Гэрет Уильямс - Темное, кривое зеркало. Том 5 : Средь звезд, подобно гигантам Страница 43

Но они заканчиваются. Так же, как и все на свете. Эта война закончится.

Но останется мир. И в этой битве будет добыт мир — который и есть истинное сражение. Не только для воинов или Рейнджеров, но для всех нас. Если мы победим в этой войне, не научившись в ней ничему — значит мы потерпим поражение. Это война не за власть, доблесть или мщение.

Это война за наше будущее, и она идет в каждом из нас. Кто мы? Чего мы хотим? Кому мы служим? Мы должны найти ответы на эти вопросы. Все мы. В том числе и я. Я не могу ответить на них, пока что. Не в одиночку. Никто не может.

Но вместе…

Вместе мы узнаем, что мы есть и чем должны стать. Именно это будет настоящей битвой. Битвой не оружия. Не крови. Не армий. Но битвой сердец и желаний каждого из нас, понимания и знания.

И будет мир. Тысяча лет мира, когда ни один минбарец не убьет другого, когда мы вновь научимся быть теми кем должны быть.

Я видел, как придет это время. Я видел тысячу лет мира. Мы заплатим за этот мир страшную цену. И от всех нас зависит, будет ли он стоить этой цены.

От всех нас…

Они слушали, и его слова звенели над миром. Те, кто слышал их, те кто слышал о них, изменялись. Кто — то мог описать пережитые чувства. Большинство не могли.

Дераннимер увидела путь, на котором могла помочь в создании будущего, и уничтожить страхи что принесли ей столько боли. А'Иаго Мар — Хан узнал, что он не увидит это будущее, но те кого он учит — станут частью его. Кин Стольвинг думала об ошибках, что сделал ее народ и о том, что у нее есть шанс не увидеть их повторения.

Нюкенн из дома Зир думал о своем сыне, и его сердце наполняла гордость за ту роль, что будет играть его сын в этом новом мире. Рашок из дома Дош знал, что новый мир будет нуждаться в защите — и он не заставит себя ждать. Рамде Зарвин из Так'ча увидел, наконец, последний шанс для его народа искупить свою вину и обрести прощение своих грехов. Немейн стоял, гордо выпрямившись, и думал о том какая ему выпала удача — служить Дераннимер и Валену, быть пусть малой, но частью нового мира.

Затрас был занят, обдумывая улучшения в защите Вавилона—4, тут чуть больше огневой мощи, там освободить часть трюма, и получится куда больше помещений, потом… время от времени прислушивался к речи, и также время от времени поглядывал на лица двух воинов рядом с Валеном.

Что бы ни думали Маррэйн и Парлонн — они не позволили этому отразиться на их лицах.

Слова повторялись эхом в воздухе, в умах, и на губах каждого. Угасающий свет солнца коснулся Горы Х'леиа и тех, кто собрался возле нее, тех, кто пришел сюда ради одного взгляда на их спасителя, и ради шанса говорить с ним, чтобы разделить его мысли, чтобы понять его мечты.

Но, пока что, они могут подождать.

Берег в горной тени был древним, тихим и прекрасным, струящиеся воды в сумерках отсвечивали золотом. Вален сидел в безмолвной медитации. Мистики, вожди и пророки приходили сюда, напиться чистой воды и насладиться красотой. Вскоре Вален уйдет, чтобы говорить со своим народом, но сейчас ему нужно собраться. Речь выжала досуха его тело и душу. Тяжесть будущей истории давила на него, пока слова текли сквозь него — водой из реки времени.

Рейнджеры охраняли проход к берегу. Но здесь его ждал только один, тот кому он доверял, хотя и знал что доверять ему не следовало.

Вздохнув, Вален открыл глаза. Скверно. Сегодня покой покинул его. Он хотел бы чтобы Дераннимер оказалась здесь — с ней он всегда чувствовал себя так спокойно. Но она ушла. Она хотела поговорить с кем — то из собравшихся, и Маррэйн ушел вместе с ней, как охранник. Вален знал что она в безопасности. Маррэйн мог предать его — но не ее.

Остался лишь Парлонн. Он стоял поодаль, его дэчай, как всегда, был готов к бою. Вален не носил этого оружия. Он ненавидел его и не знал как им пользоваться. Любой дэчай был запятнан в крови, не просто в крови врагов — но и в крови его владельца. Каждый воин, носивший дэчай, знал что однажды он может взять и его жизнь.

Это должно прекратиться. Нет греха в поражении, нет позора в признании слабости. Никто не будет вновь принужден к морр'дэчай.

Никогда.

— В чем дело, Парлонн? — спросил он. Воин, казалось, излучал ауру гнева. Парлонн выглядел разгневанным с самого начала речи. Как и Маррэйн.

— Ничего. — последовал ответ.

— Тебе нет нужды лгать мне, Парлонн. Если я оскорбил тебя — скажи об этом. Что беспокоит тебя?

Парлонн молчал, словно собираясь с мыслями. Наконец он решился.

— Ты убил нас всех! — Слова вырвались словно огонь, наполненные яростью и пылающим гневом. — Всех нас, до последнего. Ты убил нас всех!

Вален подобрался и поднялся на ноги.

— О чем ты говоришь? — спросил он, следя за тоном своих слов.

— Ты понимаешь, что ты сказал в этой речи? Ты действительно веришь в это, или же она всего лишь… красивая пустышка для масс?

— Я верю в каждое ее слово. Ты это знаешь. Почему ты спрашиваешь?

— Тысяча лет мира, когда ни один минбарец не убьет другого? Они действительно наступят?

— Да.

Парлонн потряс головой.

— Значит, ты убил нас всех. — выдохнул он. — Каждого живущего воина. Ты убил нас всех. Что делать нам в эту тысячу лет мира? С кем мы будем сражаться? Мы становились сильнее, благородней и мудрее в войне. Это — то, кто мы есть. Это — то, что мы есть.

Что за доблесть в мире? В чем слава — сидеть в одиночестве, не обнажая оружия? Что такое жизнь без мыслей о смерти?

— У тебя будет тысяча лет мира чтобы ответить на эти вопросы, Парлонн.

— Нет, у меня их не будет, и не будет у любого воина. Мы на войне. Не думаю, что войну переживет один из сотни нас. Вот что ты сделал с нами.

— Я не понимаю.

— Нет. — Парлонн усмехнулся с проблеском горькой насмешки. — Конечно же, ты не понимаешь. Ты не поймешь. Славная смерть на войне — и твой клан будет петь о ней через столетия. Твои предки будут довольны и у твоих потомков останется память и пример для подражания.

Жизнь в мире и созерцании? В чем слава этого? Как мы почтим наших предков — сидя и медитируя тысячу лет? О каких великих делах будут петь наши потомки? О том, как отважный воин смело сидел и размышлял всю его жизнь?

Каждый воин, способный держать оружие, будет искать достойной смерти в этой войне, Вален. Каждый из нас! Лучше умереть в бою, чем стариться в мире.

Итак, теперь ты понимаешь? Ты убил всех нас.

— Это старый путь. — спокойно ответил Вален. — Те дни ушли. Я устал видеть, как минбарцы умирают лишь из — за чести. Честь важна, верно, но не более чем жизнь! Мы теряли писателей, художников и поэтов — не по веской причине, лишь потому, что этого потребовала их честь. Есть пути, отличные от смерти, Парлонн. Другой выбор, другая дорога по которой можно пойти.

— Конечно! Другой выбор, разумеется. Я должен буду копаться в грязи как деревенщина, или же лепить горшки для фларна. Подожди, я понял. Я буду просить милостыню на улице. Это — твой прекрасный новый мир.

Если я не воин, то что я такое? Я ничто. В твоей тысяче лет мира нет места для воинов.

— Не обязательно это будет именно так.

— Но так будет. Мы оба знаем это. Ваша медитация закончена, лорд? У меня есть дела, которым нужно уделить внимание.

— Оставь меня, Парлонн. Передай Рейнджеру Тулану, что теперь я готов видеть тех, кто хотел встретиться со мной.

— Как прикажете, лорд.

Парлонн умчался, словно ураган, и Вален в отчаянии уронил голову. Такова натура Парлонна. Все что он способен понять и научился принимать. Путь воина. Кодекс воина. Старые пути и старый кодекс.

Эти обычаи были мертвы, и следующая тысяча лет будет лучше. Что за чудеса будут созданы без вечно витающих в воздухе мыслей о войне? Насколько полней будут жизни со знанием, что ни один не умрет лишь из гордыни?

Многие ли выживут и смогут увидеть эти дни?

Слова Парлонна засели в его сердце. Какое — то количество смертей было неизбежно, он знал это, но мысль о массовом, по сути — самоубийстве его воинов…

Все это так бессмысленно!

— Прошу прощения, Избранный. Первый Воин Парлонн сказал, что теперь вы готовы принять посетителей.

Вален поднял голову, чтобы посмотреть на Тулана. Рейнджер, один из самых юных, но верный и преданный. Происходя из касты Жрецов, он с готовностью принял рейнджерский образ жизни. Его отец, Нюкенн, приветствовал путь выбранный сыном.

— Да. Проводи их. — Многие из собравшихся хотели не более чем приветствовать или же коснуться его. Он придет к ним позже. Но тут были и те, кто хотел говорить с ним наедине, о важных вещах, что должны храниться в секрете.

Первый такой посетитель пришел на берег, миновав двух Рейнджеров. Он не был минбарцем. Он был чужаком — ниже, тоньше, с тонкими руками и ногами. Оружие, которое висело на его поясе через тысячу лет любой минбарец узнал бы, как денн'бок.