадцать минут. Москва, Кремль. «Корпус», второй этаж

В маленькой комнатке отдыха, дверь в которую скрывала неприметная, ничем от других не отличающаяся дубовая панель, пахло нашатырём и спиртом.

С тихим звяканьем в эмалированную, изогнутую чашечку падали пустые ампулы.

Врач, ритмически сжимающий красную резиновую грушу, посмотрел на то, как поднялась ртуть в тонометре, повернул крантик, из которого с шипением стал выходить воздух, расстегнул черную матерчатую манжету на руке Язова, лежащего на чёрном кожаном диване с высокой спинкой.

Потом вынул из ушей металлически поблёскивающие трубочки стетоскопа, повесил их на грудь и с недоумением спросил человека в пенсне:

— А зачем вы ампулы берёте?

Берия наставительно ответствовал:

— Да ведь вы, доктор, не просто пациента пользуете! Вы — ах, какого человека спасаете! А ежели вдруг не спасёте, а? Мы тут, на досуге, тогда посоветуемся с товарищами из Академии Медицинских Наук, проконсультируемся со специалистами — всё ли вами сделано как надо? Все ли меры были вами приняты? А то, знаете, были уже в кремлёвской больнице прецеденты… — И он пристально посмотрел на бедного доктора своим ледяным змеиным взором.