Михаил Ремер - Спасти Москву Страница 26

– Ей-ей, не робей, чужеродец, – подбодрил его товарищ. – Оно, может, и про Крещения праздник позабудут в грядущем, а?

– Да ничего не позабудут, – отвечал тот, уже представляя, как глупо он будет выглядеть в своих уже изрядно потрепанных боксерках. А ведь мог сообразить, что окунуться потребуется, да белье лишнее из-под рубахи исподней скинуть. Той, что Сергий Радонежский еще в первый вечер выдал срамно одетому путнику. И все бы ничего, да уж больно зябко было Николаю Сергеевичу в одежках этих худых. Мерз вечно. Потому и под рубашкой вечно треники с майкой таскал. Оно одно ладно, что хоть свитер сообразил поверх надеть.

А очередь между тем двинулась вперед. Раздевшись до рубах своих исподних, первыми в воду вошли князья.

– Во имя Отца, – протяжно затянул Киприан, когда косматая голова Дмитрия шумно скрылась под водой, – и Сына, и Святага Духа. Аминь! – осенил тот крестом отфыркивающегося князя Московского. Следом в воду чинно вошел Владимир Андреевич, и все повторилось вновь.

Теперь уже, когда в воду окунулись первые, дело пошло веселее. Стягивая одну за другой шмотки и стараясь не замечать пронизывающего холода, пенсионер, изловчившись, незаметно скинул и портки, так, чтобы не маяться потом в мокрых трениках.

– Не робей, чужеродец, – похлопал его по плечу Милован. – Хочешь до князя достучаться, окунись. – Впрочем, это уже лишним было. Поймавший кураж Булыцкий уже хоть сейчас готов был в воду, невзирая на трескучий – куда там до него современным московским – мороз. Ступеньки, правда, уже покрылись тоненьким слоем льда, так что стопы буквально обжигало, хоть и мороз лютый. А еще держаться за перила приходилось, чтобы не поскользнуться.

Снаружи – минус тридцать, в воде – плюс пять. А все равно пробежалась по икрам привычная судорога, и желание появилось, не завершив спуска, выскочить прочь. Впрочем, Булыцкому это уже знакомо было. Знал же: вперед идти надо и не сомневаться. Даже дома. Чего уж говорить про это Крещение?! В воде уже колотун отпустил, и тело чуть расслабилось, ненадолго, впрочем, все это. Знал Булыцкий по опыту, что затягивать не стоит, а потому, плеснув воды в лицо и закрыв глаза, шумно погрузился под воду. Словно из другого мира, донеслось до него монотонное: «Во имя Отца!» Выскочив из-под воды и хватанув воздуха ртом, снова на пару мгновений погрузился под воду. И снова, как из зазеркалья какого-то, донеслось: «И Сына. И Святаго Духа. Аминь».

Вынырнув в третий раз, он, ухватившись за перила, выскочил наружу, уступая дорогу следующим за ним: Миловану и тому самому молодчику, который, почему-то ухмыляясь, смотрел на чужеродца. Впрочем, времени разглядывать не было, и пожилой человек бросился к паре монахов, наготове державших зипун ныряльщика. Так, чтобы времени не тратил на поиски да напяливание одежки верхней на холоде. Ловко нырнув в рукава, он вдруг чертыхнулся, обнаружив, что треники-то его куда-то тю-тю. Исчезли. Отплевываясь, двинулся он к костру, где поджидали его уже князья да Сергий Радонежский.

– Дух в тебе есть, чужеродец, – одобрительно кивнул Дмитрий Иванович. – У нас кто из чужеземцев в Крещение приезжает, мало кто отважится грехи смыть.

– Так и в грядущем то же самое будет, – трясясь от холода, отвечал Николай Сергеевич. – Морозы только не такие лютые.

– Да ты к огню поближе подойди, – пригласил Владимир Андреевич.

– Благодарю, князь, – насколько это возможно близко подходя к пламени, поблагодарил тот.

– А ну-ка, что за портки у тебя чудные, – задорно ухмыльнулся тот самый детина, что стоял напротив старика в очереди. Тот как раз только окунулся и вслед за отфыркивающимся Милованом подошел к костру. В руках у него болтались треники пенсионера.

– А ну верни… Шельма! – выпалил Булыцкий.

– А забери? – ухмыляясь, отвечал тот.

Слышавший это Милован молча развернулся, да так, что молодчик едва не налетел на мужика. Скорее от неожиданности, чем от испуга, тот на секунду стушевался, но и этого хватило бывшему лихому, чтобы спокойно взять в руки трофей.

– Э, – запоздало взъерепенился наглец, но тут же осекся, вновь напоровшись на тяжелый взгляд мужика.

– Не твое, и не замай, – негромко, но так, что охотка всякая спорить прошла, проронил тот. – Держи, чужеродец, – протянул он вещички обалдевшему преподавателю.

– Ох и непочтителен ты с рындой[46] княжьим! – встретил того Донской.

– Кабы с рындой, так и почтителен был бы, – спокойно отвечал бывший лихой, – а как с вором, так и нечего тетешкаться. При Калите с такими разговор короткий был. Шельма, – уже в сторону оторопевшего молодчика бросил тот.

– А ведь прав он, – переведя взгляд с Милована на рынду своего, отвечал Дмитрий Иванович. – Что скажешь в оправдание свое, Тверд?

– Христом Богом, – поняв, в какую щекотливую ситуацию ухитрился он вляпаться, бросился к князю тот, – не во зло! Хотел вещички чудные показать, пока чужеродец не надел. Ну не вор я! Бес попутал! Князь, – на колени бухнулся он, разбивая кожу в кровь, – верой и правдой уже вон сколько служу, хоть бы ты раз усомнился во мне?!

– Твое только и счастье, что доселе верой и правдой.

– А тут бес попутал! Страсть, как к вещам захотелось прикоснуться чудным. Ну, – не поднимаясь с колен, продолжал тот, глядя то на князя, то на Милована, то на Булыцкого, – вот те крест! Не вор я, – рьяно перекрестился он.

– Ну, чужеродец, – обратился к нему Дмитрий Иванович, – твои вещи, тебе и решать.

– Прости его, – чуть помешкав, отвечал пожилой человек. – Оно и вправду бес попутал.

– Благодарю, чужеродец, – поклонился Тверд.

– Ступай, – отстранил его Донской. – Прости, но, сам понимаешь, в рындах держать такого не могу.

– Отблагодарю! Вот те крест, – перекрестился тот.

Поднявшись на ноги, молодчик медленно напялил на себя манатки и, покачиваясь, двинул к дальнему костру.

– А ну-ка, дай, – заинтересовался Дмитрий Донской, тыча пальцем в смятые треники, так и болтающиеся на руке у преподавателя. – Ведь и верно, диво дивное.

– Ну, – замялся тот в ответ, – исподнее это.

– Покажи-ка, – потребовал тот.

– Может, не надо, – замялся тот. – Оно же того… смердящее.

– Давай сюда. Тут и разберемся. – Пенсионер нехотя протянул манатки.

– Чудно, – держа двумя пальцами штаны, пробормотал тот. – И ладные, и дельные, – и так и сяк разглядывая «тормоза», бормотал муж. – А это что за невидаль? – поднимая выпавшие боксерки, поднял он глаза. – Ох и смердят!

– Исподнее, – словно нехотя буркнул в ответ пенсионер. – Совсем исподнее. Боксерки. Трусы. Ну, белье нижнее, – попытался пояснить он, видя замешательство собеседника. – Причиндалы срамные прятать.

– Чего срамные? – посмотрел тот в упор на пожилого человека, но тут же, сообразив, расхохотался. – Ох и чудной ты! А вещичка ладная, – насмеявшись, продолжил тот. – Бабам так и польза одна!

– Бога не гневи, князь, – смиренно отвечал Сергий.

– Есть поучиться чему у тебя, чужеродец, – довольно заключил Дмитрий Иванович. – А теперь – почивать. Завтра рано утром – в путь.

Уже до монастыря добравшись, как футболист, гол забивший, подскочил пенсионер, на лету снег с разлапистой еловой ветки сшибая: «Йес!!!»

– Ты чего, чужеродец, умом тронулся, что ли? – опешил от неожиданности повсюду теперь рядом следовавший Милован.

– Да ну тебя, – отмахнулся преподаватель. – Пошли в келью!

В келье еще долго дрожь била его, сначала от холода. Пока суть да дело, огонь в очаге погас, а коль скоро все в суетах и заботах день провели, так не наведывался по кельям никто и за «очагом» никто и не смотрел. Так что, пока Милован возился с огнивом, оживляя пламя в чреве выстуженной кельи, Булыцкий на заметку и принял: надо бы навыки обновить да печи начать складывать, хоть бы из камня. Оно, понятно, много печей не сделаешь: куда там камней столько напастись, но технологию припомнить да с раствором определиться – какой лучше использовать. Да и диво ведь. Так пускай Сергий благословит. Получится – уже прорыв.

Потом заснуть не мог: уж больно впечатлила его встреча с князьями. И как историка, и как человека. Ворочался, места не находя: все грезил, чего бы еще такого рассказать гостям эдакого, чтобы убедить в правоте своей, да за мыслями этими и заснул.

Проснулся, когда уже яркие солнечные лучи стрелами косыми исполосовали полумрак кельи. Подскочив с топчана, пожилой человек бросился к двери.

– Проспал ведь! – чертыхаясь, вывалился он на улицу и тут же зажмурился от того, что яркий свет пребольно резанул по глазам. Малость попривыкнув, как был – без зипуна да шапки, – бросился он в церковь, там рассчитывая встретить Сергия. Он не ошибся: там, внутри, негромко переговариваясь о чем-то своем, уже находились настоятель и Милован.

– А, чужеродец, заходи, – приветствовал его старец. Потом что-то негромко сказал Миловану, и тот, перекрестившись, удалился, оставляя Сергия наедине с Булыцким. – Понравился ты князю, – деловито разжигая лампадку, сообщил он. – Сегодня рано утром наказ тебе велел оставить: плоды твои диковинные чтобы не забыл.