Караул устал - Василий Павлович Щепетнёв Страница 25

— Пусть даже так, что с того? Вы же публикуетесь в Западной Германии, не правда ли? А роль Германии в судьбе Польши в целом, и в… — я не окончил. Если Станислав Лем забыл, что делали гитлеровцы, ну, значит, забыл.

— В любом случае, факт выхода ваших книг лично вас ни к чему не обязывает. А деньги есть деньги. Они всегда нужны. В бурные годы — особенно. Гонорары вам будут переводиться по курсу на день перевода, а не на день подписания договора. Я, конечно, не прозорливец, но в ближайшие лет пять советский рубль будет куда более устойчивой валютой, нежели польский злотый. Но, разумеется, решать вам. Мы надеемся получить ответ до первого июня: у нас плановое хозяйство, и, если вы откажетесь, нам придется срочно искать другие варианты, — мне надоело уговаривать пана писателя. В конце концов, есть Кларк, есть Брэдбери, есть Азимов — это из зарубежных.

— Я подумаю, — ответил Станислав Лем.

— Вы могли бы вызвать мне такси? — спросил я. — Мне нужно на вокзал.

— Вас подвезет Барбара, она как раз едет в центр.

Пока жена Лема собиралась, мы немного поговорили о том, о сём.

— Сможет ли автомат играть лучше, чем человек? В шахматы?

— Уже мог, автомат Кемпелена.

— Это же был трюк, не так ли?

— Как знать? Вдруг это в самом деле был играющий автомат, а историю с трюком придумали, чтобы замаскировать тайну? Что же касается электронно-вычислительных машин, то «Чижики» и «Фишеры» уже играют в силу приличного любителя. До мастера, конечно, пока далеко.

— А ваш советский… Ботвинник? Он ведь создал машину, способную играть, как мастер?

— Пока не создал. Пока только создаёт программу «Пионер». Движение — всё, цель — ничто. «Чижик» вызвал детище Ботвинника на поединок, но Михаил Моисеевич сказал, что «Пионер» — это Большая Наука, а «Чижик» — штучки-дрючки. И решил воздержаться.

— Мудро.

— Да. Лучшая схватка — та, которой не было.

Я не стал говорить, что продажи «Чижика» после того, как в газетах появилось сообщение об отказе Ботвинника выставить «Пионер» на матч, подскочили на сорок процентов. Если Ботвинник боится, значит, «Чижик» и «Фишер» сильнее. Незачем пану писателю об этом знать.

Пани Лем сказала, что она готова.

Готова, так готова.

Автомобиль Лема — «Полонез», ещё пахнущий внутри особым запахом нового автомобиля.

— Я водитель опытный, — успокоила меня пани Лем. — Это наша четвертая машина.

Однако! Хоть пешком иди!

— Предыдущие три были проданы в хорошем состоянии, ни одной не разбили, — продолжила пани Лем.

— Побольше бы таких водителей, — подал реплику я.

Разговор на сей раз шел на польском языке.

— У пана есть автомобиль? — продолжила разговор пани Лем.

— Есть. Попроще, для деревенских дорог.

— А, знаем, «козлик», у нас некоторые овощники такие покупают.

— Овощники?

— Те, кто выращивает овощи для рынка и магазинов.

— Да, овощи тоже перевозить можно, — согласился я.

— Пан Станислав немного болен, — сменила тему пани Лем. — Болен, и потому его часто одолевает меланхолия. Он примет ваше предложение.

— Очень на это надеюсь, — ответил я.

Путь от дома Лемов к вокзалу оказался вдвое короче, чем путь от вокзала к дому Лемов. Такое вот свойство у краковского пространства.

Я попрощался с пани Лем.

Времени до поезда было не слишком много, на экскурсию бы не хватило. Но и не слишком мало, чтобы просто сидеть на скамейке.

Пришлось купить карту города для туристов, найти на ней достопримечательности, и, выбрав ближайшие, дойти до них пешим путём. А потом — в маленький ресторан с незатейливым названием «Ресторан». Журек и бигос, всё очень мило.

Нет, Станислав Лем — большой писатель, у меня сомнений нет. Возможно, входит в тройку лучших, хотя писатели не свиньи, как их сравнивать? Это у свиней есть объективные критерии — вес, например. А писателей я могу оценивать лишь субъективно. Нравится — не нравится.

Так вот Лем — писатель из лучших.

Я-то думал с ним и о медицине поговорить, мы же оба врачи по образованию, думал даже автограф взять, недаром «Кибериаду» с собой вёз. И я ведь не мелкий функционер, я победитель Фишера, чемпион мира, автор опер. Но встретили меня кофием без сдобы и без сахара, и сразу расхотелось брать автограф. Выставили просителем, и выставили из дома. А я-то себя почти благодетелем мнил, какой, думал, щедрый договор привёз.

Девочки знают, как и сколько платили советские издательства пану писателю. Его и «Молодая Гвардия» издавала неоднократно. Так вот, предложенный сегодня гонорар Лему за лист больше обычного. Значительно больше. Учитывая, что в трёх томах листов во множестве, сумма выходила изрядная.

А он с кислой миной обещает подумать. Ага, ага.

Ведь возьмет деньги, наверняка возьмёт, ему же дом строить, ему же дом обставлять, ему же в доме жить. Так к чему эта фанаберия?

Разочаровался в коммунизме? Не нравится Советский Союз? Ну да, уплотнили семейство Лемов в тридцать девятом, было дело. Подселили чекиста, так ведь целых пять комнат оставили доктору Лему, папеньке молодого Станислава. Пять комнат! И не маленьких закутков, а полноразмерных, с высокими потолками и прочими буржуазными штучками.

А потом, в сорок первом, пришли немцы. Гетто, концлагеря, расстрелы, погромы.

И что? И пан писатель охотно публикуется в Германии. Это совсем другое, на германских издателей обиды у пана Лема нет. Что публикуется, я не осуждаю: его книги делают людей лучше (если, конечно, книги на это вообще способны), пусть и немцы припадут к источнику мудрости и гуманизма. Но зачем со мной-то так?

Издание его, безусловно, будет раскуплено влёт, Надежда считает, что даже тираж в триста тысяч разошелся бы без труда. Но мощностей на триста