Андрей Дмитрук - Битва богов Страница 4

— Читай хроники, говорю тебе! Знаешь, как возникали города и царства на великих реках, на Внутреннем Море, в Восточном океане? Воинственные, наивные, смелые… Где они теперь, а? Потомки уцелевших до сих пор бредят божьим гневом. Слыхал про Сестру Смерти? А они ее видели…

— Эанна, — предостерегающе шепнул Вирайя, погладив его плечо.

— Все это логично, — увернулся Хассур, — но ты, кажется, сомневаешься в справедливости воли Единого? Согласно ли это с учением ордена?

И наступила тишина, нарушаемая только плеском воды. Эанна, кажется, сам испугался своих резких слов, их неожиданно грозного звучания.

— Об этом ты поспоришь со священниками, — хрипло ответил врач, наливая себе объемный кубок вина. И тут Аштор гениально разрядила напряжение, грациозно подобрав ноги и протянув руку в ожидании опоры. Вирайя вскочил пунцовый, со слезами на глазах и неистово бьющимся сердцем. Все высокие материи разом вынесло из сознания. Аштор балетным движением перемахнула канал, подала руку архитектору и таким взглядом обвела гостей, словно вполне отчетливо сказала: «Советую всем заняться тем же…».

Танит с сиреневыми волосами, поймав беззвучный сигнал, засмеялась и крикнула:

— Вот кто мудрее всех нас! Браво, Аштор, — мы просто болтуны! Эанна, нет ли среди твоих полноценных рабов… красивого молодого мулата?

— Поищем, — улыбнулся, принимая игру, хозяин дома. — Ты сама проверишь его полноценность!

Ицлан добродушно похохатывал; только Хассур мрачно блестел глазами, отрывая виноградинки от грозди на блюде и бросая их обратно.

…Он догнал Аштор в самой глубине аркады, где лишь две-три свечи роняли тусклый свет на расстеленную шкуру мамонта.

Гетера стояла перед зеркалом, сбросив безрукавку и разглядывая свои круглые молочно-белые груди. Заслышав шаги Вирайи, не обернулась, только сказала:

— Надо бы загореть… Я слишком много сплю днем, — и медленно расстегнула широкий ремень, шитый золотом и бисером.

Вирайя сел на шкуру, испытывая чувство неловкости: эта победа казалась ему непропорционально большой, не соответствовавшей его усилиям… усилиям, которых не было вовсе.

Высоко подымая точеные ноги, она высвободила их из упавших брюк. Затем прилегла рядом, не прижимаясь, давая себя осмотреть. Ногтями поиграла с нагрудным знаком Вирайи:

— О чем ты думаешь? Ты какой-то грустный.

— Ты могла бы мучить раба? — спросил он; от ее ответа, как ни странно, что-то зависело в предстоящем любовном сближении. Аштор спокойно ответила:

— Не бойся, не могла бы. Я никого не могу мучить, даже если меня об этом просят.

— Просят?

— Да, есть и такие.

Она придвинулась ближе, подтянула колено к животу и обхватила его руками.

— Может быть, ты недоволен, что я увела тебя из зала?

— Что ты?

— Не знаю. Есть мужчины, которые любят все делать на виду у гостей.

— Они неполноценные, — сказал Вирайя, и оба рассмеялись, припомнив сегодняшние разговоры.

Странно, — ему не хотелось бурных ласк. Эта женщина, такая царственно-прекрасная, вдруг показалась Вирайе нуждающейся в жалости и защите. Он нежно привлек ее голову к себе на грудь. Она охотно пристроилась, вздохнула. Сказала:

— Вот ты какой, бог…

Он поднял голову, почуяв чье-то присутствие.

Под аркой, на берегу канала стоял и молча, внимательно смотрел на них человек, обтянутый черной кожей, с золотым крылатым диском на груди, в зеркальном шлеме. В левой руке у него был красно-белый полосатый жезл, на поясе висел плоский динамик с микрофоном и пистолетная кобура. Вестник Внутреннего Круга в полном облачении, торжественно-окаменелый.

Аштор, вскрикнув, отползла в угол и стала натягивать на себя край шкуры — только глаза блестели, как у загнанной кошки. Вирайя встал на ватных ногах, выпрямился.

— Именем священного Диска! Вирайя, сын Йимы, адепт малого посвящения Внешнего Круга?

— Я.

— Слава Единому, жизнь дающему, вечному.

— Слава Никем не рожденному, — ответили губы Вирайи.

— Посвященный, следуй за мной.

Гости лежали, уткнувшись лицом в ковер. Валялись надкушенные фрукты, перевернутая посуда. Архитектор, проходя, подумал, как забавно торчит кверху зад Эанны, обтянутый домашним халатом.

Глава III

Тяжелый, хмурый затылок. Затылок-груша, воспаленный, розовый, словно опухоль. Затылок, выразительный, как лицо — глубокая поперечная складка напоминает неумолимо сжатый рот.

Затылок выплывал из темноты, как мертвое багровое солнце. И опять рука Даны хватала бронзового дельфина, и каждый палец чувствовал его объем и выпуклость. И край массивной подставки, словно пирог с твердой коркой, проваливался в лысину.

Не было больше страха. А может быть, его вовсе не было? Убив, она стала сама, как мертвая. Собрала в сумку свои нехитрые пожитки, надела обувь покрепче, закуталась в покрывало и ушла. Ни о чем не думая, никого не замечая, добралась по дороге до столицы. На КП ее окликнули «голубые». Наверное, она производила впечатление помешанной — смеялась им в ответ, махала рукой. Пропустили с прибаутками, один даже сделал вид, что собирается залезть под юбку. Она побежала, солдаты хохотали.

Села отдохнуть в подвале пустого портового склада — и поняла, что дальше идти не сможет. Затылок приближался с неумолимостью поршня, седой и розовый, рождая нестерпимую тошноту. Она била его, проламывала корку пирога… зная, что сейчас опять появится багровый огонек, вырастет, налетит, и все повторится сначала.

Ее трясла и корчила долгожданная рвота, когда со ступеней уставился слепой луч. Дана ползком попыталась выбраться из круга света, как из ловушки, но луч преследовал ее, пока не загнал в затхлый мокрый угол. Пожилой, широколицый офицер в голубой каске присел на корточки рядом с ней и стал сипло, добродушно уговаривать.

— Ну, хватит, хватит… Это я понимаю, конечно, — шутка ли, убить Избранного! Хватит, кому говорю, Дана!..

Она немигающими глазами уставилась в лукавое морщинистое лицо со струйками пота из-под каски.

— Зверек, ну, право слово, кролик! — умилялся офицер, обращаясь к напарнику, тому, что держал фонарь. — Просто не верится, что такая вот могла… Давай-ка, посмотрим спинку, единственно для очистки совести.

Тренированный напарник мигом откинул покрывало, расстегнул пряжку на плече Даны, оголил и вплотную осветил татуировку. Офицер развел руками, вставая:

— Все правильно, голубушка. Владелец — Нара, дата и личный номер. Сами пойдем, красавица, или помочь?

Дана послушно встала.

Замыкая шествие, молодой долговязый напарник шумно поражался, хлопая себя по бедрам. Форма на нем сидела нелепо. Офицер посмеивался:

— Первый случай за двадцать лет, так что сделай дырочку в нагруднике, да края обмечи, чтобы не растрепались…

— Награждать не за что, — ворчал юнец, — велика доблесть воробья поймать, совестно!

Ничто не тревожило оцепенелого сознания Даны. Безропотно влезла в закрытую голубую машину, пропахшую табаком и блевотиной. Ее стиснули с двух сторон плечами. С переднего сидения, отделенного решеткой, обернулся водитель и еще один стражник: смотрели как на невиданного зверя.

Человеческое присутствие избавило Дану от налетающего затылка — осознав это, она благодарно прижалась к шершавому, с холодной металлической нашивкой плечу офицера. Кто-то захихикал, другой сказал: «Больная, что ли»? Блаженно улыбаясь, любовалась она озаренной прожекторами жизнью порта. Что-то чуждое людям, подобное жизни грозовых туч, виделось ей в растопыренных, как пауки, черных кранах на пирсе, и в величавом движении огней внутреннего рейда. Над скопищем мелких судов полыхала трескучая звезда дуговой сварки: два раба, стоя в дощатой люльке, латали корму сухогруза.

Яркий, весенний свет звезды поманил Дану, и она машинально потянула пальцы к стеклу. Молодой стражник, словно кот подвешенную бумажку, легко поймал ее руку и скрутил кисть. Она забилась от боли, хрипя и дергая свободной рукой. Давешний розовый, седой поршень налетел и ударил, взорвался.

— Легче все-таки, мясник! — проворчал офицер, укладывая безжизненную голову Даны на спинку сидения. — Куда она от тебя денется?

— А, ладно, все равно ей крышка, — беспечно ответил напарник, сжимая и разжимая кулак в перчатке.

…Она схватила бронзового дельфина и взмахнула им над желтой фарфоровой лысиной, но хозяин успел обернуться. Густо напудренное, ноздреватое, как гриб-трутовик, лицо Нары оскалилось мелкими гнилыми зубами и вдруг — укусило Дану выше локтя…

Рванувшись, она разлепила веки. Шприц был уже отнят, уколотое место протирал ваткой бритоголовый мужчина в стеганом жилете на голом теле. У него были медлительные слоновьи движения и глаза, словно подернутые паутиной.