Наталья Болдырева - У обелиска (сборник) Страница 43

Это ощущение пришло сейчас – хватило одного взгляда на Олю. Отчего было не выйти за Антона тогда, до войны? Не хотела связывать его на чужой стороне. А так… может, была бы у нее сейчас такая девочка…

Нона сжала в кулаке нахлынувшую тоску, растерла сухие глаза. Смело встретила взгляд Оли, но та, видимо, не стесняясь, читала мысли тетки – подошла, указала пальцем в середину ее лба, потом в солнечное сплетение, махнула рукой куда-то за плечо и прижала кулачок к сердцу.

– Чего она от меня хочет, Зойка? – В голосе невольно прозвучала такая злость, что Нона удивилась сама и вымученно улыбнулась, пытаясь сгладить впечатление.

– Оля, покажи еще, – попросила сестра ласково. Девочка повторила, грустно глянув на мать.

– Она хочет сказать, что тот, о ком ты грустишь, о ком болит у тебя душа, умер, но она видела его… там. Когда его сердце остановилось, он думал о тебе…

Оля покачала головой, снова стукнула кулаком по груди.

– Нет, не так… он любил тебя до последнего вздоха… – интонация у Зойки получилась немного вопросительная, словно она переспрашивала дочку, так ли ее поняла. – Он любит тебя и там.

Оля улыбнулась широко, радуясь, что ее наконец поняли. Положила ладонь на лоб тетке. Зойка, поняв, о чем речь, отбросила Олину руку, рыкнула: «Олька, не лезь!» – и погрозила пальцем.

– Не думай. Это ничего, – затараторила она, протягивая Ноне кофе – так настойчиво, что пришлось взять. – Видения у нее бывают. Но в этот раз… обозналась. Она знаешь сколько там перевидела – и живых, и мертвых. Ведь ты научилась с этим жить, вот и живи. Мертвых не зови, их отпустить надо, а то покоя им не будет…

Сказала – и сверкнула глазами на девочку. Та сникла и сжалась, понимая, что сделала невольно что-то очень нехорошее.

Зойка увела Олю на общую кухню, где в этот час не было ни души – заводские уже ушли на смену к шести, а учительница Галя поднимется к семи, до полуночи просидела с тетрадками; Алевтина только пару часов как вернулась с ночной смены на коммутаторе. Слышно было, как сестра отчитывает девочку. Ноне стало стыдно, что не сдержалась, подвела девчонку под материнский гнев – ведь не хотела Оля плохого, может, даже утешить хотела по-своему: то ли по-детски, то ли по-ведьмачески, то ли по-немецки. Да только хоть так, хоть этак – а не понять ей, что творится на душе у взрослых.

Не думала Нона, что может получиться из легкомысленной и смешливой Зойки хорошая мать, и каждый день удивлялась, где восприняла сестра эту науку? Маму они потеряли рано, ее заменила няня Катя, которая никогда в матери не метила, скорее в ворчливые и вечно недовольные бабушки, главная забота которых – чтоб дитя сытое ходило, тепло одевалось и вовремя садилось за уроки. Словно бы кто подсказывал Зойке, как поступать с дочерью – где построжничать, где погладить, где воли дать. Видно, нравоучения матери не прошли даром, потому что Оля перестала пытаться читать мысли тетки, а может, просто не подавала виду, что читает. Скоро ее устроили в школу. Теперь Оля училась в первую смену, но оставалась после на кружок юных магов при Дворце пионеров или проводила день с матерью в госпитале, Нона уходила на работу пораньше – так что бывало, что они с племянницей встречались только за ужином, после которого расходились по своим углам: одна учить, вторая считать. Зойка, которой трудно было найти работу, что позволяла бы быть рядом с Олей, особенно после поездок в госпиталь, брала стирку и шитье по ближайшим дворам. Сперва давали неохотно – брезговали фронтовичкой. Кто позлее, высказывали даже, что поделом – пошла на фронт чужих мужиков соблазнять, вертихвостка, так теперь майся. Но ни разу не видела Нона, чтобы после этих слов сестра заплакала – только ходила из двора во двор и предлагала взять работу. Несколько раз на неделе появлялся майор Румянов или прибегал кто от него – приносили еду, а иногда и деньги, чтобы Оля ни в чем не нуждалась. В награду Оле за ее труд давали достаточно, чтобы Зойка не ходила по дворам, выслушивая гадости от дурных людей и вызывая жалость хороших, однако Нона прекрасно понимала, что заставляет сестру каждое утро идти искать работу. Ни от кого и никогда Зойка поблажек не ждала – ни в школе, ни дома не искала она особого отношения. Потому и на фронт ушла – не видела для себя права дома сидеть, когда другие, Родину защищая, под пули встают.

Наконец, упорство Зойки было вознаграждено. Ей все больше стали давать работу, которую она делала неизменно хорошо. Руки у Зойки были сильные и ловкие, белье она простирывала тщательно, штопала и шила аккуратно.

Дома все собирались только поздним вечером. Пока Оля делала уроки, мать сидела подле нее, сложив на коленях сбитые до красноты руки и прикрыв глаза. Нянька, устав бубнить, поочередно стояла над душой то у девочки, то у Ноны, покуда они обе не складывали бумаги и ручки в стол. Тогда Оля садилась против матери, держа книгу, чтобы той было хорошо видно, и Зойка начинала читать.

Читала Зойка чудо как хорошо, даже лучше, чем настоящие актрисы. Иногда вечерами Волковы всей семьей ходили на третий этаж к Эльвире Карповне, акушерке из второго роддома, слушать постановки по радио, и каждый раз Нянька всплескивала руками и повторяла: «Ну отчего тебе, Зоя, в актрисы не пойти? Стали бы мы тебя по радио слушать».

– Да, читает ваша Зойка – заслушаешься. Одну санитарку из нашего роддома в госпиталь магов-ветеранов войны перевели, так она иногда к нам забегает, проведать, – как-то шепотом сообщила Эльвира Карповна Няньке. – Она говорит, едва не молятся там все на ваших девчонок. Оленька с одра смертного поднимает, а пока она лечит – Зоя Васильевна в большой палате книги раненым читает. Так кто сам идти не может – сестер и санитарок загоняют: «Вези скорей товарища Волкову слушать».

В тот день Нянька, раскрасневшись от гордости, за ужином подкладывала то Ольге, то Зойке кусочки получше, так что Ноне даже совестно стало за такое ее поведение. Долго ли девчонку разбаловать. Разве кто другой на ее месте, будь он магом-лекарем, не сделал бы того же?

«А ты бы сделала? – пристыдил Нону внутренний голос. – Согласилась бы ты за добрую молву, за спасибо людское по шесть-семь раз подряд умирать?»

«А кофе, сахар, масло… Деньги, наконец… Комнату вон им обещали», – не сдавалась собственной совести Нона, с досадой понимая, что поднимается в душе что-то вроде зависти.

«Да хоть бы этот кофе тебе мешками носили, – ответил в душе усталый голос совести. – Разве ж такое, через что Ольга по своей воле проходит, живому человеку – ребенку – пожелаешь?! Ты Антона потеряла – как сердце вынули, так ведь не знаешь даже, как умер он. А она о стольких душах плачет, последний миг их проживая, как свой. Может, потому и молчит, что, если высказать такое – у всякого, кто послушает, сердце разорвется».

– Да что я, в самом деле, – рассердилась на себя Нона, невольно проговорив фразу вслух.

– Что? – встрепенулись все за столом. Только Оля опустила глаза, отчего Ноне стало еще гаже на душе. Прочла все-таки ее мысли племянница и сидит так, словно и жалко ей тетку, и стыдно за нее.

«Не смеешь ты, сопля, меня осуждать», – подумала Нона, заставив мысли не мелькнуть в голове, а прозвучать отчетливо и ясно, чтобы племянница прочла.

Оля подняла глаза, без улыбки покачала головой. Приложила кулачок к сердцу.

«Паршивка немецкая». – Мысль мелькнула так быстро, что Нона спохватилась слишком поздно. Быстро глянула на Олю – серые глаза девочки глядели со стариковской усталостью.

«Ты что же, помнишь все? Знаешь, кто ты?» – мысленно спросила Нона. Оля кивнула.

– Отнести кое-что мне надо. Недалеко тут. Забыла совсем, – схватив из ящика первые попавшиеся листы, Нона сунула в портфель, набросила на плечи длинную шаль.

– Я с тобой, – поднялась Зойка. – Пройдусь, покурю. Да и как-то тревожно сегодня, не хочу тебя одну по темну отпускать.

Не зная, как отделаться от сестры, Нона бормотала что-то о том, что уж «не маленькая», но Зойка набросила кофту и встала в дверях, поторапливая.

– Давай уже. Если свидание у тебя – сдам с рук на руки, погляжу, что за купец, и домой, а если по работе…

Она не договорила, прыснула со смеху, взглянув на выражение лица Няньки.

– Да что ты, нянь Кать, что ты? Не отдам я ее первому встречному проходимцу. Паспорт спрошу, проэкзаменую…

– Коллега мой от нас недалеко живет, маг. Я ему срочные расчеты обещала и совсем забыла, а ты цирк устраиваешь.

Зойка извинилась, но все равно явно не собиралась отстать, вышла следом на улицу.

Шли молча, думая каждая о своем. Зойка явно хотела о чем-то поговорить, Нона обдумывала то, что узнала.

– Ты не сердись на Олю, – заговорила Зойка, катая в пальцах папиросу. – Я видела, как она на тебя глядела. Это все она тебе простить не хочет, что нянька Катя, а не ты нас жить оставила. Бережет меня очень, от всех готова защищать, хоть и говорю ей каждый день, что уж от кого-кого, а от вас зла ждать – глупо. Ревнует она, Нонча, вот рожицы и строит. Думает, прошлое меня у нее отобрать может. Словно здесь, со своей семьей, я о ней забыть могу. Все понять не хочет, глупая, что вы теперь и ее семья. Привыкла вдвоем со мной по машинам да госпиталям.