Юрий Нестеренко - Юбер аллес (бета-версия) Страница 47

На спуске снова возникла толчея. Причиной тому была лужа, от которой разило дешёвым пивом. В середине валялись осколки бутылки. Все старались обойти лужу, видимо, не надеясь, что её когда-нибудь уберут.

Какая-то неопрятная женщина преклонных лет с ручной тележкой попёрлась прямо по луже, давя ногами хрустящие осколки стекла. За тележкой потянулся мокрый след. Люди неохотно расступались, давая дорогу напористой старухе.

Вниз вела широкая лестница. На ступеньках торговали. Правда, то была уже совсем мелочная торговля. Две тётки с раскрытыми колёсными сумками лихо распродавали сомнительного вида консервные банки без этикеток.

Как ни странно, посадочная платформа производила не столь уж неприятное впечатление, по крайней мере с архитектурной точки зрения. Гнутые колонны, расширяющиеся кверху, можно было даже назвать изящными. На некоторых даже сохранились следы мраморной облицовки, а белёные верха были относительно чистыми. Правда, вид сильно портили рекламные щиты, привешенные к потолку на тонких тросиках и раскачивающиеся в потоках воздуха.

Из общей картинки резко выбивалась одна деталь: металлический барьер, отделяющий платформу от путей. Барьер состоял из секций, разделённых на две половинки. По прибытию поезда они открывались, превращаясь в воротца.

Фридрих знал, что при большевиках - станция была построена в тридцать восьмом году - открытые пути ничем не отделялись от платформы. Заборчики были сделаны позже, когда травматизм и смертность из-за падений на пути достигли критической отметки. Однако, решил Власов, можно было бы всё-таки сделать это полезное защитное сооружение более изящным и хоть сколько-нибудь соответствующим облику станции. Впрочем, похоже, что архитектурные изыски в данном случае никого не интересовали.

Он в очередной раз отметил разницу между теоретическим знанием предмета и личными впечатлениями о нём же. В принципе, о московской подземке он знал почти всё, что нужно знать аналитику. Ему был хорошо знаком и внешний вид станций - по фотографиям, фильмам, видеозаписям, в том числе и сделанным в оперативных надобностях. Но никакие фотографии и записи не заменяли впечатлений от попрошайки на тележке, или от типа, ломившегося навстречу толпе. Или от запаха пивной лужи.

Первый поезд подошёл где-то через минуту. При его появлении вдоль барьера раздались громкие металлические щелчки: это раскрывались секции. Через минуту они уже были открыты настежь - как раз когда открылись двери поезда и оттуда повалила толпа. Кого-то из ожидающих зашибло створкой. Пострадавший матерился.

Фридрих решил не лезть в этот поезд: слишком уж плотной была толпа. Пришлось переждать.

Когда народ схлынул, Власов заметил, что каждую колонну охватывает нечто вроде деревянной скамеечки, правда, очень грязной и изрезанной. Он нашёл местечко, показавшееся ему относительно чистым, достал пакет с большими салфетками без увлажнителя, разложил две на краешке и осторожно присел.

Лемке плюхнулся рядом, не задумываясь о гигиене.

- Тут можно поесть, - сказал он. - На том сходе, - он махнул рукой в сторону, противоположную той, откуда они пришли, - жарят пирожки. Что они туда пихают, лучше не думать... но есть можно, я пробовал и вроде бы не отравился. Зато очень дёшево, - полуизвиняющимся тоном добавил он. - Это не Тверская.

- Да уж вижу, что не Тверская, - усмехнулся Власов. - Но вы же не предлагаете мне попробовать эту отраву?

- Нет, что вы, шеф. Я просто хотел перекусить...

Власов усмехнулся.

- Прижимистость не доведёт вас до добра, Ханс. Вам эти пирожки кажутся вкусными, несмотря на их, так сказать, происхождение?

- Ничего так, - признался Лемке. - Съедобно.

- Забавно. Вы тут живёте довольно долго, а я знаю обстановку только по рабочим документам. Но, оказывается, некоторые детали я знаю лучше, чем вы. Мне попадался один отчёт, где упоминалась эта проблема... В России нет закона против пищевых добавок. Точнее, его принятие было заблокировано лоббистами от сельского хозяйства. В результате чего во все эти пирожки пихают химические добавки для улучшения вкуса. Например, глютамат натрия.

- Это который "адзи-но-мото"? - неожиданно блеснул познаниями Лемке. - "Душа вкуса"? Так это японская разработка. Тут её на каждом шагу продают. Вроде бы в ней нет ничего вредного.

- За исключением того, что при быстрой обжарке глютамат разлагается и превращается в токсины, - парировал Власов. - К тому же в этих пирожках огромные дозы этой дряни. И неизвестно, что! они туда! кладут ещё!

Последние слова он уже выкрикивал - таким сильным был грохот прибывающего поезда.

На этот раз народу было поменьше, и им удалось войти в вагон.

Внутренности вагона выглядели довольно аскетически. Все удобства, которые предлагались пассажиру, заключались в узеньких железных сиденьях и паре металлических поручней, намертво вделанных в потолок. Окошки были забраны мелкой, но прочной на вид металлической сеткой - впрочем, прорванной в нескольких местах. На потолке горели маленькие, но яркие лампочки в виде глазков, забранные толстым стеклом. Кое-где стекло было замазано краской - видимо, оно было настолько прочным, что больше ничего с ним было сделать нельзя. Зато стены были исцарапаны и изрезаны как только возможно. Власов привычно пригляделся к граффити, и на сей раз обнаружил и сакраментальное "109", и серп с молотом, и даже - над самым потолком - трудолюбиво выцарапанное "немцев нах" (дальше была длинная царапина - видимо, автор надписи не смог её завершить по независящим от него причинам). На полу валялся и гремел всякий мусор - пустые банки, бумажки, остатки содранных рекламных плакатов, и ещё что-то такое. В целом всё это напоминало внутренности мусорного бака.

Лемке бодро ухватился за поручень. Власов, подумав о том, сколько рук его трогали и что это были за руки, предпочёл сначала протереть его влажной салфеткой.

В вагоне задребезжал звонок - видимо, это был сигнал к отправлению. Потом что-то загудело и хриплый неразборчивый голос произнёс: "следующая Вррр... левская". Через пять секунд двери со скрежетом захлопнулись, и поезд поехал.

Фридрих прикрыл глаза, представляя себе карту подземки. Насколько он её помнил, за Площадью Гёте в направлении центра следовали станции "Аэропорт" и "Динамо", потом "Берлинская" с переходом на кольцевую линию, и дальше, после длинного перегона, "Театральная". Всё это были станции старой довоенной постройки. Власов вспомнил старые фотографии станции, называвшейся при большевиках "Площадь Революции" (ныне "Воскресенская Площадь"). Когда-то это было эффектное сооружение, отделанное разноцветным мрамором, с бронзовыми скульптурами в нишах, изображавших то ли революционеров, то ли сотрудников ЧК с наганами. Что примечательно, все скульптуры были согбенными, словно придавленными мощью государства. Говорят, Сталину весьма понравился проект... После Освобождения скульптуры быстро исчезли - судя по всему, какие-то расторопные москвичи продали творения большевистского зодчества сборщикам цветных металлов, а мраморные плитки ободрали.

Впоследствии какие-то международные (то есть, конечно, англо-американские) организации настаивали на том, что станции "метрополитена имени товарища Кагановича" - так называли большевики подземку - суть памятники архитектуры и зодчества и нуждаются в восстановлении. Власов же считал, что это как раз тот самый случай, когда вандализм может быть хоть чем-то оправдан. Во всяком случае, восстановление большевистского капища с его гнусными героями представлялось ему кощунством и надругательством над жертвами коммунистического режима. Этак можно договориться и до идеи воссоздать так называемый "мавзолей". При подрыве которого, между прочим, пострадала часть кремлёвской стены...

На "Аэропорту" вагон заполнился: во все двери влилась густая, как гороховый суп, толпа. Власова обдало запахом пота, немытых тел, дешёвой еды и перегара. О том, чтобы выйти, нечего было и думать. На "Берлинской" народу прибавилось вдвое, причём добавилось много людей с ручной кладью - видимо, эти пришли с вокзала. Власову пришлось отпустить поручень и как следует упереться в стену, чтобы толпа его не раздавила.

Каждый раз при закрытии дверей голос рычал: "следующая Врррр... левская". Видимо, объявление делал автомат, который заклинило. Фридрих попытался сообразить, какая станция имеется в виду, и после недолгих размышлений понял, что рычание заглушает слово "ангел".

- Может, сойдем на Пересадочной? - прокричал Лемке, при этом пыхтя как паровоз: ему приходилось туго.

- Это что за станция? - удивился Фридрих. Насколько он помнил, следующей после "Берлинской" шла "Театральная".

- Просто труба! Переход! На Таганско-Пресненскую линию! - кричал Лемке, пробивая голосом шум поезда и гудение толпы.

Власов кивнул, пытаясь вспомнить, о чём идёт речь. В голове вертелись смутные воспоминания о каком-то московском скандале, вроде бы связанным с планами строительства новой станции, но ничего определённого он так и не припомнил. Похоже, с этой темой он не пересекался.