Жак Садуль - Луна и солнце Людовика XIV Страница 33

Можно удивляться тому, что он никогда не называл себя; кроме того, его настоящее имя при любых обстоятельствах оставалось под прикрытием псевдонима, взятого из предосторожности. Но не следует забывать, что угрожавшая адепту опасность возрастала по мере того, как увеличивалась его слава, поэтому Филалет в своих сочинениях несколько раз говорит о необходимости соблюдения полной тайны, Он утверждает даже, что продавать герметическое золото и серебро стало очень трудно: сразу следуют донос и преследования. Давайте послушаем его самого: «Торговцы отнюдь не простаки, и если они скажут тебе: «Мы словно дети, играющие в жмурки, глаза у нас закрыты, и мы ничего не видим», – а ты окажешься столь наивен, что поверишь им, с первого взгляда обнаружат они то, что принесет тебе страдания и горе». Далее он добавляет: «Я могу с уверенностью говорить об этом, потому что был однажды в чужой стране и хотел, переодевшись торговцем, продать слиток чрезвычайно чистого серебра ценой в шесть сот фунтов стерлингов (сплав я предложить не посмел, ибо в каждой стране имеется своя проба серебра и золота, хорошо известная монетчикам и ювелирам, которые сразу ее опознают; и если вы им скажете, что это золото или это серебро происходят из такой-то страны, они увидят, что это не так, и донесут на вас, чтобы вас арестовали); однако те, кому я предложил это серебро, тут же заявили мне, что оно создано искусственно, а когда я спросил, как они догадались об этом, ответили, что они в своем деле не новички и отлично знают серебро, которое приходит из Англии, из Испании и из других мест, а предложенное мною ни к одной из этих стран не относится. Услыхав это, я молча удалился, оставив им и серебро, и деньги, которые намеревался выручить за него, и более никогда о них не спрашивал».

В другом месте он уточняет: «Да сделает Господь так, чтобы золото и серебро, эти два величайших идола, коим поклоняется весь мир, стали бы столь же презренными, как грязь и навоз! Ибо тогда не придется мне, владеющему искусством создавать их, скрывать от людей умение свое. Порой кажется мне, будто обрушилось на меня Каиново проклятие (об этом я не могу думать без вздохов и слез), ибо я, как и он, отринут от лика Господня и лишен общества милых друзей моих, с коими некогда беседовал безо всякой опаски. А ныне – преследуемый фуриями, нигде не могу задержаться надолго; отчего нередко возношу я Господу, стеная, ту же жалобу, что и Каин: любой, кто встретится со мной, может убить меня.

Я не смею даже позаботиться о семье своей, ибо странствую, точно бродяга, из одного края в другой, и нет у меня постоянного надежного жилища. И хотя обладаю я всеми богатствами мира, пользоваться могу лишь ничтожной частью их».

Именно тут – объяснение наших трудностей с установлением исторических следов адепта, который постоянно переезжал из одной страны в другую и скрывался под разными именами. Впрочем, была, вероятно, еще одна причина этих бесконечных странствий. Весьма вероятно, что Филалет, подобно Парацельсу, являлся в братстве Розы и Креста эмиссаром высшего ранга. Если сравнить поучения, содержащиеся в различных его трактатах, с символом веры розенкрейцеров, легко обнаружить абсолютную идентичность взглядов, – даже в том, как возвещается о приходе Илии, о котором уже говорил в свое время Парацельс.

О конце Филалета известно, если можно так выразиться, еще меньше, чем о начале его жизненного пути. В один прекрасный день он просто-напросто исчез, и о нем больше никто ничего не слышал. Согласно туманной легенде, он будто бы уехал во Францию, но никаких доказательств этого не существует; во всяком случае, из Франции он испарился точно так же, как и из других мест. Он никогда не скрывал, что использует философский камень – не столько в целях создания золота, которое было бы трудно продать, сколько для изготовления снадобья. Поэтому многие убежденные сторонники герметического искусства свято верят, что он обрел бессмертие, предназначенное лишь для адептов высшего ранга. Предсказатель судьбы на картах Этейла утверждал даже, будто Эйреней Филалет и граф де Сен-Жермен – одно и то же лицо. Вот что он пишет: «Господин де Сен-Жермен обладает совершенными познаниями в трех гуманитарных науках и является подлинным и единственным автором написанного Филалетом «Входа в закрытый дворец Короля» («Семь нюансов философского герметического деяния»[61]).

Я не решусь поддержать столь смелое предположение предсказателя: ведь граф де Сен-Жермен вступил на историческую сцену во второй половине XVIII века, иными словами, через сто лет после Филалета. Но вполне возможно, что Фила-лет, как и Никола Фламель, обрел высшую мудрость и после многих странствий, удалился в какое-нибудь тайное место, где долго жил в безмятежной старости.

Лучшим заключением для главы, посвященной этому необыкновенному герметическому философу, будут последние строки его трактата «Открытый вход в закрытый дворец Короля»: «Труд сей я начал и закончил в 1545 году, я, кто проповедовал и проповедует тайное искусство, не нуждаясь в чьих бы то ни было похвалах; но цель труда моего – помочь тем, кто искренне стремится познать секретную эту науку, и пусть знают они, что я их друг и брат, взявший себе имя Эйреней Филалет, англичанин по рождению, обитатель Вселенной.

СЛАВА ОДНОМУ ЛИШЬ БОГУ».

Апостольская миссия Ласкариса

Ласкарис – имя, которое вряд ли вам знакомо. Имена Никола Фламеля или Парацельса известны самой широкой публике, имена Альберта Великого и Василия Валентина и сегодня упоминаются во всех трактатах по неорганической химии, наконец, псевдонимы Космополит и Эйреней Филалет окружены благоговейным почитанием «поклонников науки». Но никто и никогда не говорит о Ласкарисе, хотя его алхимические демонстрации были совершенно поразительны, а в личности этой, при всей ее таинственности, мы обнаруживаем нечто столь знакомое, что невольно начинают возникать очень странные вопросы.

Кем он был, откуда взялся, куда исчез? Ответов нет и. не будет. Само имя Ласкарис, которым я называю этого человека, представляет собой один из бесчисленных его псевдонимов: он выдавал себя за грека, а потому избрал фамилию, очень распространенную среди многочисленных греческих эмигрантов в Германии. Этот фантастический, будем называть вещи своими именами, персонаж появился в конце XVII века и в. течение первой трети следующего столетия исполнял апостольскую миссию, начатую Космополитом и продолженную затем Эйренеем Филалетом.

Похоже, у Ласкариса была одна цель: распространять и доказывать истинность герметической науки. Сам он почти никогда не показывался людям; но при внимательном исследовании большинства трансмутаций, совершенных в период до 1735 года, обнаруживается, что порошок, или тинктура, использованные тем или другим мнимым алхимиком, на самом деле были подарены одним и тем же человеком, чье описание всегда соответствует внешности Ласкариса. Каждый раз за спиной того, кто проводит опыт, но на деле является лишь статистом, возникает силуэт этого необычного адепта, который видел свою миссию в том, чтобы самые разные люди наглядным образом продемонстрировали истинность герметического искусства.

У нас есть несколько описаний Ласкариса, но особой пользы из них извлечь мы не можем. Будь то конец XVII века или период сорок лет спустя, перед нами всегда предстает человек средних лет, он не выглядит молодым при первых своих появлениях и не кажется старым при последних. Что же касается его лица, то здесь загадок еще больше, поскольку все описания не совпадают друг с другом: такое впечатление, что Ласкарис каждый раз меняет свои черты. Только южное краснобайство, веселый нрав, стремление поразить и ослепить аудиторию позволяют нам заключить, что мы имеем дело с одним и тем же человеком. Он выдавал себя за грека – это доказывает, что он им не был – и за архимандрита одного из монастырей на острове Митилена. Он бегло говорил на нескольких языках, с легким неопределенным акцентом, о котором из-за его разговорчивости вскоре забывали. По крайней мере, именно так опишет его в самом начале XVIII века советник Диппель, один из лучших химиков своего времени, и добавит, что на вид этому человеку можно дать от сорока до пятидесяти лет. Эти слова великолепно согласуются с более поздними описаниями, которые относятся к последним появлениям неизвестного адепта.

Вероятно, именно в силу своей южной экспансивности он старался производить опыты как можно реже, отдавая себе отчет, что рискует выболтать слишком много и тем самым привлечь к себе внимание властителей, всегда алчущих золота. Наверное, ему была известна несчастная судьба Сетона, Эдуарда Келли и ювелира Густенхофера, поэтому он стремился соблюдать крайнюю осторожность. Я думаю, именно по этой причине он почти всегда проводил опыты, используя подставных лиц, что было явлением необычным. Преследования, которым подвергся первый из его посланцев, лишь укрепили в нем желание оставаться в тени.