Алексей Нарочный - Дама с фюрером на спине Страница 30

Растолкав Сабаткоева и раскидав пинками остальных элементарных паразитов, экс-золотарь в темпе вальса обсудил с Тимуром план дальнейших совместных действий. Быстро поняв суть проблемы, Сабаткоев, с помощью левитации подняв остававшихся в карцере крыс в воздух, сбросил их в дыру в полу, а Светёлкин, уже не полагаясь на помощь магических навыков, схватив парашу, поспешил прикрыть ей отверстие.

Теперь можно было немного перевести дух.

— У тебя внутри две твари, и это как минимум. Что планируешь делать? — проявил дружескую обеспокоенность Светёлкин.

— Твари небесная и земная… — улыбаясь, проговорил не желавший переживать раньше времени Сабаткоев. — Время покажет.

На следующий день парни уже «работали», привычно «страдая за правду» в своей бригаде. А вечером Сабаткоев, отозвав бывшего ассенизатора за барак штанга-йогов, прошептал:

— Я понял, как можно выбраться отсюда. Но, не считая того, что скоро я умру, мне на свободе в ТУР и так де́ла б не нашлось: рожей не вышел. Убеди меня, что ты не такой, и что сможешь что-то сделать со всем этим, — он неопределённо обвёл рукой вокруг, — и будешь свободен.

— Хорошо. Я найду способ. От одного страшного для тоталосоцистов человека я выяснил, что нам нужна Анастасия Вирганская. Эта женщина знает, как господучи пришла к власти, а раз так, то должна знать, как помочь ей уйти. Так что можешь смело говорить, что ещё за способ ты выдумал.

— Элементарные грызуны, что едят меня изнутри — колоссальный катализатор реакции «мирроточения». Мини-крыс, а теперь — гигантских червей, оказалось пять: одна в шее, две, которых ты видел, в руке, и пара в жопе. Последним особенно неуютно внутри: я крепко давлю их на «работе». Хоть остальным в этом плане полегче, я всё же невкусный для них: кожа да кости, мяса надолго не хватит. Читал сегодня в Интернете, что, к несчастью, их энергии достаточно лишь на один адронный биозахват в течение всей их жизни. Со смертью моего кормящего организма они погибнут сами. Итак, паразиты обречены погибнуть от мук голода, прикончив, но сперва заставив помучиться, и меня. Эта колоссальная симфония боли, достойная Шостаковича, оказалась столь «продуктивна», что моё «колесо мирроточения» скоро потребует отдельного барака. Весь «продуктовый» «удой» я обязуюсь переправлять в твой «мирроприёмник». Жить мне, по приблизительным подсчётам, ещё дней семь. Этого должно хватить для производства двухсот литров «продукта», — Тимур грустно улыбнулся. — Впрочем, возможно, окажется всё же недостаточно. Грамм сто тогда сам «намирродрочишь»!

Осетин, нелепо покачнувшись, расплылся в объективе глаз Светёлкина, покрывшихся вдруг влажной пеленой.

Как предсказывал чародей, так всё и вышло: верный дружбе и жажде справедливости до конца, он, плавно превращаясь в живой скелет, поставлял небывалое количество «продукта» в чужой «мирроприёмник». В туалет он ходил теперь только с кровью. На четвертый день вместе с калом из ануса выпал один из паразитов. Подёргавшись, гад вскоре издох. Сабаткоев увидел в смерти этого мерзкого существа и свою гибель. Через два дня Тимура Сабаткоева, бодхисаттву, оккультиста и легендарного страда, не стало в живых. Роботы-уборщики развеяли его тело, пока другие «стахановцы» «страдали» на «мирросипедах».

Переживая из-за кончины друга, бывший ассенизатор в тот же день «выстрадал» рекордное для себя количество «продукта», «выработав» недостававшие до двухсот литров сто сорок пять грамм.

На его «ТК»-запрос пришёл ответ, который можно было принять за форменное издевательство: «Простите, осуждённый, но все инспектора, уполномоченные принимать решения по случаям „продуктово-миррового“ УДО, в настоящий момент находятся в бессрочном отпуске».

Узнав об этом акте беспредела, все «стахановцы» и даже почти половина «середняков» городка № 731 пригрозили устроить бунт, ведь это был удар и по их мечте о свободе. Протестная петиция управлению ГАлага была отправлена со «стахановских» аккаунтов с указанием в приложении полного поимённого списка «середняков», готовых поддержать бунт. В управлении понимали, что может повлечь за собой категорический отказ «передовых» страд «мирроточить» по-«стахановски». Представители верхов ТП ТУР в замешательстве спросили у Гисталиной, что им делать. Только тогда был дан приказ о даровании свободы осуждённому на пожизненные работы за «предосудительную ипсацию» бывшему золотарю Павлу Аркадьевичу Светёлкину с предоставлением права вернуться к прежнему роду деятельности. Провожая Павла, страды вели себя по-разному: кто-то плакал, а кто-то задумчиво молчал ему вослед. Ну а самые осведомлённые едва могли спрятать свои улыбки за привычно-мрачным видом, тая в сердцах надежду.

7. The Joker breaks the rules

Алина с Виктором побежали дворами не обратно к «Братиславской», а к более близкой станции «Марьино»: было уже полдвенадцатого. Понимая, что их товарищей, по-видимому, задержали, желанием разделить их участь они, само собой, не горели. Однако, выйдя на открытое пространство перед вестибюлем станции, ребята у входа буквально в паре десятков метров впереди увидели крупное формирование пентов, явно пришедших по их души. Таким образом, путь под землю оказался отрезан. В глубине сознания начинала расти догадка, переходившая в уверенность, что их сдал кто-то из своих. Оказавшийся предателем мог сообщить и любую другую информацию про них — конечно, если сам владел ей… Нацисты, не сговариваясь, вытащили SIM-карты из мобильных телефонов.

Вернувшись во двор, они сели на лавку на детской площадке.

— Сдаётся мне, это просто Герцен с Чернышевским…

— Герцен — да, но пока не Николай Гаврилович. Есть ещё выход! — воскликнула Алина, которая что-то вспомнила. — Степан Савельевич рядом живёт.

— «Белый Пушкин»?

— Ага, он самый.

Ваш покорный слуга Степан Белорыльцев, более известный среди соратников под творческим псевдонимом «Белый Пушкин», обитал в доме номер 27 по Батайскому проезду. Быстрым шагом ребята за пятнадцать минут дошли до искомого подъезда.

— Чего вам? — хозяин квартиры, конечно, не был в восторге от визита без прозвона Алины в компании бритоголового крепыша, тогда лишь шапочного моего знакомого… Виктор же обратил внимание на голову «Белого Пушкина», сорокадвухлетнего подкачанного коротышки, которая была как лунь седой, равно как и мои бакенбарды, которым я был обязан своим ярким и запоминающимся погонялом.

— Нам вписка нужна, а то у Петро — менты.

— Чего?!

— Ой! Верней, у метро — пенты, — поправилась Алина.

— Не на хвосте хотя б сидят?..

— Нет, к тебе не привели, не беспокойся.

Я жил один: моя девушка ушла к антифа. Сам я был художником: рисовал для души картины, а зарабатывал шаржами. После успокоительной речи Алины я подобрел и пригласил незваных гостей проследовать на кухню. Тут нашлись пара бутылок водки и всяческие закуски. Мы с Виктором выпивали и вели беседу; Снегирёва мало пила, а больше курила траву, ела и слушала.

— Самое страшное для меня в этом мире — что я умру, — поведал я. — Для вас это не понятно: как же так, ведь все умрут?

— Ну да, — признал собеседник.

— Когда я умру, я не смогу больше совершенствовать свою душу. И это для меня самое страшное.

Замолчав, я сходил в свою комнату и вернулся с ворохом распечаток фотографий собственных картин. Снегирёва и Антицунаров получили редкую возможность проследить за моим творческим путём от первых символических полотен в духе Константина Васильева до последней работы, на которой я акцентировал их внимание:

— Вот, это — «Бог в скафандре»! Человек и Бог в скафандрах стоят на маленькой нейтральной планете. Символизирует исход любого истинного богоискательства. Как вы знаете, стоило мне перестать творить беспредел, как меня обошли более молодые и злые ребята… Ликаны плохи не потому, что они — ликаны, не априорно, а в эмпирических проявлениях своей гнилой сути там и тогда, где и когда они её проявляют… Вот что нужно понимать! Может, в чём-то это и не соответствует букве национал-социализма, но его дух никуда из меня не делся!..

Я быстро пьянел. Думаю, им это становилось заметно.

— Я нарисовал «Бога в скафандре», когда на днях перечитал кое-что из твоего, Витёк, тёзки — из Астафьева. Есть у него книга «Затеси», там приводится диалог подвыпившего «избалованного» советского космонавта с неким «духовным лицом». «Баловень» «подкалывает» «лицо» в том ключе, что, налетавшись в космосе вдоволь, он так и не увидел там Бога. Священник отвечает, что не любой дурак может увидеть Бога, и поэтому пустое бахвальство ни к чему. Он, видимо, прав в каком-то смысле: обширный опыт как минимум нарко- и алкотрипов тут жизненно необходим.

— А то и педофилии! — вставил свои пять копеек Антицунаров.