Негритюд в багровых тонах (СИ) - Птица Алексей Страница 25

Старик запустил в котёл чашу и, набрав кипящей жидкости, протянул её мне.

— «Пей», — сказал он. В этом твоё будущее, и будущее всего, чего коснётся твоя рука. Не знаю, почему, но я ему верил. Взяв в руку чашу, я с удивлением обнаружил, что у неё яркое, чистое, белое дно. А сама чаша не железная, как я сначала подумал, а серебряная, да к тому же, покрыта искусной резьбой и сценами из… Дальше мне не дал додумать старик.

— Пей, — одёрнул он меня криком. И я выпил… Вовнутрь провалилась холодная, обжигающая морозом, жидкость. Все предметы резко обрели свою чёткость, и я тоже стал видеть невидимое. «Invisibilis — visibilis».

За стариком находились не две тени, как у меня за спиной, а четыре. Все они были разными, и можно сказать, намного ужаснее. За моей спиной стоял всего лишь древний воин и, ещё более древний, змей.

А у него за спиной возвышались трёхглавый дракон, существо с человеческим телом и головой орла, саламандра, или варан, я не сильно разбираюсь в мифологии и видах животных; кроме них, была ещё большая, больше всех остальных, тень такого, чему я не смог подобрать название. Проще это было обозвать протожизнью, возможно, изначально так и было. А может, это было…, в общем, не знаю, и знать не хочу.

— Возьми, — и старик протянул мне нож, — режь себе руку и собирай кровь в чашу, как сделал я, — напутствовал он меня.

Нисколько не сомневаясь, я приложил острое лезвие к левому запястью и чиркнул по нему. Брызнула артериальная кровь. В отличие от крови старика, бывшей, видимо, венозной, а возможно, просто старой, моя потекла, как забродившее вино, пенясь, и стала литься прямо в подставленную чашу.

Наполнив её на четверть, я, зажав большим пальцем порез, выплеснул содержимое чаши в котёл. Странно, но тёмная вода в котле, окутанная, не менее тёмным, чем вода, паром, сразу ощутимо побелела. Слегка побурлив, она стала бесцветной, приобретя нереальную прозрачность. Тёмный пар пропал, уступив место сначала белому, а потом, и вообще исчез, слабо побурлив напоследок.

Огонь в очаге к этому времени, практически, угас, а за стенами хижины сгустилась опустившаяся ночь. Никто не смел переступать порог хижины унгана. Не делали этого жители деревни, не стали делать и мои воины, а Саид, как обычно, куда-то пропал.

Старик зачерпнул чашей жидкость из котелка и выпил. Его глаза закатились, на губах выступила пена, а по вискам и лицу побежал обильно выступивший пот. Всё его тело затрясло, как в лихорадке. Он захрипел, силясь что-то сказать мне, но я и так уже догадался, что наступила моя очередь пить колдовской отвар.

Я не боялся, нет, я чувствовал, что это питьё не принесёт мне вреда, скорее, наоборот. Но, последствия его применения были неочевидны и неоднозначны. Отбросив все сомнения, я зачерпнул чашей прозрачной жидкости из котелка и опрокинул её в рот. Обжигающе ледяное варево провалилось в пищевод, сменившись волной горячечного бреда.

Сознание закрутилось, и мир поменялся местами. Я стоял в одиночестве, на небольшой поляне. Рядом, устало прислонившись к стволу дерева, сидел старик. А впереди, на небольшой каменистой площадке, стояли напротив друг друга, бывшие до этого бесплотными, а сейчас, обретя плоть и мощь, наши тени. Все шестеро.

— Вот мы и вштретились, — прошепелявил змееголовый.

— Странного союзника ты выбрал, Сет, — ответил ему трёхголовый.

— Какой есть, зато, не предаст, как ты! — обвиняюще проговорил Сет, ткнув дракона.

Трёхголовый лишь рассмеялся.

— Так ты решил померяться силой со мной, и отомстить за события, прошедшие сто тысяч лет назад?

Сет не ответил, а достал из складок своего тела два длинных кинжала. Молчаливый римский воин шагнул следом, выдернув из старых ножен свой гладиус. За его спиной торчало в перевязи ещё два пилума, и одно древко без лезвия.

— «Ра», ты не поможешь мне? — обратился дракон к птицеголовому.

— Это не моя война…, я воздержусь, Нидхёгг! — и верховный древнеегипетский бог отошёл в сторону.

— Симаргл, — обратился дракон к саламандре, но та, внезапно, обернувшись крылатым псом, отлетела к богу Ра, ничего, при этом, не ответив, только кратко полыхнув огнём. Всё и так было понятно.

К дракону, внезапно, подкатилось, поползло «Великое нечто», показав, что оно готово сражаться на его стороне. Про себя я его окрестил «кракеном». Трёхголовый изрядно повеселел, и его центральная голова произнесла, очевидно, глумясь:

— Ну что, начали?

Кракен стал разрастаться больше и больше, стремясь захватить всю площадку. Судя по его размерам, у Сета с римлянином не было шансов победить, даже его одного. Довольная трёхголовая морда дракона только подтверждала эти мысли.

Но, римлянин совершил неожиданный ход. Шагнув, внезапно для всех, ко мне, он протянул свою жёсткую мозолистую руку и произнёс:

— У тебя копьё Гая Кассия Лонгина, дай мне его.

И я сразу понял, о чём он. Так это был не кинжал, а… и по моему телу, холодом, пронеслось знание. Это «копьё Лонгина». Не думая, я вытащил из ножен кинжал и протянул рукояткой вперёд суровому римлянину.

— Нечестно, нечестно, нечестно, — заверещали все три головы дракона.

Но римлянин их не слушал. Быстро вытащив из перевязи древко копья, он наскоро прикрутил кожаным ремнём крест — накрест к нему кинжал, намертво зафиксировав. Затем, одним слитным движением вскочил на ноги и, сделав три быстрых шага навстречу огромному клубку «Великого нечто», с силой швырнул копьё судьбы прямо в центр этого скопления неизвестной материи.

Копьё впилось в клубок. Дикий ультразвуковой свист ворвался в уши всех присутствующих. Казалось, этот звук транслировался сразу в мозг, буквально, раздирая его на части и терзая слуховые рецепторы.

Великое нечто стало сдуваться, резко уменьшаясь в размерах, пока не превратилось в икринку, микроскопических размеров, и затерялось на просторах, огромной для него, каменистой площадки.

Тут дракон ринулся на змееголового воина, схватившись с ним в рукопашную, а тот орудовал лишь парой кинжалов, больше похожих на короткие пиратские даги, практически, никакого урона не наносившие дракону.

Только вертлявость гибкого тела спасала змееголового. В отсутствии возможности нанесения ядовитого укуса, змееголовый Сет смазал своим ядом оба кинжала и наносил ими мелкие, но многочисленные, порезы дракону.

Через небольшой промежуток времени, яд стал действовать, и дракон замедлился, но и Сет уже устал. Один из бросков огромной головы дракона он пропустил, и изломанной куклой упал на арену.

Римлянин, продукт тысячелетнего опыта множества войн и военной мысли, превосходной тактики и, не менее изощрённой, стратегии, незамедлительно воспользовался, как потерей союзника, так и секундной паузой победного торжества дракона.

Широко размахнувшись, он швырнул один из своих пилумов в дракона, а вслед за ним, и второй. Первый пилум, пронзив левую голову дракона, пробил обе челюсти, зафиксировав их и не давая разжать хозяину головы.

Второй пилум пронзил не голову, а шею правого отростка гидры-переростка, и застрял в ней. Из раны на арену хлынула ядовитая, чёрная, драконья кровь. Третья, центральная голова, осознав грозившую ей опасность, не дала возможности римлянину подхватить копьё Лонгина, валяющееся на арене.

Всё тело трёхголового дракона попятилось на воина, стремясь задавить многотонной тушей и не допустить его победы. Тяжёлый гладиус порхал в руках воина, срубая чешуйки с тела дракона, но, в принципе, был бессилен против бронированного чудовища.

Копьё Лонгина было недоступно и лежало за спиной дракона. Воин уставал, это было видно по его всё более замедляющимся движениям, по ошибкам, которые выдавало его измученное тело, по виртуальным каплям пота, покрывавшим его чело.

Удачный удар центральной головы дракона сбил с воина украшенный пышным красным плюмажем шлем, который со звоном покатился по залитой разноцветной кровью арене.

Коротко постриженные седые волосы, обильно смоченные потом, предстали глазам всех присутствующих, ненароком показав и силу, и слабость старого римлянина.