Вадим Давыдов - Всем смертям назло Страница 34

Ротшильд всё ещё находился в беспамятстве. Гурьев ввёл ему немного эфедрина в физрастворе и стал ждать наступления эффекта. Прошло около двух минут, прежде чем действие препарата проявилось. Веки Ротшильда задрожали, и ещё через несколько секунд он открыл глаза:

— Где я?

Голос звучит ужасно, подумал Гурьев. Ну, ещё бы – такое напряжение перенести. Он чуть подался вперёд:

— Виктор. Вы меня помните?

— А… Мистер похититель. Что со мной?

— Вы помните, о чём мы говорили?

— Вы хотели задать какие-то вопросы.

— А потом?

— Что – потом? — нахмурился Ротшильд.

— Потом вы потеряли сознание. Помните?

— Конечно, я потерял сознание. Вы вкололи мне какую-то гадость – вот я и потерял сознание. Помнится, вы обещали обойтись без пыток.

— Виктор, — мягко произнёс Гурьев. — Вы потеряли сознание вовсе не оттого, что я вам что-то «вколол». Я предпочёл бы именно это, но – увы. Вы потеряли сознание по совершенно другой, гораздо менее приятной причине.

— И какой же?!

— Виктор, постарайтесь выслушать меня очень внимательно и включите максимум воображения при максимуме скепсиса, на которые вы сейчас способны. Я не собираюсь с вами сюсюкать и уговаривать вас поверить мне. Верить, не верить – ваше дело. С моей стороны будет всего лишь справедливо дать вам шанс осознать, что происходит. Я всегда стараюсь поступать справедливо. И меня не интересует, верите вы в это или нет. Усвоили?

— У вас есть шанс поступить справедливо.

— И отпустить вас? — Гурьев улыбнулся. — Нет, это будет очень уж однобокая справедливость. Так не получится. Слушать будете или желаете дальше пикироваться?

— Давайте, говорите.

— Говорю. У вас внутри – не знаю, где, в мозгу, скорее всего, а может, и не только – находится существо, которое неизвестным науке способом очень сильно влияет на ваши решения, особенно по важным, основополагающим вопросам. Когда вы стреляли в моего друга, когда по вашему приказу сначала убили одного, а потом пытались убить другого близкого мне человека, возможно, во множестве других ситуаций, — это существо определяет ваши приоритеты и формирует пространство решений. Оно очень узкое, это пространство. Как правило, диапазон лежит между «убить» и «убить немедленно». Это очень плохо, Виктор. Очень.

— Я – стрелял в вашего друга?!? Вы с ума сошли…

— Отнюдь, — вздохнул Гурьев. — Мой друг – беркут.

— Так это…

— Да. Я пытался намекнуть вам, что есть вещи, с которыми не стоит заигрывать. Но, видимо, было уже поздно. Итак – вы мне попытаетесь поверить или нет?

— Я знаю, что сумасшествие может быть заразным… мистер. Но… Конечно же, я вам не верю. Это… Это бред. Что же касается убийств – я тем более не понимаю, о чём…

— Ну, как скажете, — пожав плечами, перебил Гурьев. — Моё дело маленькое – предупредить. Тогда сразу переходим к вопросам, — он вытащил другой шприц. — Сейчас я введу вам препарат, который несколько подавляет волю, и мы…

— Погодите.

— Да?

— Я вижу, что вы – человек с принципами. Я тоже. Так давайте…

— Это скучно, барон, — ласково сказал Гурьев, вставляя горлышко шприца в отверстие венозного катетера и осторожно поддавливая поршень. — Не бойтесь, это не больно. Ну, вот. Теперь подождём минут пять – и, как говорится, помолясь.

Тело Ротшильда опять напряглось и с неимоверной силой задёргалось – правда, амплитуда была очень мала. Всё-таки надёжно зафиксирован, подумал Гурьев. Надо же, какая воля к жизни у нашей зверюшки. Впрочем, ничего удивительного.

— Ты убьёшь его, и тебе придётся выйти, — спокойно сказал Гурьев. — Это займёт около трёх суток, но я подожду. За это время сюда не зайдёт ни один человек, в которого ты сможешь войти. А потом я убью тебя. Подумай хорошенько. Мозгов у тебя нет, но чем-то же ты пользуешься для обработки информации. Но ты поразительно, просто неимоверно туп. Это меня очень смешит.

— Ооотпуссссстиииииииии…

Гурьев решил проверить идею с именами, которую «прокручивал» с того момента, как обеспокоенный священник закричал на него:

— Назови моё имя.

— Яааааааа… нннееееее… могууухххх…

— Может, хватит? — скучающе спросил Гурьев. — Надоело, ей-богу. Назови моё имя.

— Ардзаа… Меннняааа… Ардзаа.

— Моё имя. Моё.

— Я… не… могу… — слова выходили из гортани лежащего человека с трудом, как будто тот, кто выталкивал их, стремительно терял силу.

— Боишься, — кивнул Гурьев. — Назови моё имя. Моё имя. Я хочу слышать, как ты произносишь его. Говори. Моё имя. Моё – имя!

— Нннеееееееттт…

— Моё имя.

— Ззззааа… Зззааааа… Нннеееееетттт…

— Тогда убирайся.

Близнецы на миг усилили вибрацию, но тут же притихли – вибрация не пропала, но стала значительно слабее. Вот так, подумал Гурьев. Вот так. Ротшильд открыл глаза и посмотрел на Гурьева мутным взглядом:

— Где… Где я?

— Дубль два, — улыбнулся Гурьев. — Весь вечер на манеже – одни и те же. Ваш квартирант почему-то говорит по-английски. Интересно, а по-русски он может? Вы знаете русский, Виктор?

— Н-нет…

— А как же вы общаетесь с вашими друзьями из Коминтерна?

— Немецкий… Английский…

— Ну, транслируйте ему: я хочу в следующий раз услышать какой-нибудь другой язык, а то английский за последнее время мне неимоверно надоел. Кстати, а этот господин, который вас завербовал, — Арнольд Дейч, он же Стефан Ланг, — на чём он вас развёл, Виктор? На любви барона и миллионера к несчастным оборванцам? Что он мог предложить вам в обмен на ваше сотрудничество? Да ещё такое активное – не просто позволить симпатизировать и оплачивать фокусы, а даже – вербовать неофитов. Что же? Должность председателя Всемирного банка Коминтерна?

— Я не знаю, о ком – и о чём – вы говорите.

— А вот мистер Дейч знал. Знаете, Виктор, вы оба – и этот вечный, вроде меня, скиталец, сын словацкого учителя, и вы – сумели, в общем, меня удивить. Единственное, чего я не могу понять: что у вас может быть общего? Или вы думаете, ваши контакты трудно было отследить? По-моему, только тупые ослы-педерасты из британской разведки могли не заметить, что вы оба тут под самым носом у них вытворяете. Так что же у вас общего? Вы мне не расскажете?

— А этот – как вы его назвали? — этот господин – он вам ничего не рассказал?

— Нет. Он продемонстрировал такое стремление воспарить к мировой революции, что пришлось его слегка… гм… заземлить. А то ведь буйные кембриджские идеалисты просто переключились бы с вашего канала связи на его. А это весьма не душеполезно. Весьма.

До Дейча-Ланга Гурьев пока не добрался, но Ротшильду не следовало об этом знать. Тем более, это скоро произойдёт, подумал он. Мои псы войны голодны, им нужно научиться охотиться. И – без Дейча охота на кембриджский кружок юных «сицилистов» могла не состояться, а этого допускать было ни в коем случае нельзя. Ни упускать этих золотых мальчиков, ни сдавать их секретной службе Гурьев вовсе не собирался.

— Вы… вы сумасшедший психопат, — Ротшильд задрал подбородок и закрыл глаза.

— А я думал, вы больше не станете ругаться, — Гурьев вздохнул. — Боже ты мой, я потратил больше часа, и до сих пор не узнал больше того, что уже знаю. Это мне не нравится. Вы слышите, барон? Не нравится.

— Я не… Этот орёл… Я не знал.

— А что – если бы знали, повели себя иначе?! С чего вы взяли, что меня интересуют ваши извинения?! Я не исповедник, чтобы вы передо мной каялись. Мне нужны ответы на вопросы, только и всего. Кольцо у вас? Где оно? Зачем оно вам?

— Не могли бы вы задавать ваши вопросы помедленнее? Я не могу сосредоточиться. О каком кольце идёт речь? У меня много колец, как вы понимаете.

— Понимаю. И вы понимаете, о каком именно кольце речь. Я слушаю.

— Какое отношение вы имеете к нему?

— Нет, ну это просто уже становится по-настоящему весело, — приподнял плечи Гурьев. — Неясно, кто кого допрашивает. Кольцо у вас, Виктор?

— Оно бесполезно. Оно ничего не значит. Вы не сможете им воспользоваться.

— Ф-фу, — Гурьев поджал губы. — Виктор, отвечайте на вопрос. Мне всё равно, что вы думаете. Или что думает этот зверёк у вас внутри.

— Кольцо в Москве. То, что вы ищете, не здесь. Возвращайтесь туда.

— Я ищу кольцо, Виктор, — терпеливо, как ребёнку, повторил Гурьев. — Вы врёте и тянете время. Я ищу кольцо. Я не собираюсь его никак использовать, кроме как по его прямому назначению – как венчальное кольцо. Где оно?

— Каким?!? — на лице у Ротшильда изобразилась такая бездна удивления, что Гурьев испытал почти непреодолимый соблазн поверить ему. — Каким, вы сказали?! Венчальным?!

— Венчальным, обручальным. Какая вам разница?

— Так вы ничего… вы не знаете, — в голосе Ротшильда послышалось неимоверное облегчение. — Вы не знаете. Мне нужно выйти отсюда, и я немедленно отдам распоряжение вернуть вам это дурацкое кольцо.