Евгений Бенилов - Тысяча девятьсот восемьдесят пятый Страница 35

Эрик выждал для верности несколько секунд, потом повернулся, чтоб посмотреть, что делают его спутники. Те застыли, не шевелясь, спиной к нему — лишь пятно света от аннетиного фонаря дрожало на мокрой поверхности цемента. Эрик раскрыл рот, чтобы окликнуть их … как вдруг позади него раздался дикий рев … нет, крик! — крик боли разрываемого на части живого существа. Низкий вибрирующий вопль проникал внутрь тела, раздирал барабанные перепонки, диафрагму и желудок — так, что хотелось сесть на корточки, сжаться в комок и закрыть уши руками. Эрик нашел регулировку чувствительности микрофонов на рукаве своего комбинезона и скрутил ее до нуля … но легче не стало — крик проникал сквозь тонкий материал шлема. Он посмотрел на своих спутников — Аннета прижалась к груди атлета, закрыв уши руками, милиционер возился с регулировкой своих микрофонов. Вдруг из канавы на дорожку вылезла крыса … Эрик застыл, как вкопанный, — однако атлет, ничего не замечая, продолжал возиться с пультом аудио-управления. Несколько длинных мгновений животное водило по сторонам слепыми белыми глазами, потом отряхнулось … еще помедлило … и, наконец, галопом понеслось по следам своих товарок. В этот момент крик неведомого зверя стих.

Эрик включил свой микрофон и две-три секунды слушал гулкую, пустую тишину.

Держа наготове пистолет, он подошел к атлету и Аннете, и похлопал милиционера по плечу. Тот включил свой микрофон. «Быстро уходим. — сказал Эрик, — Шагайте, как можно, тише — крысы, видимо, чувствуют сотрясение почвы.» После того, как зверь умолк, тишина в туннеле казалась абсолютной. «Дискуссию о ключах я считаю законченной. — Эрик сделал паузу в ожидании возражений, но милиционер промолчал, — Через полтора часа, если все будет нормально, я вас отпущу.» Атлет стоял, молча глядя перед собой, кулаки его были сжаты. «Но если не все будет нормально, — Эрик почувствовал, что его щеки вспыхнули, а кровь застучала в висках, — я отдам вам ключи, а, когда вы отомкнете наручники, застрелю вас.» — он замолчал и глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. «Сереженька, пошли! — Аннета умоляюще положила руку на атлетов рукав и попыталась заглянуть милиционеру в глаза, — Полтора часа роли не играют.» Атлет молча повернулся и быстро зашагал по коридору, увлекая за собой девицу. Эрик последовал за ними на расстоянии четырех-пяти метров.

Через десять минут (в половине четвертого) они добрались до «их» выхода на поверхность. Эрик бросил атлету ключи — тот переставил наручники — Эрик поднялся по лестнице наверх — милиционер с Аннетой последовали за ним. От пронизывающего холода розовая влага на их комбинезонах немедленно превратилась в лед. Было уже почти совсем темно. По низкому небу неслись темно-серые неровные облака. Микроавтобус, сиротливо стоявший там, где был оставлен, доказывал, что в мире еще остались незыблимые истины. Эрик бросил атлету ключи, тот переставил наручники и вернул ключи Эрику. Хлеставший изо всех подворотен ветер гонял по кругу рои мелкого снега. В привычной атмосфере городских джунглей дикие события последних трех часов немедленно подернулись дымкой нереальности. Действительно ли Эрик слышал шаги неведомого зверя — или они ему просто померещились?… Видел ли он полчища мутантных крыс — или это был оптический обман, навеянный усталостью, жарой, жаждой, голодом, головной болью и случившимися с ним уголовными ужасами?… (А может, наоборот, уголовные ужасы являлись изощренной галлюцинацией, навеянной фантастическими приключениями в подземелье?!…) Эрик отпер микроавтобус — Аннета с атлетом собрали барьеры, которыми был огорожен канализационный люк, и погрузили их в багажное отделение — Эрик водворил крышку люка на место. От движения тел розовая пленка льда на их комбинезонах потрескалась и отвалилась. Подгоняемые ветром, как куски черной оберточной бумаги, через двор пролетели три мутантные летучие мыши, сделали круг над головами людей и скрылись в окнах одного из заброшенных домов. «Водить умеете?» — спросил Эрик; «Да.» — коротко ответил атлет. Эрик бросил ему ключи от микроавтобуса — скованные наручниками, милиционер и Аннета неловко залезли в кабину. «Если сделаете что-нибудь не то, стреляю без предупреждения. — сказал Эрик, садясь позади атлета, — Мне терять нечего.»

Милиционер завел мотор, плавно стронулся с места, вырулил на Садовую и поехал по направлению к Парку Культуры. Кондиционер работал на полную мощность, и через три минуты они откинули забрала своих шлемов — Эрик с наслаждением вытер лицо тыльной стороной ладони. Движение в этот час было довольно густым, ехать приходилось медленно — атлет заметно нервничал. Метель бросала на ветровое стекло пригоршни зеленого снега, смазывая очертания окружавшего их мира. Как это всегда бывает, исподволь накопившиеся признаки наступающего Нового Года в какой-то момент достигли критической массы и стали очевидны. На бульваре там и сям торчали обмотанные гирляндами лампочек елки, по тротуару шел отдувавшийся от сознания собственной важности и спотыкавшийся от бесчисленных стопариков Дед Мороз. Витрины магазинов сверкали роскошью елочных игрушек, на Цветном бульваре толстая тетка в огромных валенках и белом фартуке продавала связанные в зеленые торпеды облезлые елки. Суетливые, как муравьи, прохожие волокли гигантские авоськи, набитые шампанским и водкой, из «Даров Моря» на Смоленке торчал чудовищный хвост очереди за чем-то сногсшибательно вкусным … копченой латимерией?… варено-мороженными головунами?… икрой минтая?… Привычные видения готовившейся к Новому Году Москвы задвинули ужасы последних часов в самый дальний уголок сознания Эрика. Он непроизвольно облизнулся, вспомив прошлый Новый Год, когда Ленка Вишневецкая приготовила три разных — но в равной степени потрясающих — салата из одной двусотграммовой банки лосося в собственном соку … Когда слабый по части выпивки Шура Лысов упал лицом — как в анекдоте — в только что поданное на стол блюдо с заливной рыбой и безмятежно захрапел … Когда Мишка Бабошин стал вязаться к извечной возмутительнице спокойствия жен Лелечке Голубевой, а Тонька — мишкина жена — влепила им обоим по пощечине … и тут же получила две пощечины сдачи … Когда Женька Вишневецкий сыграл на пианино странно-тревожную и до боли в вестибулярном аппарате синкопированную пьесу собственного сочинения, а потом долго плакался, что никак не может понять, чем хочет заниматься — музыкой или наукой … Когда Лялька Макаронова, вспомнив свои занятия современным танцем в ансамбле «Терпсихора», станцевала — под женькин виртуозный аккомпанемент — индийский танец плотской любви, повергнув мужскую половину аудитории (за исключением Шурки Лысова) в состояние сексуального ступора … Господи, каким счастливым и безмятежным все это казалось теперь!…

Микроавтобус свернул на Комсомольский проспект — движение стало не таким густым. Через две минуты они остановились у подъезда аннетиного дома.

«Иванов! — вдруг обернулся атлет, — Последний раз прошу, отпусти. — его арийское лицо исказилось, — Не отпустишь — жизнь положу, а найду тебя … и тогда берегись!…» — он захлебнулся никогда не испытанной до этого злобой бессилия. «Я вас отпустить не могу.» — невыразительно отвечал Эрик. «Сволочь!» — не вполне владея своим голосом, прохрипел милиционер. «Сергей, перестань! — вмешалась Аннета, — Будь мужчиной … ты теряешь сейчас и свое лицо, и свое время!» По плохо освещенной улице за окном микроавтобуса спешили редкие прохожие. Метель гнала вдоль тротуара столбы зеленого снега. «И ты, с-сука?!…» — атлет занес кулак над аннетиной головой. «Прекратите! — Эрик ткнул пистолетом милиционеру в шею, — Если вы ударите ее или как-нибудь еще привлечете внимание прохожих, я стреляю.» Замороженным движением атлет опустил руку — казалось, он вот-вот взорвется от ненависти. «Ладно, мандавошка французская, — сказал он сдавленным голосом, — я с тобой потом разберусь!»

«Выходите наружу. — приказал Эрик, — Желательно, не демонстрируя наручников.» Он задвинул забрало своего шлема, расстегнул молнию на груди и сунул руку с пистолетом за пазуху.

Они заперли микроавтобус, поднялись по лестнице на пятый этаж, Аннета отперла дверь, они зашли внутрь. «Идите на кухню.» — приказал Эрик. Волоча за собой спотыкающуюся девицу, атлет перешагнул через кухонный порог и облокотился на посудный шкаф. «Подойдите к стене.» — сказал Эрик. Милиционер подчинился. Гексафоническое радио на стене кухни шептало что-то убедительно-неразборчивое. Лампочки на передней панели кулинарного комбайна мигали, складываясь в радующие глаз узоры. Эрик достал ключи и бросил их атлету: «Пропустите наручники между вон той трубой и стеной, замкните их опять и верните мне ключи.» Одновременно со щелчком замка наручников Аннета опустилась на пол, откинулась спиной к батарее и закрыла глаза. Милиционер сел рядом. Радио на стене перестало шептать и заиграло какую-то музыку … Эрик узнал «Марш Реалистов» Стинкевича. «У вас есть мужская одежда?» — спросил он. «В шкафу в спальне напротив.» — ответила девица, не открывая глаз. Атлет уставился прямо перед собой, лицо его застыло в ничего не выражавшей маске. Эрик повернулся, пересек коридор и вошел в спальню. Стоявший у окна декопроектор разбрасывал тонкие разноцветные лучи по углам комнаты. Широкая двуспальная кровать под кисейным балдахином манила в свои объятия. Теплый ароматизириванный воздух из отделанного красным деревом кондиционера ласкал нос. Роскошь и чистота аннетиной квартиры делали воспоминания о подземеле еще более нереальными. Вьюга уютно ударяла в отмытые до кристальной прозрачности окна бирюзовыми снежинками. В левом (меньшем) отделении шкафа висело несколько рубашек и дорогой костюм из материи «с отливом»; на полках лежало чистое белье, два шерстяных свитера и две пары джинсов. Если все это принадлежало татуированному, то размер должен быть подходящим — Эрик выбрал себе одежду и пошел в ванную комнату. Тяжелые крысозащитные сапоги громко топали по лакированному паркету.