Александр Абрамов - Ной и его сыновья Страница 44

— Да что же это за мир такой! — воскликнул Ной. — Родные люди в нем жить не могут, поэтому уходят непонятно как и куда. Вино сбивает человека с ног и превращает невесть в кого. Небо здесь голубого… красивого, конечно, но ведь со всем чужого цвета. Ночами холодно…

— Ну, ты и смешал все в одну кучу… А за «родного человека» — спасибо.

— А что? И вправду родной. Близкий, как сын. И вот — уходишь… Что ж за мир такой поганый?

— Мир как мир. Разный. Хороший в общем-то, а главное — ваш. Да, здесь едят плоть животных. Да, дети теперь будут рождаться слабее, чем раньше. Жизнь людей станет много короче. Со временем… очень скоро по меркам шумерской жизни… люди начнут здесь убивать не только животных, но и друг друга. По пустячным поводам: из-за земли, которую не поделили, из-за еды, которой не хватило, из-за женщины, которая желанна, да не тебе принадлежит…

— Люди? Друг друга? Из-за таких пустяков?

— Увы, но скоро все это не будет казаться пустяками… А потом, здесь нет орков, а человеку нужны враги. Их придется искать среди себе подобных.

— И это ты называешь хорошим миром?

— Разве можно не любить свой дом? Свою землю? Своих родных? А значит — свой мир?..

— А почему мы должны забывать тебя? Ты нам помогал, мы тебя любим… Как ты представляешь это? Помнили, помнили и — раз! — забыли?

Смотритель усмехнулся: Ной высказал то, о чем он сам думал. Как забыть — технически? Хороший вопрос… Или все же — ментокоррекция? Пусть даже, как он ее сам определил, собственноручная. Не гарантия, да, но все же, все же…

— Мне тоже трудно, — сказал он. — Но в этом мире не должно быть ни Хранителя Времени, ни воспоминаний о нем.

Уж постарайтесь как-нибудь.

— Легко сказать — постарайтесь. Советовать — самое простое, а вот сделать…

— У вас… у тебя, у сыновей, у их жен… не получится, согласен. Слишком многое нас связывает. Но ни детям твоих детей, ни их будущим детям, ни другим людям, с которыми вы обязательно встретитесь… и скоро, наверно… не надо обо мне рассказывать. Согласись, мое присутствие ставит вас в неравное положение с остальными. Получается, что с вами рядом был некто, кто умел чувствовать Время и, значит, предсказывать возможные беды. А у других такого рядом не оказалось, и пришлось выкарабкиваться без помощи.

— И что ж в том плохого?

— Плохо, что не предсказал. Плохо, что родоначальник нового мира… ты, Ной… можешь кому-то в будущем показаться не самостоятельным, а ведомым. Не к лицу такое родоначальнику. Первому из бесконечного числа идущих следом.

— Ты ж ничего и не предсказывал, верно? Ты сам говорил, что не владеешь таким даром.

— А кто поверит, что не владею? Хранитель Времени — как мощно звучит! Вот он вас и охранил… То есть я.

— Это же не так!

— Люди недоверчивы, Ной, тебе ли не знать.

— Какие люди? Где ты видел людей, кроме нас?

— Потоп пережили не мы одни. Спасшихся много. Они тоже плыли на кораблях, тоже выручали животных, тоже боролись с водой, с непогодой, с голодом. Сейчас они тоже обживаются на новых местах и придут к вам. Или вы — к ним. Нормальное бытие, Ной, с законами жизни спорить трудно…

— Откуда знаешь?

— Про законы?

— Да при чем здесь законы! Про законы я и сам все знаю…

Про других людей откуда известно?

— Откуда-откуда… Царь Небесный. Оракул. Всесильное Время… Выбирай на вкус, Ной. А если честно, то не понимаю — откуда. Знаю — и все тут.

— Кстати, об Оракуле. Как этот мир будет существовать без него?

Смотритель даже рассмеялся — несмотря на им самим нагнетаемую атмосферу прощальной грусти.

— Уж выживет как-нибудь!

Посидели, помолчали. Все-таки погрустили.

Солнце из красного, рассветного превратилось в желтое, дневное, забралось повыше. Облака — статисты небесного театра — поблекли, смыли грим, расслабились, разбрелись с авансцены кто куда.

«Небо работает в штатном режиме…»

Откуда фраза всплыла?..

— Я на тебя надеюсь, Ной. Ты ведь все понял?

— Все понял, — кивнул Ной буднично. Улыбнулся. — Я хочу, чтобы ты знал, Гай: ты — лучший из людей, кого я встречал за всю жизнь, а она у меня дли-и-инная… Лучший. Небезразличный, участливый, мудрый. Ты не похож ни на кого.

Экий, однако, комплимент! Ни на кого не похож… Старался ассимилироваться среди шумеров, стать одним из них, думал — получилось, и тут на тебе — не похож…

— Спасибо, Ной. Не захваливай меня.

— Это не похвала, это — правда. Ты научил нас мыслить иначе. Ты заметил? Сейчас я понимаю, что мои соотечественники были медлительными, чересчур спокойными, даже безучастными — к соседям, к близким, к родным… Как же они жили?

— Спокойно они жили, Ной. У них все было ровно в жизни, без катастроф — без камней с неба, без дождей и потопов. Вот они и не торопились никуда. Другая жизнь — другие люди. Уверен, поживи они здесь, раскачались бы как миленькие. Вон Хам — уж на что само спокойствие раньше был, а теперь носится как угорелый, таскает, строит, мастерит. Жизнь заставила.

— Это новый мир, и для него нужны новые люди — активные, живые.

— Такие и будут. Активные. Даже иногда слишком. Разные будут люди, поэтому приготовь себе другие мерки — отличные от шумерских. Еще пожалеешь о том, что осуждал своих соотечественников за невнимание к ближним и дальним…

— Ну, ты и картинку рисуешь, Гай, — хоть жалей о том, что выжил.

— Не все так плохо. Хороших людей всегда больше. Но предупредить хотелось.

— Спасибо, учту.

Помолчали. Прощание — тяжелая процедура. Тяжелая и для уходящего и для остающихся.

— Когда ты уйдешь? — задал очередной вопрос Ной. Тут же оговорился: — Заметь: я не спрашиваю — как и куда, я интересуюсь — когда.

А и в самом деле: когда?

Через мгновенье? Через час? Через неделю?

Странно, но Смотритель не мог ответить и на этот куда как простенький вопросик. Он не знал — когда, тоже не знал. Понимал: сказав «а», нет смысла молчать и не договаривать алфавит до «я». И ведь ничего вроде не держит… Ничего!

Вроде…

— Ты не хочешь проститься с остальными? — спросил Ной.

Очень по делу спросил.

— Наверно… — неопределенно ответил Смотритель.

И опять сам не понял, что имел в виду. Наверно — да? Или наверно — нет?

А Ной постеснялся переспросить. Он, похоже, боялся тревожить уходящего Гая вопросами. И то получалось: какой ни задаст, все — мимо…

И все же рискнул:

— Ты оговорился… или проговорился… будто я — родоначальник и идущие следом будут знать о том. То есть обо мне. Так?

— Так, Ной.

— Откуда они узнают?.. Ну, дети, внуки, правнуки… ну, десятое поколение, двадцатое… Тут все понятно. Но есть у людей… я о шумерах говорю… свойство — забывать пращуров.

Чем дальше люди уходят по дороге Времени, тем туманнее становятся очертания предков. Веришь, я не помню… просто не ведаю ничего о тех, кто стоял у истоков шумерского народа,

— Человеческая память не всесильна. У нее есть пределы.

Мы помним лишь тех, кто смог уложить камень… или поставить веху, как больше нравится… в здание Истории. Твоя веха… или камень… самая первая.

— Но откуда это станет известно идущим следом?

— О первых слагают Мифы, — машинально обронил Смотритель и понял, что проговорился.

Подумал: ну и что с того? Будет человек жить-поживать и знать (не больше!), что о нем сложат Миф. Но человек был пытлив и не успокоился:

— Кто сложит?

Хороший вопрос! И, как уже пошло в их прощальном разговоре, у Смотрителя ответа не имелось.

— Люди, Ной. Ты говоришь: внуки-правнуки будут сами помнить. Верно. Они расскажут своим внукам-правнукам. Что-то приврут. Что-то добавят. Их правнуки добавят свое. А правнуки правнуков — еще. А кто-то когда-то положит Миф… тот, что дойдет до этого «кто-то»… на бумагу. И Миф станет каноническим… — чужое для шумеров слово. Поправился: — Всеми признанным. Единственно верным.

— Как я себе представляю, в нем… в многажды перевранном, тут ты прав… ничего не останется от истины. От того, каким я был на самом деле. Как я строил Ковчег. Как погиб Ис-Керим. Как мы нашли эту землю. Или даже — как вино мы пили и что с нами случилось…

Смотритель усмехнулся:

— Вот это-то как раз останется — черным по белому… — Повторил, будто сам вдруг услышал: — Черным по белому… —

И понял вдруг, что его тормозило. И сказал об этом: — Кто напишет? Да я и напишу. Черным по белому. — И, не объясняя ничего, встал: — Буди людей, Ной. Хватит им прохлаждаться! Дел полно…

— А ты… — Ной тоже встал. Стоял куда уверенней, чем прежде. А и то объяснимо: хмель рано или поздно испаряется. При любом атмосферном давлении. Аксиома. — Ты не уходишь?

— Пока обожду, — сказал Смотритель. — Тут, видишь ли, еще одно дело возникло…

— Твое? Или наше, общее?