Клодия Хэммонд - Искаженное время. Особенности восприятия времени Страница 4

Привычный уклад жизни вселяет в нас уверенность. Он настолько важен, что нарушение устоявшегося порядка ломает наше представление о времени, а в крайних случаях порождает тревогу.

В американской тюрьме на территории кубинской провинции Гуантанамо время приема пищи, сна, допросов постоянно меняли, чтобы подавить естественную потребность заключенных в подсчете времени и вызвать у них тревожное состояние. Алану Джонстону, оказавшемуся в плену, знание точной даты не принесло бы никакой практической пользы, и все же он испытывал потребность в счете дней. В таком стремлении к предсказуемости и контролю нет ничего нового. Еще в Средние века монахи Ордена св. Бенедикта считали, что предсказуемость – необходимое условие добропорядочной, богобоязненной жизни; они звонили в колокола через равные интервалы времени, проводили службы в определенные часы, задавая ритм жизни ордена.

Время определяет наш образ жизни: когда нам работать, есть и даже отмечать праздники. Как монахи-бенедиктинцы знали, когда раздастся звон колоколов, так и мы знаем, чего и когда ожидать, руководствуясь определенными временны'ми схемами собственной жизни. Причем новые перечеркивают прежние, устаревшие: привыкая к новому школьному расписанию, вы моментально забываете прежнее. Некоторые из наших временны'х схем зависят от смены времен года, например, довольно ярко выражены временны'е схемы зимнего и летнего сезонов. Другие определяются нашей культурой. Если меня привезут на мою улицу и попросят определить время, в своих суждениях я буду опираться как на естественные факторы, так и на культурные. Если дороги практически пусты, прохожих мало, а соседняя парикмахерская закрыта, я предположу, что сегодня – воскресенье. Температура воздуха и листья на деревьях подскажут время года. Положение солнца на небосклоне (если он, конечно, не затянут тучами) позволит приблизительно определить, который час.

Благодаря цикличной природе календаря у нас возникает упорядоченное представление о времени. Когда вы учитесь в школе, ваш год определяет школьное расписание, причем, его воздействие в эмоциональном плане зачастую ощущается и много времени спустя (некоторые учителя до конца от него так и не избавляются). Американский психиатр Джон Шарп, наблюдая своих пациентов, заметил, что некоторые из них в конце лета чувствуют себя хуже: живя многие годы по школьному расписанию, они так и ждут после «каникул» начала «учебного года». Вы удивитесь, но в странах Северного полушария, где климат умеренный, количество самоубийств возрастает весной – ожидание солнца и тепла не приносит облегчения, а лишь усиливает депрессию.

Как вы, наверное, догадались, смена времен года влияет на людей по-разному, в зависимости от того, где они живут. А значит, в разных местностях разное отношение ко времени. Исследуя этот феномен, социопсихолог Роберт Левин сравнил ритм жизни в тридцати одной стране по трем показателям. Во-первых, он измерил, с какой скоростью люди ходят. Среднюю скорость передвижения он высчитал, ориентируясь на отдельных пешеходов, идущих утром в час пик в одиночку; при этом для эксперимента выбирались улицы с ровной поверхностью и широкими тротуарами. Любителей разглядывать витрины магазинов Левин в расчет не брал – они заведомо никуда не торопятся. Замеры проводились в местах с небольшим людским потоком, не замедлявшим скорость отдельных пешеходов. Во-вторых, он сравнивал скорость выполнения рутинной задачи – человек просил на почте марку, платил за нее и получал сдачу, общаясь с работником почты на местном языке. И наконец, ученый определял отношение к измерению времени в каждой культуре – отмечал, насколько точны пятнадцать часов в банках каждого выбранного города. Анализ проведенных измерений позволил Левину судить о ритме жизни каждой страны. Возможно, вы не удивитесь, что самый напряженный ритм жизни – в США, северных странах Европы и странах Юго-Восточной Азии. Однако полученные Левиным результаты не всегда оказывались предсказуемыми. По скорости покупки марки Коста-Рика получила тринадцатое место. (Забавно, что мой опыт покупки марки в этой стране говорит о прямо противоположном. Впрочем, для того и нужны регулярные исследования – чтобы не полагаться на единичный случай.) Но даже в пределах одной и той же страны результаты могут сильно разниться. Левин сравнивал данные тридцати шести городов США по таким показателям как скорость пешеходов, точность хода часов и время, затраченное на почте на получение сдачи. Самым «быстрым» оказался Бостон, а Лос-Анджелес с его мощной индустрией развлечений занял последнее место – в этом городе работают самые неторопливые банковские служащие. В начале 1990-х годов первое место прочили Нью-Йорку, однако в ходе полуторачасового наблюдения за пешеходами на улицах города один человек пострадал от уличного грабителя, а другой – от карманника. Нечего и говорить, что скорость их передвижения замедлилась.

На момент проведения исследования самый напряженный ритм жизни оказался у стран с самым высоким уровнем развития экономики. Сам собой напрашивается вопрос о том, что первично: действительно ли жители развитых стран подчиняются стремительному темпу жизни, потому что больше ценят время, или же он изначально приводит к экономическому росту? Энергичность и скорость, бесспорно, способствуют процветанию компаний, но до известного предела – насколько бы вы ни повышали скорость работы, росту рынка сбыта продукции это не способствует. Как бы ни увеличивали скорость производства зонтов в стране, где не бывает дождей, никто их у вас не купит. Итак, связь между ритмом жизни и валовым внутренним продуктом двухсторонняя. Ускорение ритма жизни ведет к росту экономики, однако рост экономики также требует от людей ускорения, увеличивает зависимость общества от времени.

Сюрпризы времени

Благодаря деятельности мозга у нас формируется ощущение времени как единого целого; мы делимся этим ощущением с другими, согласовывая наши действия. Казалось бы, время понятно и знакомо, однако оно продолжает преподносить сюрпризы. Вечно заставая нас своими проделками врасплох, оно тем самым пробуждает в нас любопытство. В течение жизни мы на каждом шагу сталкиваемся с искривлением времени. То говорим, что вот, мол, неделя пролетела как день, а то жалуемся, что с трудом дождались пятницы. Перелетаем в страну с другим часовым поясом, на несколько часов назад, и нам кажется, будто мы обманули время, прожили эти несколько часов дважды. Совершая перелет в обратном направлении, мы гадаем, что же случилось в эти выпавшие из нашей жизни часы. Несмотря на то, что при весеннем переводе стрелок вперед вечера удлиняются, чувство сожаления не покидает – нас как будто на час обокрали. Когда же осенью стрелки переводят назад, мы радуемся еще одному часу, который пусть и незначительно, но продлевает воскресенье. Фестиваль белых ночей в Брайтоне на южном побережье Англии и родственный ему Фестиваль белых ночей во французском Амьене были учреждены с одной целью: найти применение тому лишнему часу, что оказался в нашем распоряжении посреди ночи. Занятия предлагаются самые разные: можно послушать музыку в океанариуме, а можно присоединиться к группе в баре, которая учится вязать… Умом мы прекрасно понимаем, что никакого добавочного часа на деле нет, и все-таки не можем отделаться от ощущения, будто весной мы его теряем, а осенью приобретаем. Ощущение это лишний раз показывает, насколько наши отношения со временем зависят от иллюзий, которые творим мы сами.

В 1917 году двое исследователей, супружеская пара с забавной фамилией Боринг[7], провели эксперимент: они будили спящих и просили определить время; обычно испытуемые (в том числе и чета Боринг) называли время с точностью до пятнадцати минут. Однако не каждый обладает такой способностью. И хотя многие из нас согласятся с утверждением, что время – штука загадочная, для некоторых оно прямо-таки непостижимо. Семнадцатилетняя Элинор призналась мне, что «не чувствует время». Она не в состоянии определять ход времени с той же точностью, что большинство остальных людей. Просыпаясь утром, Элинор, в отличие от, например, четы Боринг, не имеет никакого понятия о том, который час. И так продолжается все утро – Элинор попросту не чувствует течения времени. «Я не догадываюсь о том, который час, до самого обеда, о котором мне подсказывает чувство голода. Чтобы хоть как-то отслеживать время, приходится ориентироваться на такие вот подсказки». Все ее одноклассники способны определить время более-менее правильно, тогда как она ошибается на несколько часов. Элинор не чувствует, сколько времени прошло с начала урока, ей приходится постоянно сверяться с часами. Она невольно заставляет приехавшую за ней мать ждать, потому что не догадывается о прошедшем времени. До сих пор такое расстройство доставляло неудобства лишь ее родителям – им приходилось запасаться терпением. Однако на носу – выпускные экзамены, и Элинор теперь сама понимает, чем грозит нарушение восприятия времени. Тогда как остальные прикидывают в уме, сколько времени у них есть на выполнение каждого задания, Элинор приходится постоянно смотреть на часы. Ее случай – свидетельство того, что не все мы разделяем одно и то же понятие о времени. Кроме того, Элинор страдает дислексией, что может объяснять ее трудности с оценкой длительности времени. Между этими двумя нарушениями существует любопытная связь, к которой я еще вернусь, когда буду рассказывать о том, как мозг отмеривает время.