Владислав Конюшевский - Все зависит от нас Страница 37

Иван Петрович прошёлся по кабинету и, наконец, выложив пачку папирос на стол, предложил садиться. Закурив, он некоторое время молча смотрел на меня, а потом раздражённо спросил:

— Что ты ему тогда такого наплёл, от чего этот аристократ к тебе, как к пророку относится? И остальные с его лёгкой руки тоже... Мы бы конечно могли проигнорировать и эту просьбу, да и вообще переговоры, но, в случае их удачного завершения, речь пойдёт о сохранении жизней сотен тысяч, если не миллионов наших солдат.

Фигассе! Вот это номер! Слегка обалдев от этих цифр, поинтересовался:

— А о чём переговоры?

— Они готовы, в случае их удачного завершения, самостоятельно убрать Гитлера и его верхушку. А также, вести предварительный разговор об условиях капитуляции Германии. Вот так вот... Так, что ты тогда сказал этому танкисту?

— Ничего особенного. Чуть-чуть предсказал будущее его страны и ещё немного приврал при этом. Да я уже не помню точно! Сколько времени прошло!

Колычев катнул желваками и очень убедительно сказал:

— Придётся всё вспомнить. И желательно дословно. От этого слишком многое зависит.

И я, почесав начавший обрастать затылок, стал вспоминать, что же тогда буровил слегка помятому «языку».

— Прощайте скалистые горы, на подвиг отчизна зовёт!Мы вышли в открытое море, мать его! В суровый и дальний поход...

— Бе-е-е!

Крепко держась за поручни «Звезды Дамаска», я, опасно свешиваясь за борт, активно стравливал в серо-свинцовые волны остатки обеда. А ведь в начале себя, как огурчик чувствовал. Что вчера вечером, что сегодня утром... Наверное, обеденная баранина была несвежая. Точно! При воспоминании о жирном, пахучем мясе, нырнул за поручни так, что стоявший рядом и страхующий занемогшего переговорщика, Олег Михеев, из группы сопровождения, попытался ухватить меня за шиворот и спасти от падения в Средиземное море. Я только ногой дрыгнул, показывая что выпадать не намерен, но и помехи в таком важном деле, как «травля», не потерплю.

Мда... Всего через час после обеда, многоопытный Санин, видя мою зелёную физиономию, посоветовал выйти на палубу и подышать воздухом.

— Лучше, конечно, песни петь во всё горло, это очень помогает при морской болезни. Только сам понимаешь, по-русски петь тут не рекомендуется. Да и по-немецки тоже... Поэтому, просто глубоко дыши.

Сам Артём Сергеевич, крепкий мужчина лет пятидесяти, с внешностью английского лорда, на качку никак не реагировал. Свежепобритый и пахнущий одеколоном, глава Советской тайной делегации вообще производил впечатление человека, который и в открытом космосе без скафандра будет чувствовать себя комфортно. Я с дипломатами такого ранга ещё не сталкивался, но уже через час общения с Саниным готов был ходить за ним хвостиком и ловить каждое слово. Во, где умнейший мужик! По-моему, нет таких вещей, которых он не знает и не может квалифицированно о них рассказать. В общем, восхищение Советским дипломатическим корпусом в лице Санина, у меня просто зашкаливало. Чувствовалось, что этот человек фрицами на переговорах будет вертеть, как захочет. Особенно, когда каждое его слово подкреплено танковыми армиями, неудержимой волной накатывающими к границам третьего рейха. Поэтому, безропотно последовав совету старшего товарища, я выперся на палубу и начал там дышать. Да что там дышать! Я даже беззвучно пел, широко раскрывая рот. Сначала вроде даже помогло, вот только неожиданное воспоминание о варёной баранине, свело все усилия на нет. Хорошо, успел себя до поручней донести, не расплескав. А ведь как романтично всё начиналось...

Высшее командование, взвесив все за и против, всё-таки решилось выпустить меня во Францию для переговоров. Разумеется, не на первых ролях. И даже не на вторых... Все беседы должен был вести Санин с помощником. Моя же миссия была, как у Кисы Воробьянинова во время создания «союза меча и орала» — вовремя шевелить бровями и надувать щёки. Нет, и меня, конечно, накачали по самое «не могу» возможными вариантами вопросов и ответов, только активное участие Лисова в переговорном процессе всё равно не планировалось.

По словам Колычева, Сталин, узнав, что именно я говорил фон Брауну и на что немцы теперь рассчитывают, долго ругался по-грузински. Но потом успокоился и стал соображать, что можно сделать в такой ситуации. В конце концов, даже повеселел и к тому времени, когда меня вызвали к Главкому, уже составил план действий. От Лисова, в данном случае, требовалось многозначительно молчать в тряпочку, и только подтверждать свои ранее сказанные слова о зверствах англичан и французов. А так же о том, что Германия, несмотря на всё, что натворила на территории Союза, может восприниматься в дальнейшем как партнёр. Разумеется, после соблюдения всех условий договора, который им озвучит глава миссии.

Несколько дней с Берией и Иваном Петровичем, разбирали, что и как я буду говорить, если спросят. А потом, уже в Кремле меня представили главе советской делегации Санину. Высокий, худощавый в отлично сидящем костюме, он производил сильное впечатление. Во всяком случае, таких франтов в этом времени, я ещё не видел. Глядя на него, сразу представлялись графы, сэры, званные балы, светские рауты и высочайшие приёмы. Но Верховный, к этому «графосэру», относился весьма уважительно и, через полчаса разговора, я понял, почему. Артём Сергеевич уверенно оперировал цифрами, фактами, событиями и прогнозами. Причём, без всяких шпаргалок. Было видно, что человек действительно знает, о чём говорит. В общем, Санин — мне понравился.

А после разговора в Кремле, я был отвезён в спецчасть ХозУ при НКИДе. Там, сухопарая строгая дама, глядя на которую можно было с уверенностью сказать — «из бывших», подобрав мне штатскую одежду, в темпе начала обучать основам приличного поведения и политеса. Потерпев минут двадцать, я в конце концов не выдержал:

— Мадам, не надо думать, что я буду ковыряться в носу и отрыгивать за столом. Да и званых обедов там тоже не намечается. А в какой руке держать нож или вилку, знаю с детства. Поверьте — не от сохи к вам попал. Так что, эту часть можно пропустить.

Дама, приняв слова к сведению, посмотрела на меня уже другими глазами. Я, в ответ на этот взгляд, встав по стойке смирно, в стиле белогвардейских офицеров щёлкнул каблуками и коротко наклонил голову. Она усмехнулась, чему-то вздохнула и перешла к шмоткам. Вот тут мы с ней и поспорили.

— Какой ужас, товарищ Лисов, как вы завязали галстук? Это что за неимоверная длина?! Дайте я перевяжу.

Посмотрев, что получилось после перевязки, только скривился. Возможно, это конечно и модно, но носить галстук шириной с хорошую портянку и заканчивающийся на ладонь выше пупа, мне было в падлу. Поэтому, сдёрнув этот кошмар, я, как можно мягче, но убедительней сказал:

— Таисия Львовна, дайте мне самый узкий и длинный из всех ваших галстуков. И костюм, если можно, поменяйте. Я и так не берёзка, а в этом двубортном вообще смотрюсь, как тяжёлый танк.

Дама начала вякать, но когда я, перемерив кучу шмотья, уже устал и был готов согласиться с её доводами, неожиданно прекратила издевательства. Отойдя от меня шага на четыре, прищурилась и с удивлением произнесла:

— Очень необычную вы подборку сделали. Непонятно как, но всё сочетается друг с другом. Чувствуется даже какой-то стиль...

А я просто попробовал одеться, максимально приближено к тому, как это было принято в моём времени. Только галстуком, Таисия Львовна, опять осталась недовольна. Смирившись с длиной, она была неудовлетворённа способом ношения:

— Илья Иванович, с ослабленным узлом и расстёгнутой верхней пуговицей, вы, извините, смотритесь — как шаромыжник. Так что, пожалуйста, исправьте это...

Потом, склонив голову на бок, улыбнулась:

— Ну, вот видите — очень приятный молодой человек. Теперь давайте займёмся верхней одеждой.

От этих слов я обессилено плюхнулся на стул, но деваться было некуда и пришлось продолжать мучения дальше...

До нового года оставалось меньше двух недель, когда вся наша команда загрузилась в самолёт и двинула в сторону Ирана. В Тегеране была ещё одна пересадка и почти через сутки пути, в Бейруте, мы сели на пароход, идущий до Марселя. По пути несколько раз меняли документы, и теперь представляли собой группу коммерсантов из Парагвая. На каком языке там народ изъясняется, я даже боюсь предположить, поэтому на людях старались молчать или говорить по-английски. Английский я знал достаточно хорошо, хотя, как сейчас выяснилось, уже хуже, чем немецкий. На языке противника, который выучил за эти два с половиной года войны, лопотал достаточно бодро и даже, как говорил Гусев, прослеживался лёгкий силезский акцент. Откуда он у меня взялся, ума не приложу, но попади я сейчас в немецкий госпиталь, совсем уж контуженного из себя мог не корчить. Хотя с другой стороны, тот же Серёга, после упоминания об акценте уточнил, что некоторые фразы, я строю очень хорошо и правильно, а в некоторых случаях, меня почти невозможно понять. То есть сам считаю, что шпарю высоким слогом, но собеседник, знающий язык, внутренне ухохатывается слушая мои изыски. Правда, я от этого не сильно расстроился — стихов на языке Гёте мне не писать, а непонимающему противнику всегда могу вбить свою точку зрения, рукояткой пистолета по башке.