Николай I Освободитель. Книга 6 - Андрей Николаевич Савинков Страница 3

она бы и в Москве себе пару нашла, причем куда более подходящую. Тем более, что образование, а среди женщин похвастаться им могли совсем не многие представительницы слабого пола, давало ей совершенно определенные преимущества перед всеми прочими девушками ее социальной среды. И уж точно она три года училась не для того, чтобы выйти замуж за неграмотного крестьянина из Полтавской глубинки, чтобы рожать ему детей пачками. Для того и местные селянки подойдут ничуть не хуже.

Дошло до того, что вновь вмешиваться пришлось управляющему. Суровый шестидесятилетний дядька из прослуживших двадцать лет отставников беспорядка в подчиненном хозяйстве не терпел и фактически поставил Маше ультиматум.

— Полгоду тоби чтоб опрыдылытыся, — управляющий, сам родившийся еще при Екатерине где-то под Пензой, но последние двадцать лет прожив тут на юге, разговаривал на дикой смеси наречий, к литературному языку не относившейся практически никак. — Парубков у нас тута багато есть выдных, выбыраты есть с кого. А вот этого блуду тут разводить я не позволю. С самого початку быв против бабы-учителя, як знав, шо одни проблемы с тобой будут.

— А если я никого не выберу, что насильно замуж выдадите как крепостную? — Попыталась стать в позу Маша, но получила достаточно спокойный и взвешенный ответ.

— Зачем? Просто видпишусь свому начаству, шо баба-учитель — справа зряшная, буду просыты тебя заменить на нормального мужика. Пускай тоби потом друге мисце роботы ищуть — с теми же девками возитися али еще с кем.

Подобная характеристика с первого же места работы очевидно поставила бы крест на всей дальнейшей карьере Марии Ивановны, да и вообще могла поставить крест на программе подготовки женщин-учителей в будущем, поэтому в какой-то момент девушка уже почти смирилась с тем, что придется выбирать в женихи кого-то из местных парней. Ради справедливости среди них были и вполне приличные ребята. Особенно среди тех что работали на маслодавилке, постоянно сталкивались со сложной техникой и имели какое-никакое образование. Не «Москва» конечно, но и не коровам хвосты крутить.

Счастье пришло откуда не ждали. Ну или если говорить совсем уж честно — ждали давно, поскольку заявку на собственного фельдшера-акушера совхоз посылал по линии министерства здравоохранения еще пару лет назад. Сам фельдшерский пункт в совхозе уже был построен как пару лет, не хватало только самого обученного медика, чтобы занять вакансию.

Понятное дело, квалифицированные врачи совсем не горели желанием ехать в глушь, им и в больших городах всегда работа — и соответственно заработок — нашёлся бы, поэтому подобные места занимались выпускниками средних лекарских училищ. В основном из тех же крестьян, обученных за казенный кошт и обязанных после этого отработать положенный срок по распределению.

И вот в самом начале 1832 года к ним в совхоз приехал молодой — двадцати пяти всего лет от роду — неженатый и весьма симпатичный фельдшер. Можно сказать, сошлись все звезды, и пара всего за несколько месяцев сложилась сама собой. Как потом, уже спустя много лет, узнала Мария Ивановна, попадание в один совхоз разнополых учителя и фельдшера вовсе не было какой-то случайностью. Наоборот, это было частью заранее продуманной системы создания образованных семейных ячеек на селе. По задумке организаторов всего этого действа, шанс, что из глубинки уедет семья уже обзаведшаяся хозяйством и детьми, был достаточно невелик. Во всяком случае в сравнении с ситуацией когда тот же фельдшер, но уже без семьи, отработал бы положенные четыре года в глубинки и махнул бы обратно в столицу. А село вновь осталось бы без медика.

Более того уже в дальнейшем учителей и медиков специально сводили на совместных мероприятиях еще на этапе обучения, чтобы на новое место службы в дальнейшем распределять как сложившуюся семейную пару. Благо мест в империи, где нужны медики и учителя имелось столько, что закрывать их предстояло еще лет сорок.

Глава 1

Осенью 1833 года неожиданно — ну или ожидаемо, тут уж как посмотреть — посыпались проблемы в экономике. Спусковым крючком всех бед стал плохой урожай зерна в южных, наиболее мощных в плане земледелия губерниях.

О том, что с урожаем будут проблемы стало ясно еще летом, когда, например, в Полтавской губернии за весь сезон не случилось ни одного дождя, и посевы начали массово гибнуть. Конечно, размер империи в этом плане давал изрядную фору, ведь даже если где-то будет неурожай, то шанс, что в другом месте с погодой повезет больше, оставался весьма большим.

Тут, однако, в полный рост вставал вопрос логистики. Те регионы, которые располагались по берегам крупных судоходных рек или уже успели обзавестись собственной железной дорогой были в этом плане в привилегированном положении. Однако в той же Полтавской губернии с транспортной доступностью ситуация оставалась достаточно сложной.

Несмотря на то, что в целом продовольствия пока хватало, и даже прошлый урожай не был еще до конца съеден, цены на зерно на товарных биржах, как обычно бывает в подобных ситуациях, потихоньку поползли вверх. Тут нужно сделать отступление и дать небольшую справку по хлебному рынку империи, который за последние десять-пятнадцать лет сильно изменился.

Объем производства зерна в империи за 20 лет вырос почти в три раза. Сказалось сразу несколько факторов. Банально население в стране увеличилось на 30 — если считать польские без малого 6 миллионов человек или 70–80%. Встали на ноги новые хозяйства, основанные переселенцами на юге и востоке страны, в хозяйственный оборот были введены сотни тысяч гектар пахотной земли. Ну и конечно свой вклад в общий рост дало использование малой механизации на конной тяге, опыты с внесением в почву удобрений, селекцией посевного материала, четырехпольным севооборотом и прочими новшествами.

Одновременно с этим строительство железных дорог и насыщение судоходных рек пароходами резко облегчило вывоз зерна и сделало его привлекательным товарным продуктом. Тут для примера хочется привести любопытную статистику, которая хоть и не применима в ста процентов случаев, однако сама по себе выделит достаточно показательной.

Так в 1818 году доставка тонны зерна из Орла в Москву обходилась зерноторговцам в 23–27 рублей. В 1832 году после постройки ветки Тула-Орел стоимость доставки того же объема составила 16 рублей. Только не до Москвы, а до Гамбурга. Не нужно быть гением, чтобы осознать