Прометей: каменный век (СИ) - Рави Ивар Страница 4

На седьмой день после пролета через «кротовую нору» Бог не сотворил нам людей, однако маленький камешек из космоса сотворил настоящую беду. Пробив две секции солнечных панелей по правому борту, он разнес и радиаторный модуль. У нас было еще два радиаторных модуля, и потерю одного можно было перенести, но уровень жидкости на станции стал понижаться. Вода всегда дефицит на МКС. Неограниченный запас сюда нельзя взять, а организму всегда нужна жидкость, поэтому моча очищается, фильтруется и вновь поступает в общий объем воды. Поэтому каждая капля, вытекающая из разбитой радиаторной, укорачивает наши дни.

Михаил облачился в скафандр — радиаторная расположена так, что если войти через шлюз со станции, половина кислорода пропадет, нет возможности просто перекрывать модули. Работать можно только с внешней стороны.

Когда шлюзовая камера открылась, Михаил начал пробираться к месту повреждения. В прошлый его выход в открытый космос с нами на связи был ЦУП, координируя наши действия. И только после его выхода я вспомнил, что оба скафандра ранее использовались и запас кислорода был ограничен. Связавшись с напарником, я напомнил ему о малом количестве кислорода, но он просто отмахнулся, заверив меня, что работы на пару минут.

В тот день все шло не по инструкции: выходить в открытый космос, даже на минуту, с неполным запасом кислорода категорически запрещено. Я еще раз напомнил ему про инструкцию, но в ответ услышал совет, куда и как далеко мне идти.

Сейчас станция летела на освещенной стороне планеты, надо было торопиться закончить до пересечения границы тени. Я отслеживал действия Михаила по камерам. Вот он уже миновал первую поврежденную панель солнечных батарей, поравнялся со второй… и его страховочный трос запутался в поврежденных секциях.

— Стой! — скомандовал я. — Трос зацепился за панели!

Михаил обернулся, увидел, что трос, змейкой проскользнув между панелями, создал там реальную головоломку. Его рука потянулась к карабину.

Поняв его намерение, я почти проорал:

— Даже не думай отстегивать!

— Не ссы, это просто на всякий случай. Страховка не нужна, меня держит гравитация, — он отстегнул трос и, миновав вторую секцию, шагнул к радиаторной, переключая обзор на своем скафандре.

Теперь я видел дырку в стене радиаторной. Она была размером с куриное яйцо — таких крупных камешков не было за всю историю полетов в космос.

Михаил, повернув колесо затвора налево, открыл шлюз радиаторной — и в этот момент изображение на камере его скафандра размыло и пошатнулось.

— Что случилось?! — спросил я в микрофон, чуть не срываясь на крик.

— Вода… Ничего не вижу, — последовал ответ, и затем громкое: — Твою мать!

С внешней камеры я увидел, как со стороны радиаторной он плывет, оттесняемый круглым шаром воды, размером почти метр в диаметре. Вот он миновал первую секцию солнечных панелей, едва не ухватившись за торчащий конец.

— Порядок. Сейчас отпихну шар и вернусь к радиаторной, — голос был напряженный, но без паники.

Я так и не понял, что случилось. Может, он неправильно оттолкнулся или сама Станция изменила положение в пространстве? Но, отвлекшись на секунду, я услышал нервный голос напарника:

— Макс!

Кинувшись к монитору, я заметил, как параллельными курсами Михаил и водяной шар отдалялись от края станции. Крайне медленно, но верно.

Это опровергало все, что я знал о теории гравитации. Времени терять было нельзя. Проскользив по стенам, я добрался до гермошлюза модуля «Bishop», через который вышел Михаил.

Мучительно долго для Михаила я облачался в скафандр — почти непосильная задача для одного человека. Взял страховочный трос и, дождавшись выравнивания давления в шлюзе путем откачки воздуха, открыл шлюз и впервые в жизни шагнул в открытый космос. Пристегнул карабин к специальной ручке снаружи гермошлюза, начал осторожно подниматься на станцию, ориентируясь на правую сторону.

Михаил был довольно далеко: дважды он говорил со мной, пока я одевался, только мешая мне. Сейчас, увидев меня, он торопливо произнес:

— Ты пристегнул карабин?

— Да, — ответил я, дрожа от страха.

Мне предстояло покинуть поверхность станции и поплыть в космосе, чтобы схватить Михаила. Тренажер — это одно, но в реальности все по-другому, цена ошибки — смерть. Он почувствовал этот страх в моем голосе.

— Макс, оттолкнись. Только не бойся, ты зафиксирован. У тебя все получится!

Я несильно, скорее, совсем несильно оттолкнулся. Пролетел только до половины расстояния, когда понял, что выбрал неверное направление. Меня пронесло мимо и отдёрнуло назад на несколько метров. Выбирая руками трос, я вернулся и повторил попытку, оттолкнувшись сильнее. На этот раз я долетел до самого Михаила. Однако, в последний момент тот сделал попытку дернуться навстречу и уплыл немного в сторону из-под меня.

Михаил теперь находился в нескольких метрах от меня по правой стороне.

— Сделай кувырок через голову, тебя поднесет ко мне, — это он мне.

Разве не логичнее ему это сделать? Но я постараюсь, хотя это не самое удачное, что у меня получается. Делаю кувырок, нога цепляет трос и наматывается, меня отдергивает в сторону от Михаила.

— Ты идиот! Кто так делает кувырок?! — кричит он мне, сопровождая эти слова обильным матом.

«Ладно, внутри разберемся», — гашу злость в самом корне. Теперь расстояние между нами — метров тридцать, не меньше, да еще меня назад отдернуло, и намотавшийся трос укоротил длину.

Снова перехватывая трос, возвращаюсь к корпусу станции, чтобы оттолкнуться. Выбрать правильное направление — самое главное, за время полета мы перемещаемся с огромной скоростью, это вносит изменение в траектории во время полета. Набираю в легкие воздух, словно перед прыжком в воду, и отталкиваюсь.

Скорость хорошая, направление верное, но около полуметра мне не хватает, чтобы схватить друга за руку. Я пролетаю мимо метров на десять, и трос меня снова отбрасывает назад к станции. Торопливыми движениями выбираю трос и снова подтягиваю себя к станции. Голова болит. Смотрю на датчик кислорода — десять процентов. Сколько у Михаила? Ведь он раньше вышел.

Наши кувырки выходят боком, увеличивая потребность в кислороде. Пружиню тело для прыжка, и слышу голос Михаила:

— Стой. Макс, отставить! У меня два процента кислорода, думаю, у тебя ненамного больше, ты можешь просто не успеть вернуться, открыть шлюз, выровнять давление и снять скафандр. Как старший по миссии, приказываю: вернуться на станцию, я проиграл. Космос победил, — слышу тяжелое дыхание, ему критически не хватает кислорода.

Отталкиваюсь и лечу. Я не брошу его! Долетаю, хватаю за ногу. Михаил молчит, но в микрофон слышу свистящее дыхание. Одной рукой, перехватывая, начинаю выбирать трос метр за метром. Долго, очень долго, и шлюз приближается крайне медленно. В висках начинает стучать, чувствую, что кислорода не хватает.

Взгляд на датчик — четыре процента. Вот и шлюз. Отпускаю ногу и начинаю проворачивать колесо затвора. Черные мушки размером с фасоль мелькают перед глазами, шлюз открыт, толкаю Михаила внутрь, ногами вперед, руки мешают, но удалось, втискиваюсь сам. Падаю, с усилием поднимаюсь, почти ничего не видя, ощупью нахожу и давлю на кнопку: в шлюзе горит красный свет, сигнализирующий, что кислорода в шлюзе нет, внутри — отрицательное давление, потому что я травил воздух перед выходом. Красный свет начинает моргать тогда, когда мои легкие начинают разрываться от желания вздохнуть.

Зеленый свет! Негнущимися пальцами срываю шлем и, получив глоток райского наслаждения, срываю шлем с Михаила… Опоздал, синюшность по всему лицу, выпученные глаза с расширенными зрачками и рвота в шлеме…

Он что, умер?! Несколько минут делаю непрямой массаж сердца — никакой реакции.

Даже одного взгляда было достаточно, чтобы понять бесполезность реанимационных действий. Но инструкция требовала следовать протоколу, и я старался. Убедившись, что все это бесполезно, прекращаю бессмысленные попытки.