Анатолий Лернер - Город двух лун Страница 27

— Освободи нас от Сатаны! — сама боль взмолилась к Иисусу.

— И от всех его великих напастей, — слышались мольбы беззубых, толстых и худых, с язвами и струпьями на теле.

— Мастер! — И чьи-то руки тянулись к нему.

— Прояви сострадание к нам, — кто-то припал к Его ногам.

И тогда Иисус ответил:

— Счастливы вы, что голодны до истины, ибо я насыщу вас хлебом мудрости.

Счастливы вы, что стучите, ибо я открою вам дверь жизни.

Счастливы вы, что хотите сбросить власть Сатаны, ибо я приведу вас в царство ангелов нашей Матери, где Сатана не имеет силы.

И Виктория не сдержалась, и сама спросила:

— Мастер, кто наша Мать и кто её ангелы? И где её царство?

— Ваша Мать в вас, — сказал Иисус и посмотрел в глаза Вики, и её точно обожгло. Она склонила голову, боясь, что Иисус прочтёт в ней другой вопрос, который по-настоящему мучил её, но который она всячески скрывала. И слеза, скатившаяся к Его ногам, выдала её.

Но едва она позволила себе услышать голос Иисуса, как забыла обо всём, и он ей говорил, говоря:

— Ваша Мать в вас. Она в вас и вы в ней. Она носит вас: она дает вам жизнь.

И сейчас, во сне, Виктория поняла то, что не смогла понять за книгой. Небесное воинство Ангелов готово было защитить её сына, Женьку, Михаила, и всех, кто призовёт их. Нужно было только поверить в то, что они рядом, эти незримые помощники человека, светлая сила, от одного только знания о которой, становилось и покойно и радостно. Она ощутила опьянение и восторженно приветствовала крылатый сонм Ангелов, которых представлял ей Иисус. Она заново познакомилась с царством Матери земной, познавала законы природы, и те запросто раскрывались пред нею. Она чувствовала, она видела, как жизненная сила просыпалась в ней, как наполняла её до краёв здоровым покоем благость. И едва она почувствовала прилив новых сил, как Ангелы оторвали её от земли и прокатили, точно семёрка крылатых лошадей, по лучезарной радуге!

И полёт был стремителен. И отхлынула кровь, словно ручей возвращался в недра земли, из которых он был рождён. А потом наступил прилив. И хлынули живительные потоки дождя. И явила сила недр Земных и тяжесть небесной влаги, и грозовые раскаты трущихся облаков, и журчание горных ручьёв, растекавшихся в равнинных реках, и мощь, спящую в озёрах и шумящую в бурных морях.

Мощный поток воды, внезапно обрушившийся с гор, оторвал её от Антона, и понёс, закружил. И видела она сквозь толщу воды поросший бамбуком берег. А ей не хватало дыхания. И она выныривала и жадно хватала ртом воздух, и благодарила небеса за то, что может ещё дышать и видеть, как голубеет чьё-то дыхание в горних высях, как шелестит оно на вершинах гор, шепчет в листьях лесов, колышется над полями, дремлет в глубоких долинах, веет жаром в пустынях.

И схлынул поток. Цела и невредима, стояла она, озираясь вокруг. Каменные истуканы, битые временем скалы и камни сидели, стояли и лежали обнажёнными на вершинах гор, точно идолы в пустынях. А иные были до половины скрыты землёй. И даже сквозь эту толщу ощущалась их глубинная мощь. И царапала взгляд пустыня камней. И один её край был задран к небу, а другой погружён в безжизненное Море соли.

И посреди этого безумия камней и соляных кристаллов неожиданно выплыл мираж оазиса, охраняемый небольшой, но весьма укреплённой крепостью. Омытая дождём роща финиковых пальм сияла на солнце ярче изумруда. Сочная тугая плоть фруктов сладко призывала отведать их золотой зрелости.

Душа была на краю рая, где вдоль сезонной речушки, скорее — ручья, вади, в зарослях раздвинувшего камни бамбука, вдруг распелись колибри. Их пение и шум воды, падающей на лопасти мельницы, вызвали в ней слёзы. Она вдруг поняла, что её дыхание не принадлежало ей, как не принадлежала ей кровь и кости. Она знала, что видит и слышит только потому, что через неё видит и слышит сама Природа, и что она — лишь её глаза и уши.

И наступил покой, который был лишь в самом раннем детстве, когда маленькая Вика припадала к материнской груди, испытывая абсолютное доверие, которое оказалось невозможным в любви к мужчине. Мать любила её, даже когда дочь отвернулась от неё.

Чувство стыда и раскаянья, вспыхнувшие во сне, вызвали слёзы, но Виктория не просыпалась, продолжая удерживать себя на берегу вади, в каменной пустыне, где она плакала, раскаиваясь перед памятью матери. Казалось, любовь, хлынувшая из её сердца, заполнила всю долину, и стала подниматься выше задранных к небу гор, и погружаться глубже соляных глубин. И она плакала, и мать не оставляла её. Даже теперь она охраняла дочь, как в детстве.

— Так и Земная Мать охраняет Сына Человеческого от любой опасности и от любого зла. — Прозвучал совсем близко голос Иисуса. Она оглянулась, и увидела его почти рядом. Он был один, без своих вечных провожатых. Их разделял всего лишь куст бамбука. Он говорил тихо, но каждому его слову отзывалось её нутро.

— Истинно говорю, зло и опасности неисчислимы и подстерегают Сына Человеческого на каждом шагу. — Сказал Иисус, глядя куда-то в сторону. — Вельзевул, властитель всех демонов, источник всего зла, затаился в телах всех Сынов Человеческих. Он смерть, владыка всех несчастий и, обрядившись в благопристойное обличье, он вводит в искушение и соблазн Сынов Человеческих. Он сулит богатство и власть, роскошные дворцы и одежды из золота и серебра, множество слуг. Он сулит известность и славу, прелюбодеяние и вожделение, обжорство и пьянство, разгул, праздность и лень. И искушает он каждого тем, к чему душа человека лежит более всего. И в тот день, когда Сыны Человеческие уже становятся рабами всех этих отвратительных вещей и тщеславия, в качестве оплаты за них он отбирает у Сынов Человеческих всё, чем щедро одарила их Мать Земная. Он отбирает их дыхание, их кровь, их кости, их плоть, их внутренности, их глаза и их уши. И дыхание Сына Человеческого становится затрудненным, болезненным и зловонным, подобно дыханию нечистых зверей. И кровь его становится густой и зловонной, как воды стоячего болота, она сворачивается и темнеет, как ночь смерти. И кости его становятся твёрдыми и узловатыми, они истощаются изнутри и разламываются на части как камни, падающие в ущелье. И плоть его обрастает жиром и становится водянистой, она начинает гнить и разлагаться, покрывается отвратительными струпьями и наростами. И внутренности его наполняются мерзкими отбросами, сочащимися струями разложения, и множество мерзких червей находит себе здесь приют. И глаза его мутнеют, пока темная ночь полностью не окружает их, и уши перестают слышать, наступает гробовая тишина, и в ней заблудший Сын теряет жизнь свою. Ибо не придерживался он законов Матери своей и совершал грех за грехом. И потому отбираются у него все дары Матери Земной: дыхание, кровь, кости, плоть, внутренности, глаза и уши, а после всего и сама жизнь, которой венчала Мать Земная его тело».

Даже во сне она почувствовала, как дыбом торчали её волосы. Хотелось убежать от смысла, проснуться и убедиться, что это всего лишь сон! Но видение продолжалось.

— Истинно говорю, когда Сын Человеческий отринет Сатану, обитающего в нем, и прекратит выполнять волю его, в тот же самый час появятся ангелы Матери, чтобы служить ему изо всех своих сил, и окончательно освободить Сына Человеческого от власти Сатаны.

— Ибо никто не может служить двум хозяевам сразу. Либо он служит Вельзевулу, либо он служит нашей Земной Матери и её ангелам. Либо он служит смерти, либо он служит жизни. Счастлив тот, кто соблюдает законы жизни, и сторонится путей смерти. Ибо крепнут в нём силы жизни, и избегает он когтей смерти.

В это же время, Антону приснился другой сон, который вернул его к событиям годичной давности, когда в реабилитационной клинике профессора Шапиро, он впервые применил в лечении травмированных участков мозга бинауральные ритмы. По ту сторону занавески была молодая девушка, почти ребёнок, с множественными черепно-мозговыми травмами, по эту — профессор Шапиро и его ученик Антон Левин.

Всё было готово к сеансу. Но генератор почему-то не включался. Антон нервничал, а его руководитель, чтобы ему не мешать, разговаривал по мобильному. Антон вышел в вестибюль. Здесь он увидел двух рабочих, отходящих от электрического распределителя, и спросил их:

— Скажите, вы надолго нас обесточили?

— У нас плановый ремонт! — Обиженно сказал монтёр, обращаясь к напарнику. На что тот кивнул, и произнёс:

— Имеем право.

— Рувим Яковлевич, там пьяные электрики говорят про какой-то плановый ремонт, — сказал Антон, заходя в палату. — Отложим? Или подождём, пока они включат рубильник?

— Ждать не будем, — сказал профессор. — Самое правильное в нашей ситуации — это не ждать, а не обесточиться самому. Поэтому я приглашаю вас на чашечку кофе в наш буфет.