Игорь Николаевъ - Харон Страница 37

После надо будет пройтись по округе, посмотреть, не найдется ли где-нибудь немного грибов, подумал Франц, подходя к приземистому дому. Прошлым утром он услышал краем уха тихий разговор соседок – якобы, несмотря на осеннюю пору, в парках еще можно найти грибы, только собирать нужно очень осторожно. Кто-то увидит - и все, на следующее утро ни грибочка. Такая прибавка к рациону стала бы очень кстати, а то на хлебе, пустой каше и эрзац-колбасе можно и заворот кишок получить. Только вот как надо искать грибы? И где? Как отличить съедобные от несъедобных?

Сколько сложностей… С этой мыслью Франц отпер массивную дверь из потемневшего от времени дуба и вошел в дом.

Здание было двухэтажным, когда-то здесь располагалась купеческая контора, на первом этаже множество комнат-клетушек для товаров и мелких работников, на втором – большой зал для счетоводов и квартира владельца. Но уже много лет первый этаж сдавался внаем, теперь там селились конторские работники средней руки, достаточно состоятельные, чтобы позволить себе две-три комнаты на семью, но не настолько, чтобы переехать в более современное жилье.

Второй этаж целиком занимала личная лаборатория Айзека Айнштайна, профессора кафедры высшей математики и «физика-самоучки для развлечения», как он сам себя называл. Точнее, там располагалась и лаборатория, и склад рабочих материалов и приборов, и испытательные стенды для особо сложных экспериментов, и маленькая каморка, в которой профессор жил.

Айнштайн был гениальным теоретиком, лучшим математическим умом своего времени, но славу и известность в миру ему принесли не работы в области сверхмалых чисел и структурированных подмножеств – их могли понять человек двадцать на всей планете - а прикладные исследования. Баллистика сверхдальнобойных орудий, прочностные расчеты подводных лодок, математические модели армейской логистики, включая знаменитый «воздушный маятник», позволивший с непостижимой для врага скоростью перебрасывать между фронтами целые авиадивизии, какие-то зубодробительные формулы для медицины, «функциональное биомоделирование», которому пророчили перспективу переворота в биологии и медицине — все это для Айзека Айнштайна было «мелочами, понятными даже непосвященным».

Интересы профессора, при этом, лежали не только в области странной и сводящей с ума теории чисел, но и в причудливых изгибах риманова пространства, а так же наивных, с точки зрения именитых физиков, попытках проникнуть в эти самые пространства. Свое наследство, все премии, большую часть жалования и выделяемые Академией деньги профессор вкладывал в лабораторию, где плоды очередных его идей с удручающим однообразием загорались или взрывались.

Понятное дело, эти локальные катаклизмы не вызывали у соседей снизу ни малейшего энтузиазма. Тогда на сцену выходил единственный ассистент Айнштайна – Франц Пропп, чтобы уладить неприятности. Иногда Франц думал, что именно для этого его и наняли – вести бесконечные склоки с бюргерами, а затем браться за гвозди и молоток, чтобы устранить очередную проблему. Физические увлечения профессора казались то наивными, то совершенно надуманными, но это была Сказка...

Еще в самом низу лестницы, ступив на первую скрипящую ступеньку, ассистент услышал специфическое гудение, доносившееся сверху, и поморщился. Профессор вновь вернулся к серии опытов с резонаторами, от которых никто не добился ничего внятного со времен Теслы. Значит, будет шумно и, скорее всего, кого-нибудь обязательно ударит током.

Ближайшая дверь приоткрылась, в образовавшейся щели недобро блеснул любопытный глаз. Сварливый женский голос глухо пробормотал что-то об обнаглевших лентяях, которые жрут и пьют в три горла, пока честный немецкий люд терпит лишения. Насчет «жрут и пьют» - отчасти было правдой, армия не забывала своего доброго гения, и время от времени снабженцы присылали профессору немного настоящих продуктов. Еще одна причина крепко держаться за свое место – возможность раз или два в неделю съесть кусочек настоящего консервированного мяса.

«Мы же победители, война закончилась год назад, но почему мы до сих так плохо живем?» - задал себе вопрос Франц, шагая по ступенькам и придерживаясь рукой за старые перила. Впрочем, наверное, в Германии не было ни одного человека, который не задавался бы сходным вопросом. И в Европе. В России… Впрочем, России уже не существовало, после победы над большевиками место империи заняло некое непонятное образование, собранное как лоскутное одеяло из множества мелких военных диктатур и именующее себя то «Священной Директорией», то «Великим Собором». Поделом, нечего соваться в европейские разногласия…

- О, мой друг, - радушно приветствовал ассистента профессор, точнее та его часть, которую можно было наблюдать из-за распределительного щита. – Проходите скорее, без вас мне не справиться!

Франц тяжело вздохнул, впрочем, он постарался сделать это незаметно, украдкой. Похоже, Айнштайн не спал всю ночь, в очередной раз переоборудуя лабораторию под новый эксперимент. По залу были расставлены резонаторы Тесла - их тороидальные трансформаторы поднимались на уровень лица Франца. В центре лаборатории стояла хаотического вида конструкция из двух десятков вертикально поставленных пластин, очень узких, не шире ладони, но длинных, не меньше метра. Часть из них вроде бы складывалась в геодезический гиперболоид, но остальные производили впечатление натыканных как попало, без видимой системы. Они были сделаны из матово-черного материала, который Франц так и не опознал, то ли металл, то ли закаленное стекло. Пластины появились только сегодня, наверное, именно их привезли вчера в длинных ящиках, переложенных стружкой…

Пропп повесил пальто на гвоздь, заменяющий вешалку, бросил мимолетный взгляд на большие настенные часы, удостоверяясь, что успел, не опоздал. Он прошел к профессору, осторожно ступая между многочисленных лейденских банок и петель кабелей, спутанных как вьюн на старой стене. Он уже давно отчаялся понять принципы и механику конструируемых Айнштайном чудовищ и привык к работе в стиле «возьмите это, воткните вон туда и отойдите подальше».

Профессор кружил вокруг своих игрушек, быстро жестикулируя, словно сопровождая размышления игрой на невидимом пианино. Он считал в своей обычной «несносной» манере, которой, говорили, доводил преподавателей еще в бытность свою студентом. Айнштайн с легкостью удерживал в голове огромные формулы и, по слухам, умел брать в уме трехмерные интегралы численными методами. Он выносил на грифельную доску лишь «опорные точки» - бессмысленные для постороннего взгляда числа и куски формул. «Пока я буду записывать все решение, я его забуду», как то пояснил Айнштайн Францу свою методу.

- Не понимаю, - раздраженно сказал профессор Проппу, - Фокус должен быть здесь! - он указал на подвешенный к потолку блестящий шарик, покачивающийся на тонкой нити прямо над центральной конструкцией - Но эффекта нет! Сделайте нам кофе, а я пересчитаю.

Айзек решительно стер мешанину букв и цифр с доски, сиротливо укрывшейся в углу, и снова принялся покрывать черную поверхность «отпечатком мысли», орудуя куском мела как рапирой, будто поражая в самое сердце неразрешимые проблемы. Пропп пошел варить кофе на медицинской спиртовке. Это тоже была Сказка – иногда профессор получал через Академию настоящий кофе и даже настоящий сахар. «Топливо для мозга» - говаривал Айнштайн, похрустывая желтоватыми кристалликами. И утро на работе зачастую начиналось с глотка божественного напитка совершенно довоенного вкуса.

Старательно помешивая пряную жидкость густо-коричневого цвета, с шапкой бурлящей пены, Франц раздумывал над вопросом – что же движет Айнштайном? Он мог бы стать не просто великим математиком, каким являлся – но величайшим из всех, живых и покойных. Или мог бы уйти в прикладную науку целиком и нажить огромное состояние на патентах. Оба пути вполне достойны и гарантировали профессору славу, а также немалый доход. Однако, Айнштайн писал свои теоретические работы как бы между делом, а расчеты для военных производил без всякой системы и последовательности, хватаясь за первую попавшуюся проблему и равнодушно забывая ее по завершении. Истинной любовью ученого являлась его странная, мудреная физика. В Академии шепотом передавали из уст в уста легенду о том, что некогда один заслуженный доктор наук снисходительно высмеял молодого Айзека и его изыскания в области теоретической физики. Дескать, пусть наивный юноша даже не пытается идти путями официальной физической науки – там все давным-давно открыто, и не напыщенным юнцам искать новые горизонты. Доктор давно упокоился в могиле, но уязвленный до глубины души Айнштайн все так же вел нескончаемый поединок с давним оскорблением.

Кто знает, может быть, это и в самом деле было именно так. А может быть – и нет. Пропп вдохнул кофейный аромат и забыл о делах прошлого, предпочитая наслаждаться скудными радостями дня сегодняшнего.