Кирилл Бенедиктов - Балканы. Дракула Страница 26

Так можно было и с ума сойти, и, возможно, так бы оно и случилось, если бы не Аббас.

В один из бесконечных жарких и пыльных летних дней, когда в Эдирне особенно скучно, Влад шел по базару Бедестан, славившемуся тем, что здесь можно было купить любую вещь, которая только существовала в мире. На главном базаре империи продавались товары со всего света: клинки, выкованные кузнецами далекого Толедо, ткани, вышедшие из мастерских лучших в мире сирийских ткачей, янтарные бусы, привезенные с берегов далекого холодного моря, что лежит к северо-западу от владений султана, ковры из персидского Хорасана, шелковые халаты и фарфоровая посуда из сказочного Катая, благовония из Индии и мягчайшие соболиные меха из снежной Сибири. Влад забрел сюда без особой надобности — просто захотелось поглядеть на заморские диковинки да узнать новости. Он зашел в чайную лавку, поболтал немного с купцом, вернувшимся из монгольского Ханбалыка, выпил предложенную чашку янтарного напитка. Заглянул в оружейный ряд, полюбовался саблями из дамасской стали, покачал одну из них в руке, спросил цену — она, как и следовало ожидать, была запредельной. Так ничего и не купив, прошел мимо лавок медников и золотых дел мастеров и оказался на площади, где демонстрировали свое искусство акробаты и жонглеры. Трое невысоких, но очень мускулистых индусов перебрасывались тяжелыми палицами, усеянными острыми, как бритва, шипами. Шипы сверкали на солнце, палицы со свистом рассекали воздух, выписывая причудливые узоры. Одного неверного движения хватило бы, чтобы страшное оружие отсекло руку зазевавшемуся циркачу. Зрители наблюдали за индусами с восхищением, крича и подбадривая, и Влад невольно поддался общему безумию. Он протолкался в первый ряд, чтобы лучше видеть, и оказался за спиной у одного из жонглеров. Тут-то все и произошло.

Видимо, у кого-то из индусов все-таки дрогнула рука. Перебрасывая палицу своему товарищу, он сделал это не слишком точно. Второй жонглер — именно тот, за которым стоял Влад, — уклонился легким, скользящим движением. В следующее мгновение Влад увидел, что ощетинившаяся смертоносными шипами палица, вращаясь, летит прямо ему в голову.

Он не успел испугаться.

Откуда-то сбоку сверкнула голубая молния. Раздался страшный скрежещущий удар стали о сталь, и два куска рассеченной пополам палицы вонзились в землю у ног княжича.

Толпа отхлынула с воплями «Аййя!» и «О Аллах!». Неизвестно откуда взявшийся Аббас не стал убирать кылыч в ножны. Он мягким пружинящим шагом подошел к индусам, смуглая кожа которых вмиг стала пепельно-бледной.

— Кто бросал? — спокойно спросил Аббас циркачей.

— Я, эфенди, — ответил самый молодой из индусов.

— Кто заплатил тебе?

Жонглер сник под тяжелым взглядом Аббаса.

— Никто, эфенди, клянусь Аллахом… я ошибся, просто ошибся!

— Протяни руку, — велел ассасин.

Коротко свистнула сабля. Удар был нанесен плашмя, и рука жонглера просто повисла плетью. Индус завыл и упал на колени в пыль.

— Не сможешь больше бросать, — сказал Аббас.

— Что ты ему сделал? — спросил Влад, когда они покинули площадь.

— Перебил сухожилие, — ответил ассасин. — Навсегда. Можно было отрубить руку, но за пролитую кровь нужно платить штраф. Не хотел вводить вас в убыток.

Этот случай убедил Влада, что, пока Аббас рядом, его жизни ничего не угрожает. Человек, способный за долю секунды оказаться рядом с хозяином и в полете разрубить случайно брошенную в того палицу, сумеет обезопасить его от любых наемных убийц. С того дня княжич вновь стал спать спокойно и перестал вздрагивать, когда какой-нибудь незнакомец вдруг клал руку на эфес своей сабли.

Дни шли за днями. От отправившегося в Албанию Мехмеда не было никаких вестей, не прилетали и почтовые голуби из Валахии. Владу казалось, что его позабыли все, кого он когда-то знал. Он отчаянно скучал, проводя время в праздности и забавах, которые не приносили ему никакого удовольствия.

Княжич приобрел привычку бродить по ночному Эдирне и посещать кофейни со скверной репутацией, где зловещего вида бородачи до самого рассвета играли в нарды «на интерес», а то и бросали запрещенные пророком игральные кости. Бородачей он не боялся: следовавший за ним тенью Аббас садился у входа и внимательно смотрел, чтобы к его подопечному никто не приближался с недобрыми намерениями. Завсегдатаям таких мест — народу тертому и бывалому — не нужно объяснять, кто таков немногословный человек в черной куфии. Влад пристрастился к игре в кости, иногда проигрывал, но чаще уходил домой с полными карманами денег. На что их тратить, он толком не знал, но сознание того, что это его собственные деньги, приносило княжичу спокойную радость. Однажды он попытался вручить десять золотых Аббасу, но ассасин только покачал головой.

— Мне платит господин великий визирь, — сказал он.

— Но я тоже хочу тебя отблагодарить, — настаивал Влад. — Ты спас мне жизнь, Аббас!

— Это мой долг, — отрезал ассасин и не произнес больше ни слова. Денег он так и не взял.

Золотые венецианские дукаты (своей золотой монеты османы не чеканили) и серебряные акче копились в двух холщовых мешочках, которые Влад хранил под кроватью. На игру княжич тратил не больше пятой доли от общей суммы, и такая тактика приносила плоды. Даже проигрываясь, он никогда не рисковал всем капиталом. А если пятая часть иссякала, не принося выигрыша, Влад отправлялся к дворцовому казначею и брал у него под расписку сотню-другую акче. Взятые в долг деньги он всегда возвращал, приводя тем самым в изумление казначея.

В одну прекрасную лунную ночь Влад поставил на кон последние пять золотых — и проиграл их.

— Кисмет, — сказал толстый турок с длинными висячими усами, подгребая к себе монеты.

— Кисмет, — спокойно согласился Влад. Ему нравилось это слово, которым османы объясняли все на свете. Означало оно — «судьба». Выиграл — кисмет. Проиграл — тоже кисмет. Сложил голову в бою — кисмет. Вернулся с войны с полными карманами золота — кисмет.

— Будешь еще играть? — алчно поводя усами, спросил толстяк.

— Не сегодня. — Влад поднялся с подушек и пошел к выходу. Краем глаза увидел, как отделилась от стены черная фигура Аббаса. И вдруг ему остро, нестерпимо захотелось одиночества. Вот уже несколько месяцев он все время находился в обществе безмолвного телохранителя-убийцы. Все, что происходило с Владом, было на глазах у Аббаса. Конечно, княжич понимал, что только так он может чувствовать себя в безопасности… и все же был готов рискнуть своей жизнью, чтобы хотя бы на несколько часов почувствовать себя свободным, как прежде.

— Аббас, — позвал он, остановившись посреди залитой лунным светом улицы. Ассасин тут же оказался рядом — словно бы соткался из пятнавших стены теней. — Я хочу побыть один, — сказал Влад, злясь на себя за просительные интонации в голосе. — Совсем один, понимаешь?

Он ожидал, что Аббас начнет возражать ему, но ассасин лишь молча кивнул.

— Ты можешь оставить меня? Ненадолго?

Снова кивок. Влад не верил своим глазам.

— Это… это очень хорошо, — пробормотал он растерянно. — Я… благодарен тебе.

Аббас снова кивнул и отступил в тень. Мгновение — и Влад остался один.

Он повернулся и побежал.

Пробежал двести или триста шагов и остановился. Обернулся.

Улица была пуста.

Все оказалось проще, чем думал княжич. Оказывается, достаточно только попросить. Но почему Аббас так легко уступил? В этом крылась какая-то тайна. Телохранитель, отвечающий за жизнь знатного заложника своей головой, ни в коем случае не должен оставлять его одного. Выходит, Аббас обманул его? Но не может же он становится невидимым! Это было бы слишком даже для ассасина…

Влад еще раз внимательно обвел взглядом освещенные луной беленые стены домов. Никаких следов человека в черной куфии. Чудеса, подумал он. Но чудеса этой ночи только начинались.

Аббас лежал на крыше дома в тридцати шагах от валашского княжича и едва заметно усмехался.

Великий визирь предупреждал его, что неверный своенравен и склонен к безумствам. «Рано или поздно, — сказал Чандарлы Халиль Паша, — он может начать тяготиться опекой и попытается ускользнуть из-под твоего надзора. Тебе следует быть готовым к этому».

И Аббас постоянно был начеку. Но все произошло не так, как предполагал великий визирь. Княжич сам попросил своего телохранителя оставить его в одиночестве. Разумеется, Аббас согласился — было бы гораздо хуже, если бы кафир попробовал обхитрить его и сбежать. Этот юноша не слишком силен и ловок, но Аббас не мог отказать ему ни в уме, ни в хитрости.

И, разумеется, Аббас ни на секунду не выпускал княжича из виду.

Черная куфия делала его почти неразличимым на фоне темных крыш Эдирне. Хитрость была в том, чтобы не попасть в пятно лунного света — но этому искусству Аббаса обучали с детства. Он крался по крышам легкими, бесшумными шагами, перепархивая с одной на другую, подобно огромной летучей мыши.