Алексей Волков - Клинки надежды Страница 24

Как бы ни был обманчив свет луны, ошибиться было нельзя. Вместо звериных туш перед позициями лежали людские тела. Голые, окровавленные, в тех позах, в которых их застала смерть.

Глава восьмая

Когда-то Ольга очень любила вечера. Не ранние зимние, когда унылый мрачный день преждевременно сменяется беспросветной тьмой и не знаешь, куда себя деть до ужина. За окнами темно, на душе тоскливо, ничего не ждешь и ничего не хочешь. Скорее бы лечь спать в слабой надежде, что завтра выглянет солнышко, весело заиграет искринками на снегу и можно будет отправиться кататься или, если дело в городе, хотя бы пройтись по улицам, не чувствуя, как давит на душу серость туч.

Нет. Настоящие вечера – это весенне-летние. Потихоньку спадает жара, воздух избавляется от марева, становится прозрачным, а небо на западе начинает окрашиваться в розовые тона. Вокруг разливается легкая грусть, не имеющая ничего общего с тоской, сердце ждет чего-то необычайного, давно обязанного явиться, да где-то заплутавшего по дороге, и так хочется нежности, понимания и многого-многого, невыразимого словами.

А потом долго не можешь заснуть, лунный свет же льется и льется в окно, будоража чувства и мысли, освещая не только комнату, но и душу…

И вот опять на мир медленно накатывались сумерки, солнце устало клонилось к земле, уже виднелась бледная луна, только не было больше привычного отношения к любимой картине… Или дело в том, что мир потерял прежнюю незыблемость и стало невозможным представить, что случится очередной ночью?

Прежние вечера несли легкую грусть, нынешние – отголосок тревоги. Даже если на улицах царил относительный покой.

В памяти невольно всплывала школа прапорщиков, огневой бой, удары шальных пуль о стены, чья-то винтовка в руках, страстное желание попасть в кого-нибудь из врагов…

Точно такое же желание попасть было на дороге, когда Ольга демонстрировала свою меткость офицерам. И в обоих случаях оно сбылось. Только в одном от дерева отлетела ни в чем не повинная ветка, в другом – человеческая фигура безвольной куклой рухнула на землю.

Совершенно неожиданно для девушки страстное желание вдруг сменилось опустошенностью, словно она только что убила не врага, а себя. Длинная винтовка со штыком сразу стала казаться тяжелой, неудобной, расхотелось стрелять из нее, тем более – попадать в цель.

Но был разговор в пустом кабинете, и опустошенность прошла так же внезапно, как появилась, а на смену ей пришло нечто другое, волнующее, светлое, но пока непонятное, неопределенное. И это светлое стало ассоциироваться с Егерским маршем, вскоре заигравшим вдали…

Ощущение светлого продолжало жить в Ольге, несмотря ни на тревоги, ни на догадки о нечеловеческой сущности некоторых врагов, ни на то, что ее даже не известили об отправлении отрядов, а следовательно, так и не признали равной.

Да что там равной! Уж кое-кто вполне мог бы если не позвать с собой, то хотя бы попрощаться с ней, как с представительницей противоположного пола! Есть же элементарная вежливость! По крайней мере, должна быть. Как в недавние добрые времена, когда каждый уважающий себя мужчина считал долгом засвидетельствовать почтение, а уж мужчина ухаживающий…

Или она ошибается, и барон не испытывает к ней никаких чувств? Так, болтал из вежливости ничего не значащие фразы, как привык болтать любой девушке, попадающейся ему на дороге. Гусар!

Самое странное: на балу Ольга сразу обратила внимание на Радена, однако не потому, что он ей понравился. Наоборот. Косящий глаз барона и шрам над ним делали его лицо неприятным. Понятно, человек пострадал на войне, практически потерял один глаз. Только одно дело – шрам на теле или пусть даже, если небольшой, на лице, и совсем другое – явное уродство. Что ни говори о душе, первое впечатление о человеке складывается по его внешности.

Она тогда еще подумала: до чего же неприятный офицер! Зато в темноте комнаты у лишенного стекол окна Раден предстал перед ней другим. Была ли виновата сама обстановка боя, или то, что невозможно было разглядеть лицо, но барон показался неожиданно близким, и стало неважным, как он выглядит: страшен или красив.

Мужчина перестает быть чудовищем, когда девичий взгляд сумеет разглядеть под его внешностью внутреннюю сущность…

…Вопреки первоначальным намерениям, вечером Ольга отправилась домой. Сказались и увещевания Петровича, что люди должны отдыхать хотя бы для того, чтобы потом лучше работать, и действительная усталость от последних почти бессонных ночей, и желание смыть с себя пот и грязь. Да и не безлюдным оставался небольшой госпиталь. Остальные подруги уже установили очередь дежурств, и те, кому выпала очередь, были полны сил и желания сидеть с ранеными всю ночь. Им-то досталось меньше, чем Ольге.

Что же до грязи, то лишь те, кто не сталкивался с реалиями, считают, будто самое страшное на войне – бой. Да, там могут убить или искалечить, но в самом бою многое кажется человеку иным, и многое он просто не замечает. А вы попробуйте неделями сидеть в грязных окопах под дождем без возможности просушиться или совершите марш по непролазной грязи, а потом посреди болота остановитесь на ночлег, чтобы утром вновь тащиться с тяжелой амуницией и неподъемными от налипшей глины сапогами, и тогда неясно, что покажется тяжелей.

И пусть Ольга не сидела в окопах и не шла пешком по бездорожью, однако сама себе казалась липуче-грязной, не мывшейся с рождения, до омерзения противной.

Разве можно такой встречаться с кем-либо, независимо, дорог тебе человек или нет? Какими глазами посмотрят на нее люди, если она неприятна сама себе?

Такая беда – не беда.

Дома Ольга помылась, переоделась в чистое, и невольное желание избежать общества перешло в подсознательное желание встречи.

Девушка не признавалась сама себе, кого именно хотелось избежать и кого именно – встретить. Она просто ждала, не отдавая себе отчета, волнуясь: придет, не придет?

Что там вообще, в Рудне? Если банда оттуда ушла, то там должно быть безопасно. Ведь должно?

Нет, подсказывало сердце. Почему оно утверждало так, с какой стати? Неясно. Ольга просто верила ему, ведь сердце ошибается гораздо реже разума. Разум знает, оно – чувствует.

Опасность была в Рудне, опасность скрытая, от этого более грозная. Возможно, наподобие той, которая подкараулила Мандрыку прямо в стенах школы, когда до победы оставались считанные часы.

Ольга машинально, не чувствуя вкуса, поужинала, мысли же витали далеко, возле станции, которую и проезжала-то пару раз, да и то не запомнила. Мало ли где останавливается поезд? Вот если бы заранее знать…

Потом ужин завершился, и появилась возможность уйти в свою комнату. Хоть пропала необходимость отвечать на вопросы, отвечать невпопад, так что добрая тетушка начинала смотреть на нее с каким-то странным выражением, словно поняла в своей племяннице нечто важное, до поры, до времени укрытое от всех.

Вспоминалось, что офицеры говорили о полученном задании. Посмотреть, что творится в покинутом бандой городке, – и сразу назад. Сил не так много, нельзя разбрасываться ими просто так, тем более главный удар теперь ожидался с юга.

А раз так, то отряд Сухтелена уже должен вернуться. Сколько ехать-то до той Рудни? Полчаса? Час? Помнится, она где-то совсем рядом от Смоленска.

Между тем за выходящим в сад окном потихоньку становилось темнее. Еще не ночной зловещей тьмой и даже не вечерним намеком на нее, так, легкими сумерками, скорее – уходом ослепительного солнечного дня.

Раньше в эту пору хорошо мечталось о чем-то смутном, однако несомненно прекрасном, сейчас же все мысли роились вокруг одного: «Как там?» Но разве может что-нибудь случиться с опытным воином? Он же все умеет, все прошел и просто не может погибнуть глупо в мелкой стычке с осколками банды. Не может, когда его ждут!

Надо было оставаться в госпитале. Все равно отряд вернется в казармы. Хотя… напрашивался же барон в гости! И даже был позван… от лица тетушки. Не может же он отказать уважаемой даме! Офицеры так не поступают!

За окном несколько раз щелкнули выстрелы. Где-то далеко, поодиночке, и вообще, подобные забавы в последнее время стали настолько привычны, что воспринимались как неизбежный фон. Вот если они зачастят, тогда дело другое. А так… Мало ли кто в кого стреляет! Да может, и просто – в воздух. Невидаль…

Не считая этого, в городе было тихо. Словно вернулись старые времена, и больше не надо с опаской посматривать на соседа или вздрагивать при каждом звуке шагов.

Ну, где же он? Вернулся отряд или нет? Должен был вернуться. Ведь нет больше никакого Яниса, и не надо больше прижимать к плечу тяжеленную винтовку, стараться поймать в прицел фигуру, в свою очередь пытающуюся убить тебя…

Может быть, закурить? Ольга несколько раз тайком пробовала длинные дамские папиросы. Хотелось вообразить себя светской львицей, этакой роковой особой, у ног которой застыла толпа сошедших с ума от любви мужчин, но все это было давно, до революционного угара, когда на первый план выступили другие мечты, старые же исчезли без следа.