На исходе лета - Уильям Хорвуд Страница 43

В этот момент луч света у него за спиной упал на Скалу, в самую ее середину, и наблюдающие Хранители, и только что посвященные сидимы, и трое ждущих своей очереди послушников смогли ясно увидеть страшную внутренность пещеры, куда стремительно втекало озеро. Солнечный свет над мрачным местом — прямой у основания, отраженный и играющий зайчиками на своде — выхватил надписи на Скале, прекрасные и внушающие трепет. Тихо бормотал темный звук, плескалась вода, и один раз в вышине пронзительно пискнула невидимая летучая мышь.

Терц уже раскрыл рот, чтобы вызвать Люцерна и начать Клятву Согласия, как вдруг Хенбейн наклонилась вперед — первое ее движение за последние часы. Этого хватило, чтобы пораженные кроты затаили дыхание.

— Не его, — негромко произнесла Госпожа. — Не моего сына. Я рассудила, что он еще не готов.

Возбужденный и тревожный гул пронесся среди кротов. Последствия были очевидны: непосвященный Люцерн не мог иметь никакой власти. Непосвященный, он становился ниже, чем был до сих пор, поскольку другие, прошедшие посвящение, теперь имели перед ним преимущество.

На мгновение Люцерн замер, а потом повернулся к матери, сверкнув глазами, в то время как стоящий на берегу Клаудер в ярости шагнул к Хенбейн и Мэллис тоже. Все кроты, кроме одного, пришли в замешательство от короткой фразы Хенбейн. Этим одним был Терц.

Люцерн собрался что-то сказать, возможно, крикнуть, а Клаудер приготовился действовать. Среди кротов пронесся шепот. Только Терц сохранил спокойствие, не уступающее ледяному спокойствию Хенбейн.

— Послушник Люцерн, — прошипел он, — вернись на место. Такова воля Госпожи Слова.

Но была ли в его голосе прежняя уверенность? Предвидел ли он этот ход Хенбейн? Приготовил ли план на такой случай? Или его тоже застали врасплох и он пытался сохранить свою сомнительную преданность? Тогда никто этого не понял, да и теперь по-настоящему никто не знает. На протяжении всех описываемых событий Терц сохранял хладнокровие и сделал лишь одну перемену, о которой узнали другие. Это случилось, когда Люцерн, ворча, вернулся на место и Госпожа Слова еще раз сказала: «Следующий!» Тогда Терц кивнул не Мэллис, как собирался раньше, а Клаудеру.

Смысл этого был довольно ясен. Если послушник Терца потерпит неудачу, то положение Двенадцатого Хранителя серьезно ослабится. Из Клаудера и Мэллис первый явно имел больше шансов на успех, и этот успех, несомненно, придаст мужества Мэллис, когда придет ее очередь, а потом... Никто не сомневался, что Терц придумает способ, как Люцерну получить дозволение Хенбейн — если не по-хорошему, то силой.

Мимо сжавшего зубы Люцерна вперед вышел Клаудер; грот затих от затаенного возбуждения. Луч ярко освещал Скалу, из пасти пещеры слышалось алчное чмоканье, озерная вода плескалась у берега. Никто, кроме Терца и Клаудера, не двигался.

Ни у кого не вызывал сомнений благополучный исход посвящения Клаудера; такой уверенности не было даже в отношении сильнейших из уже прошедших посвящение. Уверенность была в его манерах, в том, как он без помощи Хранителей встал после погружения, повернулся и ровно поплыл к Скале. Ни разу не сбился с ритма, ни разу не отклонился, ни разу не замедлил движение. Дыхание Клаудера вырывалось уверенно и мощно, и темный звук поддерживал его силу.

Его заплыв словно снял общее напряжение. Клаудер быстро начертал на Скале свою отметку, повернулся и уже плыл назад, вода стекала с его рыльца, а спина при каждом гребке высовывалась все ближе к берегу. Он вылез без чьей-либо помощи, самодовольно поглядел на Хенбейн, а потом, вместо того чтобы присоединиться к остальным, успешно прошедшим испытание, снова встал рядом с Люцерном.

— Следующий! — ледяным тоном скомандовала Хенбейн, и вперед мимо Люцерна и Клаудера вышла Мэллис. Она подошла к Терцу, и обряд начался еще раз.

Кроты следили за ритуалом с несколько ослабевшим интересом. После триумфа Клаудера испытание казалось легким, и у прошедших его уже не было прежнего ощущения радости и обновления. Люцерн словно стал меньше ростом, а страх, который все раньше испытывали перед Мэллис, казался нелепым. Что бы ни замышляли Терц с Люцерном, какие бы беды ни преследовали Хенбейн, она снова оказалась на высоте, и выжившие могли расслабиться в предвкушении удовольствий, которые им сулило новое положение сидимов.

Трудно, а может быть невозможно, сказать, почему и когда кроты постепенно, один за другим осознали, что становятся свидетелями переломного момента в истории Верна.

Возможно, это было вызвано напряжением в голосе Хенбейн, словно говорящим, что если Мэллис потерпит неудачу, то Госпожа Слова каким-то образом вновь обретет реальную власть. А может быть, дело было в едва уловимой дрожи в голосе Терца — как будто в последний момент ритуала Двенадцатый Хранитель обнаружил в себе привязанность к этой кротихе, о его родстве с которой все знали. Кроты почувствовали страх Терца за дочь.

Но самое главное заключалось в том, как на протяжении ритуала смотрел на нее униженный Люцерн. В его взгляде тоже была привязанность, о которой никто не догадывался. Не любовь, нет, поскольку подобное чувство было незнакомо Люцерну, и не похоть. Даже не симпатия.

Нужда... Именно нужда. Он нуждался в ней. Существовала какая-то близость между этими двумя: им, отстраненным от участия в обряде, и ею — теперь кроты уже были почти уверены,— не имевшей сил для его прохождения. Таково ли было намерение Хенбейн, когда она не допустила Люцерна к ритуалу,— лишить Мэллис поддержки, которую мог дать его успех? Оторвать от Люцерна? И таким образом сокрушить обоих?

Если да, то подтверждением этому служила агрессивная стойка Клаудера, то, как он свирепо посматривал на Госпожу Слова и вопросительно на Терца, словно ожидая его приказа поднять когти на Хенбейн и убить ее.

Столь явной была его ярость, что некоторые Хранители уже начали подвигаться поближе к Хенбейн, словно вновь признав ее право на власть и желая ей успеха в сохранении своего положения. Они не позволили бы Клаудеру и ему подобным напасть на Госпожу Слова.

Поймите правильно: все это оставалось невысказанным. Все происходило лишь в воображении наблюдавших. Кротом,. державшим ситуацию под контролем, сдерживавшим гнев и затаенную злобу, был Терц. Спокойный, неподвижный, владеющий собой. А вокруг раздавался шепот ужасного темного звука от Скалы: он словно отвечал на все, что делали и о чем думали кроты, эхом отражая их молчаливую борьбу.

Мэллис погрузили в воду. Встав, она повернулась к Скале и, сопровождаемая последним советом, который неизменно давался послушникам: «Держись левее! Держись левее!» — отправилась в неумолимое