Марик Лернер - Другая страна Страница 36

Впрочем, попадались и вполне довольные люди. Введенные правительством льготы для иностранных инвесторов и израильских предпринимателей стали постепенно оживлять частный бизнес. В последнее время в газетах старательно пережевывали провозглашенную программу «индивидуальной инициативы и частного предпринимательства в смешанной и управляемой экономике». То есть вмешиваться государство все равно собиралось, неизвестно только, в каком размере. Поэтому каждый имел свое, единственно правильное мнение, и желал его непременно высказать.

А в квартире появилась белая скатерть на столе. Мы начали обрастать разными необходимыми вещами. Сначала газовая плита, потом утюг, доставшийся на местной барахолке по случаю, гладильная доска и стиральная машина. Последняя стоила совершенно неподъемных денег и считалась предметом роскоши. На нее ходили смотреть соседи, с интересом обсуждая размеры, возможный вес белья и белизну, полученную после процесса. Обязательно выражалось восхищение, и звучала лекция, о том, что руками-то оно лучше будет, меньше материя изнашивается. Я в таких случаях кивал, соглашаясь и думая про себя, что, когда ты свою купишь, совсем не это запоешь. А холодильника мы так и не купили. Американские пропали сразу после конца войны, и были они скорее производственными, для нашей квартиры размеры совершенно не подходящие. А израильские стоили столько, что нас откровенно душила жадность. Гораздо проще было покупать большой кусок льда, который приносили мальчишки в наш квартал вечером. Зато я не поскупился и на день рождения жены принес в подарок проигрыватель и три пластинки классической музыки: Бах, Бетховен, Шуберт. Чтоб я еще что-то понимал в музыке! Но в магазине вроде не обманули. Аня осталась довольна.

По субботам мы шли обедать к ее родителям, зато вечером у нас регулярно собиралась куча народу. Выяснилось, что мне только казалось, что я мало кого знаю. Человек 5-6 регулярно заходило на посиделки. Обсудить проблемы и просто потрепаться про жизнь и происходящее в стране. Мои бывшие солдаты и солдатки, офицеры из роты, парни, с которыми я вместе учился, Аннины старые подружки из школы и знакомые, с которыми я когда-то служил еще в Легионе. Со временем, начал появляться Давид, отец Анны, тщательно проверяясь перед приходом, чтобы жена не засекла. Она крайне не одобряла, что я познакомил его с так же постоянно заходившим Ицхаком. Они нашли друг в друге замечательных слушателей и регулярно рассказывали различные байки. Мечтой жизни Давида было освобождение Иерусалима. Нет, он вовсе не стремился воевать, он страдал, что невозможно проводить археологические раскопки в Старом городе. Стоило произнести это словосочетание, как он моментально начинал рассказывать о подземных тоннелях в районе Храмовой горы и цистернах для сбора дождевой воды, высеченных в камне тысячелетия назад. При всей своей одержимости он говорил очень интересно, увлекая слушателей. Студенты его обожали.

У меня давно не было проблем с разговорным языком, но грамотность явно была на уровне школьника, причем двоечника. Записывая на слух, не всегда потом мог сам понять, что написал. Но тут у меня была собственная учительница с аттестатом зрелости и отличными отметками. Очень удачно Аня демобилизовалась. До нового учебного года в университете было еще несколько месяцев, поэтому у нее было полно времени для меня. Она заставляла меня читать и конспектировать, работы основоположников. Почти как в Союзе, классиков изучал. Всяких Ахад А— Амов, Герцелей и Жаботинских.

Местами, глядя из нашего времени, это выглядело диким наивом, я давясь от смеха, старательно выписывал особо убойные цитаты: «Еврейский Союз, эта великая моральная особь, этот руководитель евреев, будет состоять из наших лучших, идеальнейших людей, которые не превратят это дело в общественный пирог, извлекая себе из него материальную выгоду», — наслушался я за это время, про здешних идеальнейших депутатов.

«Обыкновенным рабочим днем считается семичасовой. Но это не значит, что ежедневно только в продолжение 7 часов будут рубить деревья, копать землю, возить камень и производить всякие другие работы. Нет, работа будет производиться в течение 14 часов, но рабочие группы будут сменять друг друга через каждые 3 1/2 часа. Организация будет совсем военная: с чинами, повышениями и пенсиями», — про рабочий день в трудовой армии Троцкого я слышал рассказы, от людей, там побывавших.

«Может быть — кому-нибудь приходит на ум, что затруднения произойдут от того что у нас нет единого языка, на котором бы все могли изъясняться, ибо древнееврейским языком мы не можем пользоваться. Разве есть кто-нибудь, кто, пользуясь им, мог бы купить себе, например, хотя бы железнодорожный билет? Ведь нет! Тем не менее, все очень легко и исполнимо. Всякий сохранит тот язык, которому он научился в своем отечестве.», — и будем общаться на 40 с лишним языках, то еще удовольствие, особенно в армии! Воистину теоретики странные люди, так все расписано замечательно, исполнение только изрядно подкачало.

Хотя были и вполне разумные мысли, с моей, конечно, точки зрения: «Каждый туземный народ, все равно, цивилизованный или дикий, смотрит на свою страну, как на свой национальный дом, где он хочет быть и навсегда остаться полным хозяином; не только новых хозяев, но и новых соучастников или партнеров по хозяйству он добровольно не допустит.», «Фантазия о том, что они добровольно согласятся на осуществление сионизма в обмен за культурные или материальные удобства, которые принесет им еврейский колонизатор, — эта детская фантазия вытекает у наших «арабофилов» из какого-то предвзятого презрения к арабскому народу, из какого-то огульного представления об этой расе, как сброде подкупном, готовом уступить свою родину за хорошую сеть железных дорог. Такое представление ни на чем не основано. Говорят, что отдельные арабы часто подкупны, но отсюда не следует, что палестинское арабство в целом способно продать свой ревнивый патриотизм, которого даже папуасы не продали.», » «добровольное соглашение немыслимо. Поэтому люди, которые считают такое соглашение за необходимое условие сионизма, могут уже теперь сказать; non, и отказаться от сионизма. Наша колонизация или должна прекратиться, или должна продолжаться наперекор воле туземного населения. А поэтому она может продолжаться и развиваться только под защитой силы, независящей от местного населения, — железной стены, которую местное население не в силах прошибить.»

Тем не менее, метод оказался достаточно хорошо. Читать я научился вполне прилично, хотя, когда писал, еще много лет делал грубейшие ошибки.

Мы узнавали друг друга и притирались в общей жизни. Может, потому я и кончил колледж не лучшим, но и не худшим. Так, в середине. Но Аниной вины в этом точно не было.

«В Канаде правительственная комиссия опубликовала сообщение о шпионаже СССР в этой стране. Посольство СССР выступило с гневным опровержением.»

«Как стало известно, еще в 1945 году был арестован Английский физик Алан Нанн Мэй работающий в Канаде в составе группы ученых, которые сотрудничали с американцами и помогали им создавать первую атомную бомбу. Мэй был агентом советской военной разведки. Он передал советским разведчикам ценные сведения и образцы чистого урана.»

«Трудно поверить, что это правда. Условия работы в Канаде были очень жесткими. Местная контрразведка держала под контролем всех специалистов, которые работали в секретной Монреальской лаборатории и были связаны с американским атомным проектом. Не исключалось, что за физиками приглядывали и агенты американской контрразведки. По крайней мере, Мэй знал, что канадцы сотрудничают с американцами, и что агенты Федерального бюро расследований чувствуют себя в Канаде как дома. Секреты совместного англо-американского атомного проекта в Монреале охраняла и английская контрразведка.

16 июля 1946 г.»

— Томски, быстро на выход, сказал дежурный, заглянув в дверь. На проходной меня ждала Анна. Лицо бледное, все в слезах.

— Что случилось?

— Дов погиб. Только что звонил Рафи. Похороны через два часа на солдатском кладбище Иерусалима.

Я побежал к начальнику курсов за разрешением уйти и выпрашивать машину. Мы еле успели. На кладбище были сотни людей. Сплошь знакомые лица из роты и бригады.

Отец Дова уже читал поминальную молитву, голос срывался. Страшное это дело — хоронить сына. Вряд ли ему послужит утешением, что в войну мы хоронили в братских могилах, да и то не всегда. Были случаи, когда некогда этим было заниматься. В лучшем случае, в похоронках писали про где погиб, возле поселка такого-то. Пожалуй, и не найдут родственники, даже если захотят.