Владимир Булат - Лишь бы не было войны! Страница 29

— Берут себе, чтобы со временем самим стать мелкими предпринимателями…

— Заколдованный круг… Вот где проявляется ваша буржуазная сущность! Всякий

Робин Гуд мечтает стать шерифом. Нет, у нас все по-другому. Во-первых, мы не

воруем у торгашей деньги.

— А что же вы с ними делаете?

— Они их поедают…

— Серьезно?!

— А куда девать деньги-то?! Можно было бы сжигать, но это менее эффектно.

— Насколько я понял, ты действуешь не в одиночку.

— Ты правильно понял, и мы сейчас направляемся на встречу с моими соратниками.

Уже вечерело, а мы все еще сидели в засаде под видом картежников, собравшихся на

кружку пива под прикрытием дровяного склада. Наша жертва проживала на втором

этаже небольшого домишки. Еще в обед один из нас под видом агента соцстраха

выяснил у соседки, что хозяин возвратится поздно вечером. Но надо было ждать,

другого случая могло не представиться.

Наконец около девяти в кухонном окне жертвы зажегся свет. Мы встрепенулись. Под

окнами его квартиры росло несколько больших черешень; по стволу мы забрались на

балкон и через небрежно прикрытую дверь бесшумно проникли в зал. Торгаш был не

один, и это едва не испортило наши планы; но тут же мы услышали женский голос —

его собутыльницей была какая-то девка, которой не хватало на покупку немецких

полусапожек с гермесовскими крылышками. В масках и с преувеличенно большими

пистолетами мы вошли на кухню в момент их первого поцелуя. Он — рябой и плохо

выбритый — сразу понял, кто мы, а его гостья окаменела на все время нашего

посещения.

— Сколько вам надо? — спросил он, бледнея с каждым словом.

— Все! — Антон был намеренно немногословен, дабы его голос не запомнился жертве.

— Но ребята!.. имейте же совесть…

Пять дул смотрело на него. Из тайника под половицей он достал внушительных

размеров пакет со сторублевками, и я засомневался, съест ли он это все. Но нет,

по приказу лаконичного Антона, он порезал их пополам и, запивая водой из-под

крана, начал пережевывать. На глазах у него выступили слезы, а сами глаза все

бегали: не ждать ли откуда подмоги. Но подмоги не было: ни один дворник, сосед

или налоговый инспектор не появились в ту гибельную для его капиталов минуту. На

триста тринадцатой купюре он взмолился:

— Может, хватит?..

— Тебе посолить? — Антон был неумолим.

Эта трапеза — самая дорогая в жизни нашей жертвы — продолжалась около получаса.

Наконец, последние три сторублевки Антон вручил торгашу, которого уже начинало

рвать, и сказал:

— Это твоя зарплата. Помни это.

— Но это мои кровно заработанные деньги, — заартачился тот, хотя было уже

поздно.

— Ты не космонавт и не балерина. Не может столько человек твоего пошиба

заработать честным путем. Пора!

Пока рыцарь предпринимательства ползал по полу, отрыгивая остатки своего

состояния, мы покинули его квартиру тем же путем, что и пришли, и быстро

рассыпались в кромешной тьме. Наш мотоцикл стоял у дверей сберкассы.

— Ты осуждаешь это? — спросил меня Антон.

— Нет! Как раз наоборот! — ответил я, вспомнив шикарные автомобили новых

русских, подъезжающие к дверям ресторанов прямо по тротуару, и прохожих,

жмущихся к стенам домов (сопровождавший меня студент-испанец — он изучал в нашем

университете прозу Лескова — увидев это, сказал: "Я удивляюсь, как у вас до сих

пор не было революции!") — Может, потому, что ни один моих предков за последние

десять тысяч лет не стоял за прилавком.

— Да и мои тоже, — кивнул Антон. — А сейчас нам нужно алиби, и оно у нас, как на

счастье, есть — сегодня свадьба в Немецком клубе.

Перед тем, как появиться в клубе, мы зашли в буфет ореховского вокзала и выпили

по целой бутылке шампанского. ("Это, " — сказал Антон, — "для маскировки, будто

мы там уже давно были.") На подступах к Немецкому клубу было людно, стояли

автомобили свадебного кортежа, украшенные национал-социалистической символикой,

а шафер жениха в альпийской шапочке выговаривал за что-то шофёру одной из машин.

Мы проскользнули в свадебную залу на первом этаже и заняли первое же свободное

место с двумя столовыми приборами. Было уже около десяти вечера, и свадебные

торжества давно перевалили за экватор и разбились на несколько несвязанных

частей. Люди пили на брудершафт, обсуждали политику, рассказывали анекдоты,

справа от нас уже немолодой немец довольно бесцеремонно знакомился с молоденькой

немочкой в вицмундирчике Ореховского сельскохозяйственного техникума, а оркестр

на эстраде пел общеизвестную песню:

К жене пришель молодой любовник,

Когда мушь пошоль за пивом,

За пивом, за пивом, трала-ла-ла,

Когда мушь пошёль за пивом.

Бутылки шампанского натощак оказалось многовато для моего желудка, и как я ни

закусывал, но вскоре стал ощущать себя как бы на палубе корабля, причем справа

по борту до меня доносились комплименты, все до единого позаимствованные из

новейшего немецкого романа, в стиле юнгержанства, а слева по борту Антон

запоздало поздравлял жениха и целовал руки невесте: ее изображение плыло и

плясало у меня в глазах, будто отделенное толщей текучей воды. Потом я пошел с

кем-то танцевать (помню лишь легкое платьице из шелка и миниатюрные ручки,

прижимавшие меня к себе), потом я сам как-то по-лермонтовски признавался в любви

(Антон потом рассказал мне, что я танцевал с дочерью главного инженера

"Орсельмаша", которой до брачного возраста по самым оптимистическим подсчетам

оставалось года два), потом он вел меня какими-то закоулками, а я кричал, что я

знаю, что все это мираж, сон, что все это — потемкинские деревни, и стоит мне

толкнуть ближайшую картонажную стенку, как я сразу окажусь в своем прежнем

американизированном обиталище по кличке демократическая Россия.

АВЕНТЮРА ТРИНАДЦАТАЯ,

в которой все идет своим чередом.

И такие люди, как вы, должны подать пример: вернуть стране военные барыши,

распахнуть для народа свои закрома, забыть об охотничьих угодьях и прочих

английских штучках, а вместо шампанского пить молоко с добрых немецких пастбищ.

Г.Штрассер.

Последствия нашей предыдущей авантюры нас не беспокоили. "Грабитель никогда не

будет жаловаться на грабителей, " — резюмировал Антон. При первой же встрече с

моей танцпартнершей — четырнадцатилетней девочкой с длинной русой косой (ее

звали Хильда Барним) — я так искренне извинялся, что, наверное, был бы прощен

даже Дианой. Моя синекура в качестве ассистента у Антона заключалась в

обслуживании небольшого кинопроектора, чем я и занимался три-четыре раза в

неделю. Остальное время Антон подробно выслушивал мои рассказы о моей параллели

и долго размышлял над услышанным.

Событием последней недели мая был ультиматум Фюрера немецкого народа президенту

США с требованием извиниться за омерзительное освещение в средствах массовой

информации США немецкой действительности ("Извинится, никуда не денется, " —

предсказывал Антон. — "Такое уже было два раза: в 61-м и 79-м. Янки, видишь

ли, это такие существа, для которых главное — их личное благополучие,

исчисляется в долларах на душу населения, на подвиг в массе своей они не

способны"). Клинтон некоторое время отмалчивался, но под угрозой ядерной

бомбардировки Нью-Йорка первого июня сказал что-то невразумительное, что вполне

устроило немецкую сторону, также не желавшую раздувать конфликт. Второго июня

наши войска взяли штурмом столицу Ассама — Гувахати, завершив, таким образом,

разгром войск прониппонских сепаратистов. Ниппония же предъявила претензии на

нейтральный ранее Тибет, но созванная пятнадцатого числа в Коломбо международная

конференция по тибетскому вопросу выявила негативное отношение к этому России и

Германии, да и США тоже не остались в стороне. В Копенгагене был торжественно

открыт тоннель, связывающий датскую столицу с Мальме. В Москве какая-то

правозащитница осквернила памятник "антисемиту" Кирову и была до смерти забита

одним из прохожих — об этом Антону написал его дядя, работавший когда-то в

Московском угро.

Вальдемар также прислал мне короткое письмо, ибо, напоминаю, не был силен в

эпистолярном жанре:

"Здравствуй, Вальдемар. В нас усе добре. Сдаем выпускные экзамены. Виола уже

сдала два на отлично, я завтра сдаю немецкий. Экзаменатор — Рудольф Йоганович —

прославился тем, что подрался прямо на торжествах по поводу годовщины комсомола