В годину славы и печали - Евгений Александрович Белогорский Страница 42

Под прикрытием огневого вала русские пехотинцы преодолевали нейтральную полосу и, залегая вблизи переднего края вражеских позиций, связывали стрелков противника огнем своих винтовок. С появлением в русской армии автомата огневая сила передних цепей возросла многократно, значительно облегчая задачу пехотинцам третьих и четвертых цепей, чья задача заключалась во взятии окопов противника.

Прижатые к земле непрерывным автоматным огнем, австрийцы не смогли оказать достойного сопротивления противнику, чьи солдаты с разбега врывались в их траншеи и добивали из автоматов тех, кто еще не успел сбежать или поднять руки.

Зная о месте расположения штаба дивизии, Дроздовский направил на участок прорыва свои лучшие силы для получения стратегического выигрыша. Когда русские пехотинцы врывались в Мешковец, с другой стороны селения, в страхе нахлестывая лошадей, убегал генерал Бернстайн.

В качестве трофея победителям достался дорогой обеденный сервиз, который генерал всегда возил с собой, и горячий кофе со сливками, так и не выпитый австрийским командиром.

Узнав о бегстве Бернстайна, Дроздовский немного огорчился, но эта неудача не могла серьезно повлиять на общую картину боя. Была достигнута главная цель – разрушение управления австрийской дивизии. Вскоре в штаб генерала поступила другая весть – полк, в котором служил полковник Гомулка, полностью сложил оружие. Едва началось русское наступление, как полковник вместе с несколькими чешскими офицерами явился в штаб полка и арестовал своего командира и офицеров штаба, все они были австрийцами. Сразу после этого через своих подручных Гомулка отдал приказание о прекращении огня и незамедлительной сдаче в плен. Вскоре в сторону русских полетели четыре красные ракеты, извещающие об успешном выполнении начала тайной операции.

По схожему сценарию развивались события в соседнем полку дивизии Бернстайна, там в заговор было вовлечено несколько чехов, во главе с замначштаба полка подполковником Майером. Не имея большого количества сторонников среди офицеров, Майер вместе с заговорщиками просто-напросто перестрелял всех австрийских офицеров полка, собранных в штабе по тревоге. Здесь сложили свое оружие только два чешских батальона, остальные обратились в бегство перед наступающей русской пехотой.

Уже через час наступления под Мешковцами наметился серьезный прорыв, и Дроздовский, не колеблясь ни минуты, бросил в прорыв часть кавалерии Мамонтова. Ей предстояло выйти во фланг и тыл дивизии Шлихтера, где силы заговорщиков не были столь многочисленны. Несмотря на энергичную работу русской разведки, из чешских офицеров на сторону Корнилова согласились перейти единицы, остальные колебались и были готовы поддержать заговорщиков лишь на конечном этапе. Поэтому дивизия Шлихтера представляла собой серьезную угрозу для русских наступающих полков.

Против нее наступала знаменитая Железная дивизия, которой прежде командовали Корнилов и Деникин. Не имея у себя большого количества автоматов, солдаты дивизии смогли захватить только первую линию траншей противника и вынуждены были остановиться из-за сильного пулеметного и артиллерийского огня второй линии обороны, расположенной на возвышенности.

Не желая понапрасну губить солдат, Дроздовский остановил наступление, приказав лишь связать фронт врага перестрелкой, создавая видимость скорого наступления на австрийские позиции.

Прошел еще час, и тылы Шлихтера были атакованы русской кавалерией, блестяще совершившей обходной маневр. Храбрецам везет, это утверждение получило очередное подтверждение на практике, когда эскадрон вахмистра Чапаева, разгромив тыловые заслоны австрийцев, ворвался в селение Косинцы, где располагался штаб дивизии. Генералу Шлихтеру повезло гораздо меньше, чем его сослуживцу Бернстайну. Застигнутые врасплох австрийцы не успели бежать и были вынуждены занять круговую оборону.

Храбрец вахмистр лично бросился на штурм дома и, прикрывшись подвернувшейся под руку деревянной повозкой, проскочил под окна, в мертвую зону обстрела. Две ручные гранаты, брошенные Чапаевым в окна дома, уничтожили многих защитников генерала. Еще не успели затихнуть отголоски взрывов и осесть в помещении пыль, как вахмистр уже прыгнул в развороченное взрывом окно и, мягко перекувырнувшись, встал посреди комнаты, грозно потрясая маузером.

Два австрийских офицера, рискнувшие оказать сопротивление, были немедленно убиты, все остальные, включая раненного в плечо Шлихтера, предпочли сдаться. Запорошенные белой известкой, они покорно вышли наружу под радостные крики кавалеристов. Последним вышел Василий Иванович, по-хозяйски держа в руке генеральскую саблю, отобранную им у австрийца. Впоследствии за этот подвиг Чапаев получил звание хорунжего и Георгиевский крест четвертой степени.

Лишившись управления, дивизия моментально развалилась; большинство ее полков и батальонов сложили оружие, а остальные соединения пустились в бегство. Едва только австрийские заслоны были устранены, как Дроздовский ввел главные силы Мамонтова: тачанки и легкую артиллерию, бросив их на Кошице, опорный пункт обороны австрийцев. Туда вечером 17 октября прискакал генерал Бернстайн, до смерти напуганный известиями о прорыве фронта врагом и массовыми изменами чешских соединений. Сюда же стекались остатки австрийских резервов, призванные остановить продвижение врага на Лупковском направлении.

Бернстайн имел нелицеприятный разговор со ставкой императора, после которого глубоко в душе генерал пожалел, что не попал в этот день в плен к русским. Штрауссенбург был беспощаден к нему, грозил расстрелом и смертью всей его семье, если генерал не остановит продвижение врага. Но разговор с высоким начальством не был последним испытанием, уготованным судьбой Бернстайну.

Глубокой ночью он был разбужен громкими криками и ожесточенной перестрелкой, которая велась всего в нескольких кварталах от его штаба. Вначале генерал решил, что это русская кавалерия ворвалась в город, и уже идут уличные бои. Однако прибежавший к нему дежурный офицер доложил более страшную весть. Оказалось, что этой ночью два чешских батальона решили переметнуться на сторону врага и, подняв восстание, с оружием в руках вырвались из Кошице навстречу русским.

От такого подлого удара Бернстайн уже не смог оправиться. Его воспаленное воображение усердно рисовало все те кары, которым он подвергнется со стороны Штрауссенбурга, когда утром будет докладывать в ставку эту ужасную весть. Единственным достойным выходом из сложившейся ситуации, согласно старой традиции австрийской армии, была смерть, что Бернстайн и сделал, пустив себе пулю в висок.

После этого уже ни о какой обороне города на военном совете, спешно собранном по поводу смерти генерала, речь уже не шла; оставшиеся офицеры посчитали лучшим решением оставить Кошице, благо на горизонте показались разъезды «ужасных казаков». Когда первые разъезды осторожно приблизились к городу, они обнаружили его пустым, австрийцы покинули его всего сорок минут назад. Дроздовский не стал бросать конницу Мамонтова в погоню за беглецами, хотя соблазн был большим. Вместо этого генерал был занят переброской через перевал всех своих сил, одновременно выставляя сильные заслоны от возможного контрудара со стороны восточных Карпат. Весь этот участок был отдан корпусу чехословацких добровольцев под командованием генерала Гайды, о военных способностях которого Дроздовский был очень невысокого мнения. Поэтому ему в помощь был прикомандирован полковник Стабров, в обязанности которого входило обеспечение связи