Андрей Дай - Поводырь (СИ) Страница 35

Казачки, под чутким руководством Варешки, отправились по злачным местам. На разведку. Сам бывший каинский пристав пошел запугивать телеграфиста. Еще в пути, я однажды посетовал, что даже не представляю — каким именно образом сведения обо мне распространяются по губернии с такой скоростью. То, что это дело рук купеческой «мафии» — это понятно. Но как? Не по телеграфу же они досье на меня друг другу перебрасывают. Первый в мире интернет. Персональная страница Германа Густавовича Лерхе на сайте Викиликс. «Тайное становится явным», блин.

Пестянов задумался. Это был явный вызов его профессионализму. Ну, и просто вкусная для сыщика загадка. С тех пор ни одна телеграфная станция не избежала его нашествия.

Пьяненькие «Следопыты» принесли неутешительные новости. Купцов первой гильдии в Колывани нетути. Фабрик или заводов отродясь не водилось. Зерновые перекупы чухнули из села в разные стороны, справедливо опасаясь, что я не стану миловаться со спекулянтами. Есть в заштатном городе с десяток ремесленников всевозможных. Шорника все хвалят…

Летом большинство мужиков отправляются тянуть баржи. Или по рекам-озерам рыбу ловить артелями. Обь-то вот она. С пригорка отлично видно здоровенное, присыпанное снегом ущелье между высокими берегами. Специально вышел взглянуть. Впечатлился. Фантастические просторы. И перспективы. Сюда бы энергичного хозяина — с деньгами и моей поддержкой, он бы пристань пароходную и склады выстроил. Угольные, зерновые, под бочки с хлебным вином…

Но нет пока такого человека. Задворки это Великой Империи, хоть и стоит городок на пересечении Сибирского тракта и летней речной дороги. Обидно, право слово.

Уехали следующим же утром, в среду, 11 марта. Последний рывок. Чуть меньше трехсот верст до Томска, а еще нужно успеть Томь пересечь до ледохода. Иначе, на пару недель на левом берегу застрянем. Вроде вот он, губернский Томск, а достичь, пока льдины не пройдут, невозможно.

Степаныч утверждал, что обязательно успеем. Лед непроходимым в первых числах апреля только становится. До этого людишки Томские гати на лед кладут. С транзита грузов полгорода живет. Говорят, за год из Кяхты только с китайским чаем до ста тысяч подвод проходит.

Вот и рванули. И так бы и остался у меня в памяти образ зачуханного, воняющего рыбой селища под боком разваливающегося от старости Чаусского острога, если бы не удивительная встреча прямо на выезде за граничные столбы Колывани. Новое, долгожданное знакомство, существенно изменившее мои планы.

Вообще-то, нужно сказать с чего именно началась цепь случайностей, приведшая, в итоге, к такому поразительному результату. Дело в том, что Колывань мне настолько не понравилась, что перегон до Орской станции я решился проделать верхом. Погода уже, который день стояла замечательная. Днем припекало, и температура вряд ли была ниже минус восьми. Ночью — конечно гораздо холоднее, и на ветвях деревьев с рассветом образовывались причудливые узоры изморози. Высоченные сосны и мелкие сосенки, кусты подлеска и былье, торчащее из сугробов, становились совершенно белыми, сказочными. Хотелось свежего воздуха и простора. Хотелось видеть, как крепкие ноги лошади отталкивают ненавистные версты назад. Ну, и до смерти надоела сумрачная, жарко натопленная коробка дормеза.

Это исключительно эмоциональная причина, тем не менее, тут же нашла вполне рациональное объяснение. Я решил, что обязательно нужны тренировки в вольтижировке. Не вечно же мне, здоровому мужику, сидеть в каретах. Люди не поймут. Хотя, я еще в той жизни открыл, что себя уговаривать проще всего…

Непривычно низкое, казачье седло стало причиной того, что пришлось позаимствовать у одного из конвойных полушубок. Естественно, тоже казачий, потому что кроме них такой вид верхней одежды здесь больше никто не использовал. Бобровая шуба совершенно не подходила для путешествия верхом — вроде свисала до самой земли, а все равно оставляла колени открытыми. Отдал ее Гинтару. Старик ожил, распрямил плечи и как-то даже похорошел, зарумянился, после смены статуса. Выяснилось, что не такой он уж и старик. Пятьдесят два года — второй рассвет в жизни мужчины. Но и жизнь его покидала достаточно. Он постоянно мерз и жаловался на боль в суставах.

Мехов оказалось достаточно, чтоб прибалт полностью в них утонул. Только белые бакенбарды причудливым воротником торчали, да розовая закорючка носа. Подарок ему безумно понравился, и он сидел этаким барином в окружении сереньких, плохо одетых спутников.

Лошадь мне подобрали достаточно спокойную, чтоб мои эксперименты не привели к непоправимым последствиям, и все же достаточно резвую, чтоб не отставать от каравана. Кобылу звали «Принцесса» и следом за ней бегал голенастый смешной жеребенок. Так и поехали. И, как я уже говорил, прямо на выезде, едва-едва за пограничными столбами, на въезде в сосновый бор случилось забавное и судьбоносное событие.

Я впервые за много дней был один. Впереди рысило два десятка кавалеристов с пиками, сзади карета и еще половина отряда, да и Безсонов конечно ехал рядом, но ни кто с разговорами не лез. Не слишком внятные получаются беседы, когда четвероногое идет крупной рысью. Тем более что тренированное Герой тело без участия моего разума гораздо лучше справлялось с постоянно оглядывающейся в поисках шаловливого чада кобылой. Так что у меня появилось время поразмыслить.

И нужно сказать, пока проезжали заспанную деревеньку, по ошибке названную городом, я настолько ушел в свои мысли, что очнулся только у границы. Тяжело, знаете ли, пытаться вспомнить — чем трест отличается от корпорации, когда на дороге вдруг, откуда ни возьмись, шум, гам, вопли, щелчки кнутов и весьма резкие высказывания возниц, за которые в приличном обществе обычно сразу бьют морду.

Вообще, дорога между бором и полосатыми столбами представляла собой широкую, наезженную тысячами саней, натоптанную тысячами копыт поляну. Этакое десятирядное шоссе с узким въездом и выездом. Путники, вырываясь из узости Колыванских улиц, или стиснутого соснами тракта спешили обогнать более тихоходные караваны. Но у городка или бора, были вынуждены снова втиснуться в плотное движение. Естественно, если кто-то, даже в «мерседесе» этого мира — шикарных, богато украшенных и снаряженных санях, попытается пересечь это поле наискосок, да еще с матами и кнутом — шум получается неимоверный. Нет еще у местного народа привычки, не задумываясь, уступать дорогу синей мигалке…

— Экий варнак, — крякнул Степаныч. — Нешто у иво в санях баба рожает?

Баб там не было. И бинокля не потребовалось, чтоб разглядеть стоящего за спиной возницы пассажира в развевающемся по ветру длиннополом сюртуке. Наконец, нахальная повозка сумела-таки пробиться сквозь поток и направилась прямо к нам. Больше никто не рисковал препятствовать ее передвижению — тройка совершенно диких лохматых, в пене, коней, рычащих и таращивших налитые кровью глаза, едва слушалась размахивающего длиннющим бичом извозчика.

Отряд остановился. Кто-то из казаков брякнул: «не иначе — война»! Другой возразил: «и што теперя? Лошадей по пустому палить»? Ну конечно! Бомбы не упадут с неба через полчаса. До войны, в это время, нужно еще добираться. Месяц, а то и больше. Так и чего коней загонять из-за пустяка? Чего торопиться?

Кони остановились саженях в четырех-пяти от кареты. Бешенеющие на скаку, они как-то сразу сникли, расслабились, стоило остановиться. Опустили гривастые головы в попытке ухватить кровоточащими губами куски плотного снега с дороги. Пыхтели и тяжело дышали. Пассажир так чуть ли не кубарем скатился с повозки, кое-как удержавшись на ногах, и тут же повалился на колени возле открывающейся дверцы дормеза.

— Батюшка губернатор! Не вели казнить, вели слово молвить! — захлебываясь еще бурлящим в крови адреналином, крикнул этот странный человек. И, все так же, на коленях, качнулся вперед в глубочайшем поклоне величественному Гинтару в достойной принцу крови шубе.

— Дикий край, дикие нравы, — от неожиданности по-немецки прокашлял пораженный до глубины души седой прибалт. — Чего хочет этот безумный человек?

Безумцу остзее-дойч оказался неведом. Но нельзя сказать, чтоб он растерялся:

— Охо-хо! Братцы! Переведите кто-нибудь басурману, что я говорить с ним хочу. Отблагодарю, не обижу!

— Ты кто таков будешь? Лихой ездок, — пробасил Безсонов, пуская коня прямо на незнакомца. Передовые конвойные давно уже взяли и его и сани в круг. Арьергард выстроил лошадей в две линии, перекрывая доступ к карете с боков. Пики опущены, короткие кавалерийские ружья полувынуты из чехлов.

— Так Васька Гилев я, бийский купец. Об том и здесь всякий знает. Мне бы, Ваше благородие, с господином нашим, с губернатором только чуточку побеседовать…

— Ты ошибся, купец, — пытаясь улыбнуться, скривился Гинтар. — Я не есть губернатор.