Василий Кононюк - Шанс-2 Страница 42

– Весело тут у вас.

– А то

Вытащив ложку и усевшись с краешку лавки, возле кого-то из детей, присоединился к вечере. Разлив ликер, заставил их дать детям только по глотку, а то они собирались им еще давать такого вкусного напитку. Рассматривая собравшийся коллектив, сразу бросалось в глаза, что месяц путешествовать зимой, это не сахар. Дорога нарисовала девушкам черные круги под глазами, и убавила красок на их лицах, но было видно, что вместе со мной они увидали конец своей дороги, и это добавило им оптимизма. Вскоре дети, заморив первый голод, начали мне наперебой рассказывать, что им запомнилось с дороги, а я их заставлял рассказывать по порядку, и тому, кто перебивал, засовывал в рот кусок мяса. Они смеялись, а у меня вдруг сжало сердце, выступили слезы на глазах, и буркнув, что сейчас приду, пулей слетел по лестнице, и выбежал на мороз.

Мне вдруг вспомнилась история, которую иногда рассказывала мне Любка. Это случилось в конце первого курса. Мы учились с ней на одном потоке, в разных группах, поток был большой, я даже не знал, как ее зовут. Однажды, после комсомольского собрания, еще был ясный день, мы идем компанией через парк, и думаем чему отдать предпочтение, просто пиву, но уже, или преферансу с пивом, но когда доберемся до общаги.

Вдруг подходит ко мне Любка, а она была в молодости просто неотразима, на нее весь наш курс телячьими глазами смотрел, отзывает меня в сторону, и просит провести ее домой, а то она, мол, живет в таком районе, что днем страшно одной ходить. Я с трудом борюсь, чтоб челюсть у меня на месте стояла, слова сказать не могу, только мычу и головой киваю. Она берет меня под руку и уводит, от пацанов, пива, и преферанса. Через год мы поженились.

И только после свадьбы она мне рассказала, что случилось на самом деле. Она шла сзади с девчонками, и когда мы проходили мимо детей играющих на аллее, заметила, как я машинально, проходя, погладил по голове ребенка, тычущегося с мячом мне в ноги. И все.

В этом вся суть настоящей женщины. За ней целый год ухаживает пол курса, а она за пять секунд выбирает себе совершенно другого. Никакого уважения к затраченным усилиям.

Иногда, из вредности, я спорил, а был ли мальчик, или просто ей надоело ждать, когда я присоединюсь к списку ее ухажеров. Любка никогда не спорила со мной, только смотрела на меня как-то по-другому, ее обычный, строгий и веселый взгляд, от которого в моих ушах сразу начинал звучать походный марш, я уже слышал призыв, "Волчонок вставай, нас ждут великие дела", сменялся чем-то бесконечным, щемящим, и невыносимым. Я просил ее, не смотри на меня так, человек не может вынести такой ответственности, хочу быть как все, недостоин я таких взглядов, а она только улыбалась и отвечала, "Бачили очі що брали, тепер §жте аж повилазьте". (Видали очи что брали, теперь кушайте, хоть повылезайте).

И когда, вспомнив все это, вылетел на мороз охваченный тоской и страхом, что мне нельзя тосковать, суперпозицией этого всего, стало простое желание, здесь, сейчас, просто тихо умереть, и забыть, все забыть…

Вдруг став невесомым, я увидел сияющий цилиндр, появившийся над моей головой, там, внутри, было забвение, в нем был покой, я знал, чувствовал это, но какой-то белобрысый мальчуган ухватил меня за ноги, плакал и не пускал, я протянул руку, чтоб погладить его по голове, и очнулся… в снегу, во дворе корчмы. Встав на ноги, неожиданно успокоенный и просветленный пошел обратно.

Как мало оказывается нужно человеку для счастья, мне хватило осознания того, что я, по своей воле, могу легко, и в любой, подходящий для этого момент, склеить ласты и уйти. И сразу ощущение темницы и каторги, которое периодически охватывало меня, сменилось ощущением полной свободы, свободы, ограниченной только собственной ответственностью за тех, кого приручил.

Так что такое свобода? Можно попробовать дать такое определение, свобода, это возможность уйти. Оно может быть спорным, но хорошо подумав, под это определение можно подвести все другие придуманные человечеством.

Представим себе гипотетическую ситуацию. Лежит привязанный к койке человек, который очень хочет застрелиться. С одной стороны кажется, что его свободу ограничили, с другой, суицид считается психическим заболеванием, и вам скажут, что он своей свободы, как осознанной необходимости, правильно не осознает, и ему оказывают помощь, в освобождении, не побоюсь этого слова, себя самого.

Представим себе, сей человек, так сильно захотел уйти, что научился останавливать свое сердце. Любой практикующий йог вам скажет, это не так уж сложно, как может показаться на первый взгляд. И тогда, вдруг, тот же привязанный человек, в этот момент станет свободен.

Но если мы будем последовательны, и проанализируем все не спеша, то признаем, он и был свободен, просто недоучен, а доучившись, просто осознал свою свободу. Ведь неграмотный, неученый человек, по сути, наиболее несвободен, для него закрыты миры, закрыто так много, что он этого и не представляет. Хотя никто вам не скажет, что его свобода как-то ограничена. Так что такое свобода?

Размышляя над этими непростыми понятиями, возвращался обратно в комнату, толкнув дверь, и обнаружил следующую картину. Детей уже уложили, и они мирно сопели на кровати, за столом сидела Ждана, Любавы видно не было. Только открыл рот спросить, куда она подевалась, как это маленькая змея впялила в меня свои зенки, пытаясь, толи меня усыпить, толи обездвижить. Не успел собраться силами, чтоб вырваться с оцепенения, и надрать ей задницу за такие фокусы, как почувствовал очень острый ножик у себя на шеи, и шипящий Любавин шепот.

– Покажи мне того, кто раньше был, иначе умрешь! – Хотя это звучало дико, я правильно понял пожелание, и не стал усугублять ситуацию, если эти ведьмы уже догадались, врать нет никакого смысла, еще прирежет ненароком, хрен его знает, чего она так испугалась.

– Богдан, вылезай, успокой тетку Любаву, а ты мне смотри, дите не напугай, а то битой задницей не отделаешься, – дал ей напутствие напоследок.

Не знаю как долго, и о чем они болтали с Богданчиком, но мальца напугали, я ему все время с глубины пытался внушить, что тетки хорошие, просто нервные очень, и чтоб он с ними не ругался и не нервничал. Когда он обрадованный что его оставили в покое нырнул, выдергивая меня на авансцену событий, оказалось что нас уже посадили на лавку, напротив сидела Ждана и снова пялилась в глаза, а сбоку Любава с ножом, но нож уже держала под столом возле паха. Так мне показалось, чувствовалась только ее правая рука, сжатая в кулак на моем внутреннем бедре, рядом с вышеозначенной областью. Хотя это было приятно, почему-то я был уверен, что ножик она из рук не выпустила.

– Рассказывай все о себе, что помнишь, – безапелляционным тоном потребовала Любава, после того как малая змея напротив, кивнула ей.

– Давай я тебе сначала бывальщину про рыцаря тевтона расскажу, а ты хорошо головой подумай, что мне говорить и как.

– Собрались как-то рыцари у Главного магистра, а он вызвал на середину одного из них, и спрашивает. А скажи мне, мол, верный рыцарь, если потребует у тебя наш Орден бросить вино пить, ты бросишь? Брошу, отвечает рыцарь. А если потребует у тебя Орден наш с девками не кувыркаться, не будешь? Не буду, отвечает рыцарь. Ну а если потребует у тебя Орден, жизнь за него отдать, отдашь? Конечно отдам, отвечает рыцарь, на хрена мне такая жизнь.

– А теперь слушай Любава меня дальше, вот вам еще пару монет, поживете тут день, другой. В понедельник к вечеру Мотря за вами приедет, с ней дальше толковать будете, нам, я вижу, больше толковать не о чем. На том девки бывайте здоровы, выбачайте коли что не так.

Не обращая внимания на нож, вылез из-за стола, и начал собирать свои железяки.

– Постой, казак, это я виновата, Богдану не поверила. Ты на Любаву зла не держи, – начала оправдываться Ждана. – Пойми, мы многих, таких как вы видали, все они крови людской алчут, хуже чем звери, и ума от того лишаются. Как ты того казака ударил, так я и увидала, кто ты есть. А когда на улицу убег, подговорила тетку тебя проверить. Откуда мне знать, что по дороге ты на нас не набросишься как волк. Не за себя, за детей боялась. Поспрошали мы Богдана, как он с тобой живет. Другой раз, душа чужая, ни за что хозяина на свободу не выпустит, а тут, у вас с Богданом, прямо рай на земле, не бывает так! Вот и попросила Любаву, еще тебя поспрошать.

– Ну и что? Чего ты наспрошала такого, что теперь соловьем разливаешься?

– То я тебе не смогу сказать, ты все одно не поймешь, но теперь не боюсь с тобой ехать. Знаю, не тронешь ты нас.

Очень удобная позиция. Сперва тебя мордой по столу повозить, а потом сказать, что тебе, дураку, рассказывать, ты все одно порывы моей тонкой натуры не поймешь. Не зная, что мне дальше делать, стоял посреди комнаты, надо было еще бочонок свой со стола забрать, ликер то все одно продавать надо, Аврааму дать пробовать, но в руки уже ничего не помещалось. Пока я думал над комбинаторикой из двух рук, и пяти предметов, в дверь кто-то постучал.