Сибирское образование - Николай Лилин Страница 32

Итак, наши беседы приняли форму диалога, который вел полностью я, с краткими междометиями «Да», «А-ха», «М-м-м» и другими минимальными выражениями, которые Мел мог произносить без особых усилий.

Время от времени он останавливался как вкопанный, все его тело замирало, а лицо становилось похожим на восковую маску: это означало, что он не понял, о чем я говорил. Мне тоже пришлось бы остановиться и объяснить: только тогда Мел вернул себе обычное выражение лица и снова начал двигаться.

Нельзя сказать, что его обычное лицо отличалось красотой — его пересекал свежий шрам и дыра на месте левого глаза. Это было результатом несчастного случая, который он сам устроил. Он неумело управлялся с зарядом зенитного снаряда, и тот разорвался в нескольких сантиметрах от его лица. Длинная серия хирургических операций по реконструкции его лица еще не была завершена, и в это время Мел все еще ходил с этой ужасной зияющей черной дырой на левой стороне лица. Только три года спустя ему вставили искусственный глаз, сделанный из стекла.

Мэл всегда был таким — между его телом и разумом не было никакой связи. Когда он думал, он должен был стоять неподвижно, иначе он не мог прийти к достойному выводу, и если он выполнял какое-либо движение, он был не в состоянии думать. Из-за этого я называл его «осел» — отчасти в шутку, отчасти всерьез. Я знаю, это было подло с моей стороны, но если я прибегла к такому поведению, то только потому, что мне приходилось терпеть его с утра до вечера и все ему объяснять, как будто он был маленьким ребенком. Он никогда не обижался, но внезапно становился серьезным, как будто размышлял о таинственной причине, по которой я назвал его ослом. Однажды он застал меня врасплох, когда совершенно неожиданно, в ситуации, которая не имела ничего общего с тем фактом, что я всегда называл его «ослом», он сказал мне:

«Я знаю, почему ты меня так называешь! Это потому, что ты считаешь, что у меня слишком длинные уши!»

Затем он довел себя до исступления, защищая размер своих ушей.

Я ничего не сказал в ответ; я просто посмотрел на него.

Он был безнадежен и усугублял ситуацию тем, что курил и пил, как старый алкоголик.

Так или иначе, в то февральское утро мы с Мел гуляли по заснеженным улицам. Когда влажность невелика, снег очень сухой и издает забавный шум: когда вы идете по нему, кажется, что вы идете по крекерам.

Утро было солнечным, и ясное небо обещало погожий день, но дул легкий и постоянный ветер, который мог расстроить ожидания.

Мы решили пройтись по Центральному району и остановиться перекусить в небольшом заведении — нечто среднее между баром и рестораном, которым управляет тетя Катя, мать нашего хорошего друга, умершего прошлым летом, утонувшего в реке.

Мы часто ходили к ней в гости, и чтобы она не чувствовала себя одинокой, мы рассказывали ей, как обстоят дела в нашей жизни. Она была очень привязана к нам, отчасти потому, что мы были с ее сыном Виталичем в день его смерти, и это всех нас объединило.

Тело Виталича нашли не сразу. Поиски были трудными, потому что двумя днями ранее в ста километрах выше по течению прорвало большую плотину.

Это другая история, но она заслуживает того, чтобы ее рассказали.

Было лето, и очень жарко. Ночью прорвало плотину, и я помню, как проснулся, потому что услышал ужасный шум, похожий на приближающуюся метель.

Мы вышли из наших домов и поняли, что шум доносится с реки. Мы бросились посмотреть и обнаружили гигантские волны белой воды, похожие на океанские буруны, которые с нарастающей силой катились вниз по реке, разбиваясь о берег и сметая суда всех видов.

У некоторых людей были факелы, и они направили их на реку. Они подобрали множество предметов, плавающих в воде: коров, лодки, стволы деревьев, железные бочки, тряпки и куски ткани, похожие на простыни. Тут и там, в этом хаосе воды, виднелись обломки мебели. Были слышны крики.

Наш район, к счастью, находился на высоком берегу, и стена воды не была слишком разрушительной: там тоже все было затоплено, дома и подвалы были полны воды, но серьезного ущерба не было.

На следующий день река была в полном беспорядке, и мы решили взять на себя задачу по ее очистке, убрать все, что мы могли, используя наши собственные силы. В наличии оставалось несколько моторных лодок, которые уцелели от волн, потому что в момент прорыва плотины они находились на берегу.

Мои собственные лодки тоже спаслись. У меня было два: один большой и тяжелый, который я использовал для перевозки больших грузов (раньше мы проводили все лето, грабя яблоневые сады и продовольственные склады на территории Молдовы…), и один маленький и узкий, который я использовал для ночной рыбалки. Она была быстрой и маневренной; я использовал ее, чтобы «направлять сеть», что означает продолжать двигаться против течения, пытаясь перекрыть рыболовной сетью центральную часть реки, где поймано больше всего рыбы.

Меньшая лодка полностью исчезла, потому что она была у меня дома, где мне пришлось над ней немного поработать. Другой уцелел, потому что находился в эллинге на берегу: некоторое время назад я попросил хранителя восстановить его для меня с помощью специального лака. Владельца эллинга звали Игнат; он был хорошим человеком, но бедным. Он целый месяц обещал покрасить для меня эту лодку, но так и не нашел времени — у него всегда было что-то более срочное или он напивался до бесчувствия.

Всего у нас было восемь лодок, и мы разделились на две команды: по две лодки на команду, по четыре мальчика на лодку.

Работа была организована таким образом, чтобы река постоянно была «перекрыта» двумя лодками, которые вылавливали мусор. Одна команда, оснащенная длинными шестами с большими железными крюками на концах, извлекала ветки и стволы деревьев, тела животных и различные крупные предметы. Затем все эти вещи были привязаны к корпусу веревками, и когда больше не осталось места для вещей, команда вернулась на берег, где ждали другие мальчики, которые прыгнули в воду и выгрузили все это. На берегу они развели огромный костер. Мы бросили мусор на тлеющие угли: в течение