Виктор Дубровский - Трое в подводной лодке, не считая собаки (СИ) Страница 5

Белка внезапно вскочила и сделала стойку. Костя посмотрел с удивлением на неё.

— А что это вы тут делаете? А? — в тишине раздался женский голос с едва заметными истерическими нотками[2].

Щуря глаз от попавшего в него дыма, Костя обернулся на голос, быстро оценил обстановку и спокойно произнёс:

— Шла бы ты отсюда, девочка.

Молоденькая девушка стояла у кустарника дальней, от Кости, стороны полянки. Бесформенная, подпоясанная шнурком, серая хламида на ней оставляла самый широкий простор для фантазии, но не могла скрыть гибкий стан и приятные округлости. На ногах её были лапти с онучами, а в руках — небольшое лукошко, а русые, слегка вьющиеся волосы покрыты чёрным платком. Она отчаянно трусила, это было видно невооружённым взглядом, но неведомая сила заставляла её бросаться в бой.

— На моей земле рыбу ловите без разрешения! А кто вы такие? Беглые? Пошто по лесам скрываетесь? Я вот сейчас мужиков кликну, вас разом отведут в холодную!

Ярослав немного замешкался, но хотел обернуться, посмотреть, чей же это дивный голос он слышит. Однако судьба-злодейка чуть не испортила всё. Он начал уже разворачиваться, и тут произошло сразу несколько событий. Слава наступил в ведро с наловленной уже рыбой и начал падать. Удочка в его руках совершила рывок в сторону и вверх. Жерех решил, что его лишают заслуженного завтрака, рванулся и ухватил приманку с крючком. В итоге удочка полетела в одну сторону, жерех прилетел прямо в руки Константину, а Ярослав встал нараскоряку, упираясь руками в глинистый берег, перед юной, судя по всему, женщиной. Он, насколько смог быстро, вскочил на одну ногу, с грехом пополам освободил сапог из ведра, поправил очки на переносице, оставив грязные разводы на носу. Девушке эти эволюции показались настолько комичными, что она звонко рассмеялась, прижав кулачок ко рту.

Костя в это время боролся с резвым жерехом, Саша спешно собирал с лужайки разбежавшуюся плотву, а Слава смотрел на девушку и не мог насмотреться. Что-то мямлил совершенно непотребное, вроде, «дриада из кущ лесных, нимфа, Афродита… позвольте лобызать следы ваших ног…» и тому подобную чушь. Стоял, растопырив измазанные в глине руки, на лице его написана обида на столь, как ему казалось, неуместный смех, пополам с восхищением прекрасной женщиной. Выражение его лица вызвало у неё новый приступ смешливости, отчего Ярослав и вовсе скис.

Саша в смехе девицы сразу почуял шанс. Нужно было ловить благоприятный момент. Пока она смеётся, явно не побежит звать околоточного

— Сударыня, э-э-э… не стоит беспокойства. Мы не тати, а скромные паломники, заблудились вот э-э-э… и решили остановиться возле речки. Да ежели мы бы знали, то нешто? Непременно бы у вас спросили позволения, но вы-то неужто скитальцам не позволили бы переночевать в вашем лесу? Страннолюбие — есть первая заповедь господня, ибо сказано в Писании: «Страннолюбия не забывайте, ибо через него некоторые, не зная, оказали гостеприимство Ангелам»[3].

Костя уже откинул вторую порцию рыбьей мелочи и кинул в котелок куски жереха. Еще пять-семь минут — и можно было подавать на стол. Со словами: «иди, рожу умой», — бесцеремонно отодвинул Славу от прекрасной незнакомки и произнес:

— Позвольте представиться, Константин Иванович Берёзов. Это мои друзья, Ярослав Ханссен, — он показал на Славу, — и Александр Шубин. Путешествуем.

— Лежнёва, Анна Ефимовна, — ответила ему девушка, — помещица села Романова.

— Милости прошу к нашему шалашу, отведайте, чем бог послал, — проворковал он и негромко прошипел в сторону Александра: «Суетись, суетись!» От первых мгновений зависело слишком многое, нужно во что бы то ни стало привлечь женщину на свою сторону. То, что это не юная девушка, а женщина лет 23–25, не оставалось сомнений.

Саша мухой вытащил на белый свет пластиковый столик и раскладные стулья — он страстно любил отдыхать с комфортом, более, того, с некоторым шиком и даже дешёвым понтярством. Вытащил плетёную корзину со столовым набором (пластик под фарфор) на шесть персон, ложки, вилки и ножи из китайской нержавейки. Ловко, как будто всю жизнь этим и занимался, Костя под локоток подвёл Анну Ефимовну к столу, подал ей складной стульчик:

— Присаживайтесь, Анна Ефимовна, сделайте одолжение.

А тем временем Саша со сноровкой бывалого полового расставил посуду на столе.

— Как же вы в лес, а вдруг действительно здесь тати какие были бы?

— На всё воля божья, — с тоскливым фатализмом произнесла Анна, — и возле дома могут…

Что тати могут сделать возле дома, она не стала говорить, а Саша наливал уже в любимые гранёные стаканы лимонад.

— Не побрезгуйте, Анна Ефимовна, — предложил он. — Сей момент ушица будет.

— Невместно женщине с мужчинами за одним столом бражничать, — сказала помещица заученную фразу.

— Это не хмельное. Это безал… фруктовый напиток. Сладкий.

Анна пригубила чуть лимонаду и удовлетворённо зажмурилась.

— Хороший напиток. В нос только шибает.

Наконец и уху Саша разлил по тарелкам. Анна почему-то не начинала есть, поглядывая то на одного, то на другого. Слава сообразил и сразу же перекрестился:

— Ну, приступим, помоляся. Вы, Анна Ефимовна, кушайте. У нас тут без патриархальных церемоний, а молитву каждый про себя читает.

Ели молча. Анна — не наклонялась над тарелкой, а подносила ложку ко рту, держа под ней ломтик хлеба. Потом Ярослав решил поухаживать за дамой, забрал у неё суповую тарелку, а подал другую, с хорошим куском отварной рыбы. За что заслужил благодарный взгляд женщины.

— Добрая у вас уха получилась. Мужики-то все на поле нынче, некому рыбки наловить. А что это за овощ у вас?

— А, — догадался Слава, — это картофель. Сиречь, земляное яблоко.

— Так оно же ядовитое? И батюшка наш анафемой его называл!

— Оно ядовитое оттого, что неправильно готовили. У картошки съедобные корешки, а отнюдь не вершки, как некоторые считают.

— Картошка — второй хлеб, — добавил Саша многозначительно, — спасение крестьянства.

Ему очень хотелось произвести впечатление, но он не знал, на какую тему говорить, и вообще, как себя вести. Кроме того, по тем взглядам, что изредка бросала Анна на Ярослава, становилось понятно, куда будут направлены её симпатии.

Для дальнейшего ублажения гостьи и фиксации достигнутого успеха, подали на стол чаю с шоколадными конфетами, чем окончательно смутили женщину. Костя заметил, что она вела за столом очень деликатно.

— Анна Ефимовна, — продолжил Костя, — Мы несколько сбились со счёта в днях в своём путешествии, да и у схизматиков счёт иной. Не подскажите ли, который нынче день?

— Так Спас завтра[4], - ответила Анна.

— А год какой? — с нетерпением спросил Ярослав.

— Двести тридцать третий, ой, тысяча семьсот двадцать пятый, — она смущённо улыбнулась. — Батюшка у нас старенький, он всё по-прежнему считает. Сам никак к новому счёту не привыкнет, и нас путает. А что, у схизматиков не так разве?

— Схизматики разные бывают, — пояснил Слава, — у некоторых из них лета числят вовсе на наше не похоже.

Саша в это время пытался соотнести Спаса с привычным ему календарём, у него ничего не получалось. Поняв, что сейчас это самый простой способ сойти с ума, забросил это занятие.

— А вы, видно, в самых разных краях бывали? Ой, что это я.

Анна встала, поклонилась неглубоким поклоном, почему-то в сторону Кости, и сказала:

— Спасибо вам за хлеб, за соль. Засиделась я с вами.

— Куда же вы спешите, Анна Ефимовна?

— С девками по ягоды пошла, сейчас самое время малину брать. А оне, как без пригляду, так никакой ягоды не возьмут. А вас, судари, милости прошу к нам в дом. Негоже, как татям, в лесу хорониться, и обо мне что люди подумают?

— Э-э-э-э, Анна Ефимовна, тут дело деликатное. Наши одежды и кое-какие вещи могут привести в смущение людей. А там, по недомыслию, донесут ненароком, а мы не хотели бы доставлять вам беспокойства.

Она немного подумала и сказала:

— Я пришлю человека, он немой, ничего никому не скажет.

— Герасим что ли? — встрял Саша.

— Да, Герасим, а вы откуда знаете?

— Так просто подумалось.

Про Муму он деликатно промолчал.

— И одёжу я вам тоже присмотрю, — добавила Анна.

Всегда подозрительный Костя подумал: «А неспроста ли это жу-жу?», но, тем не менее, сообразил кулёк, насыпал конфет и всучил ей чуть ли не силком.

После ухода Анны, Ярослав сказал:

— Почти триста лет, а?

— Мне похрен скока лет, я в дикости прозябать не хочу! Унитазов нет, туалетной бумаги нет, автомобилей нет, нет даже парового двигателя! — воскликнул Саша. — Электричества нет, промежуточного патрона нет, и вообще!!! патронов, как таковых — нет! Химии нет, водки — и той нет! Как жить во тьме веков, если мы даже по-русски толком не можем разговаривать! Поелику, понеже, вельми паки, паки, иже херувимы!