Переезд - Тим Волков Страница 4

Было тепло, и доктор снял пальто, по примеру других прохожих, повесив его на изгиб руки. Не слишком было удобно, зато не так жарко. Другая рука Ивана Палыча была занята саквояжем, большим и нынче приятно-тяжелым. Выдали часть пайка: крупы, три банки американской тушенки, сухари и горох.

Сварить, что ли, гороховый супчик? — улыбнувшись, подумал доктор. Жена, наверняка, задержится в наркомате. Вечером на машине завезут… А тут и супчик! Ей будет приятно. Только бы вот еще картошки… ну да теперь уж на рынок поздно. Да и картошка ныне вялая, полугнилая, с ростками — весна! И все же без картошки как-то… Может, у соседей обменять пару клубней на кусочек сала? Есть там один невредный такой старичок, Владимир Серафимович, бывший присяжный поверенный. Он частенько на рынок ходит, обменивает книги на еду. А книг у него много, правда, почти все на немецком языке, зато тисненые золотом переплеты! Такие книги для интерьера охотно берут.

— Па-берег-и-ись! — мимо, почти по краю тротуара, пролетело сверкающее лаком ландо — ушлый московский извозчик, так же именуемый — «лихач».

— Тпр-ру-у!

Едва не сбив доктора, извозчик осадил коней напротив «Рабочей столовой». Под сей невинной вывеской скрывался некий не особо известный ресторанчик, куда еще не всякий мог и попасть. Иван Палыч про этот ресторанчик знал, поскольку от природы был наблюдательным, и здесь проходил не раз.

— Эй! Глаза-то протри! — проходя мимо, доктор сурово взглянул на извозчика. Обнаглевший «лихач» потупился и потряс бородой:

— Извиняйте, барин…

— Черт тебе барин! — в сердцах сплюнул Петров. — Накупят патентов, лиходеи. Потом давят народ!

Вылезший из ландо крепенький товарищ помог выбраться даме в сиреневом платье и обернулся:

— Тю — Иван Палыч! Чего шумишь?

— Тьфу ты! Бурдаков! — узнал доктор. — Михаил Петрович, ты что тут?

— Да вот, заехали кофию выпить… — круглое простецкое лицо Бурдакова излучало радушие и веселье, рыжие усики победно топорщились. — Это вот, знакомься — Маруся!

— Мэри! — девица жеманно протянула ручку…

Для товарищеского рукопожатия, не для поцелуя — не те уже были времена.

— А это вот друг мой и сотоварищ — Иван Палыч Петров! — торопливо представил Бурдаков. — Тоже из наших. Ответственный работник! Иван, айда с нами! Чуток посидим. У Луначарского сегодня совещание дотемна, так что пока еще жена твоя явится…

— О, да вы женаты? — Мэри-Маруся разочарованно повела плечиком. А не так уж и дурна! Смазливенькая такая шатеночка лет двадцати.

— Женат, женат! — по-приятельски похлопав доктора по плечу, ухмыльнулся Михаил Петрович. — Зато я — совершенно свободен! У-уу… моя ты мурочка… Ну, Иван Палыч, пошли!

Откровенно говоря, Бурдаков был тот еще жук, и настоящий земский доктор Иван Павлович Петров, вполне вероятно, постарался бы не иметь с ним никаких дел, но… Только не Артем!

Бурдаков знал в Совнаркоме все и всех, и буквально о каждом мог рассказать много чего интересного. Однако, язык его развязывался только в изрядном подпитии, коим, Михаил Петрович, надо отдать ему должное, не очень-то часто злоупотреблял. Опасался! Увидят, услышат — донесут. Мало ли кругом доброжелателей?

Вот и сейчас Иван Палыч хорошо понимал, почему Бурдаков зазывал его в заведение. Ушлый совнаркомовский жук Михаил Петрович никому никогда не доверял, даже — доктору. Не доверял и, естественно, побаивался доноса. С другой стороны, раз уж появилась возможность затянуть в свои сети товарища Петрова — почему бы и нет? Потом ведь можно всегда оправдаться — не один, мол, был, а коллегой. Так… инспектировали.

Да, Бурлаков много чего знал и мог быть полезен.

— Говоришь, совещание? Что ж… можно и зайти. Правда, ненадолго.

— Само собой!

Внутри заведения оказалось довольно уютно и — по крайней мере, пока — никаким развратом не пахло. Все чинно и благородно. Сидели за столиками разномастно одетые люди, ужинали, чуть-чуть выпивали. Не скандалов, ни громких разговоров, ни пьяных — со слезой да надрывом — песен.

Хотя, нет. Песни все-таки были…

Холодно, сыро в окопах

да и в траншеях не мёд.

Смежить нельзя даже око

и начеку пулемёт.

Под аккомпанемент фортепьяно, женщина лет сорока в длинном черном платье и сиреневой шали пела грустный романс из репертуара знаменитой певицы Марии Эмской. Аристократически худое лицо ее, со следами увядающей красоты, выглядело серьезным и грустным.

Судя по всему, народу такие песни не очень нравились… Вот кто-то подошел к пианисту, сутулому седовласому старику, что-то сказал. Тот кивнул, и заиграл что-то куда более веселое… правда, ненамного.

Очаровательные глазки,

Очаровали вы меня,

В вас много жизни, много ласки,

В вас много страсти и огня…

Певица сориентировалась мгновенно…

— О, Михаил Петрович! Какие люди! — подскочил метрдотель в черном фраке с манишкою. — Прошу-с… Вам, как всегда?

— Да, пожалуй… Изволь, сделай милость.

Все трое уселись за угловой столик. С электричеством были перебои — даже большевики пока еще не смогли победить продолжавшуюся с прошлого февраля «египетскую тьму». В канделябрах ярко горели свечи.

— Ну-с, Иван Палыч… водочки? — Бурдаков потер руки.

Доктор спокойно кивнул:

— Лафитничек, пожалуй, можно. И кофе!

— Ну, так само собой!

И то, и другое принесли быстро. Подали даже соленые огурчики и бутерброды с красной икрой. Правда вот кофе оказался желудевым, а водка не водкою, а махровым самогоном-первачом!

— Ну, за твое здоровье!

Иван Палыч намахнул рюмку, не глядя, и даже не крякнул.

— Вот, сразу видно, что доктор! — искренне восхитился Бурдаков. — Небось, к чистому спирту привык!

Пора уже было кое-что у Михаила Петровича выспросить… Только вот Мэри мешала.

Иван Палыч долго не думал, так и сказал — прямо:

— Миша! Нам бы с тобой поговорить… Недолго.

Бурдаков всегда был сообразительным. Кивнув, ухмыльнулся, взял девчонку за локоток:

— Маруся! Поглазей минут десять в бильярдной. Кто там да что?

— Сделаю, — не говоря больше ни слова, Мэри вышла из-за стола и ушла куда-то за сцену.

— Послушная! — хохотнул Михаил Петрович. — Ну, Иван? Рассказывай, чего хотел.

— Совета. Все по тому же делу.

Доктор пристально посмотрел на собеседника.

— Про машину, про выстрелы? — удивленно переспросил Бурдаков. — Так я ж тебе все сказал уже.

— Не про выстрелы. Про донос, — Иван Палыч понизил голос. — Анонимку, вишь, по начальству на меня прислали.

— Х-ха! — рассмеялся ответственный работник. — Нашел, чего бояться! На меня, знаешь, сколько писали? И ничего.

— Я это письмо Дзержинскому отдал.

Михаил Петрович, налив водку, покивал:

— Ну, эт правильно. Чтоб видели — ты ничего от партии и коллег не таишь! Правильно… Только