Иван Кузмичев - Поступь Империи. Бремя Власти Страница 51

Сабли наголо. Пистоли взведены. Кони ломятся вниз, навстречу предвкушающим скорый разгром русских австрийцам и их балканских прихлебателей.

Кони быстро набирают ход, пальба, крики, стоны — все уже неважно. Прохора захлестнула волна безудержной ярости: перед глазами алая пелена, сквозь которую видны лишь едва зеленоватые силуэты, скорее даже тени и … все остальные.

Сквозь брешь в рядах русских полков с каждой секундой прорывалось все больше врагов, да и сама брешь увеличивалась, как воины не старались. Резервов как таковых уже не было, надежд на чудо и подавно. Митюха, да и остальные командиры прекрасно видели, что враг мало того, что многочисленней и свежей, так еще и боезапаса уже нет. Одна надежда — саперы успеют взорвать ущелье до того, как имперцы его займут.

За пару секунд до сшибки Прохор закричал что есть силы:

— Бей!

Рука со всего маха опускает клинок на голову первого попавшегося врага. Вжик! Слабое сопротивление отточенной стали о кость и фонтанирующий багровой кровью уже мертвый, но пока еще не осознавший этого австриец падает под копыта тяжеловоза кирасир. А Прохор уже сыплет ударами влево и вправо, убивая и калеча. Перехвачен пистоль за ствол — кончились заряды в первые секунды сшибки, зато набалдашник на рукояти легко проламывает черепа — успей только попасть в проносящихся мимо врагов.

Сзади и с боков словно кровавые мельницы орудуют кирасиры, бьющие имперцев куда умелей и злей чем молодой генерал!

В короткий миг передышки, разворачивая послушного жеребца навстречу выскочившей коннице противника Митюха подумал, что прорыв все же смогли закрыть. Но нет! Лишь показалось. Их удар лишь отсрочил разгром.

— Отступаем! Стройте батальоны в каре!! — крикнул Прохор оказавшись рядом с полковником Вороновым.

Он чудом услышал команду и тут же в ущелье звонким эхом разлетелся трубный глас команды. К

Приказ подхватили все горнисты. И после этого фронт казалось посыпался! Австрийцы радостно заорали, на пару минут усилили натиск, надеясь погнать русское воинство как каких-нибудь поляков или ублюдочных галичан. Но не тут то было. Стоило русским перестроиться и сомкнуть ряды, как отпор многократно усилился.

Из оставшихся в живых бойцов, образовалось три полноценных батальонных каре — в них вошли воины не то чтоб из разных рот: из разных полков стояли плечом к плечу так, будто всю жизнь этим занимались!

Каре медленно пятились, стараясь не дать противнику окружить соседа. И ведь не давали! Не в чистом поле сражались ведь, в ущелье особо не разгуляешься, коли с умом подойти, вот командиры и изощрялись. А Митюха с кирасирами помогал гасить особо рьяные выпады имперцев.

И вот когда каре уже входило в горлышко ущелья, за которым открывался вид уходящих в родные земли обозы с раненными, с запыленными орудиями и слабосильными полками на вершине будто какой-то недовольный великан заворчал. Сначала тихо, но затем ропот усилился, а потом и вовсе разразился трескучим камнепадом!

В один миг половину ущелья завалило булыжниками и мелким щебнем! Победа имперцев за жалкие секунды превратилась в поражение. Враги бросились прочь от стихии, бросая оружие и раненных.

Уставший Прохор смотрел на спины имперцев, а в голове вертелась лишь одна мысль: 'Как мне поднять своих на ноги, чтоб собрать трофеи?'

Впоследствии именно этот бой для Митюхи стал поворотной точкой в его летописи полководца, изничтожившей всю мягкотелость, а заодно юношеский максимализм.

Витязь, наконец, и правда стал таковым.

Глава 14

Мир с каждым годом меняется все быстрее. Эта истина известна каждому думающему человеку и от нее никуда не деться. Можно только возглавить процесс или хотя бы плыть в его фарватере. История учит многому, не солгу если замечу — в истории есть решение любой проблемы, необходимо только найти нужный эпизод.

К чему я веду?

Наверное, к тому, что как бы не хотел добиться величия для Отечества быстро его не достичь. Умом понимаю, а сердце жалится. Слишком много хочется дать людям, научить и возвысить, даром, что ли лечебницы, библиотеки и школы открываются во всех крупных городах и даже некоторых селах. И вижу как растут дети, тренируются воины и пашут на экспериментальных полях свободный люд: душа поет, но стоит задуматься какой ценой это получено и горько мне становится. Порой даже мысли подленькие закрадываются пустить все по проторенной дорожке и пусть развивается самобытное государство как и раньше. Но проходит секунда осмысления и гоню эту ересь прочь от себя! Потому как знаю — не может Русь, Душа мира всего, Отечество, стоящее между Западом и Востоком быть простым государством. Не в этом ее нелегкая участь, не для этого многие годы мы терпели нападки всего и вся, чтобы потом расслабиться и жить по велению строптивой души.

Да, знаю — русская душа в первую очередь впитывает в себя соборность и милосердие, даруя даже злейшему врагу второй шанс, не унижая слабого и не воруя у друга. Для простого человека это прекрасно! С таким народом можно горы свернуть, любой правитель о большем и желать не смеет. Но ведь тем кто управляет следует развивать в себе и другие качества, мировоззрение. И вот ради этого, ради того, чтобы русский мир не оказался в забвении по прошествии веков следует выделить те ступени к вершинам власти, которые человек способен постичь, не теряя самого главного — бессмертной души.

Недаром в последнее время частенько беседовал с патриархом Иерофаном, да и Варфоломей из Петровки наведывается все чаще — понимает, что мало отроков просто научить, нужно дать им такой задел на будущее, чтобы и в старости витязи ощущали свою полезность и важность, если не для окружающих, то для государства. Думаете, такое невозможно? А вот шиш всем и маслица сверху, знаю — осилить можно все, было бы стремление и вот его-то взращивать требуется в первую очередь, как великий труд возделывает многие версты в пашни, так и желание творца нового должно укреплять разум своих адептов.

Да, видно пора ложиться спать, потянуло на философию. Да и пора уже — солнце зашло, а глаза от ламп порядком устали…

— Государь! Государь! Беда, государь!

В беседку, где я работал с документами, вбежал пыхтящий как экспериментальный паровоз чудо-мастерской Димы Колпака, Никифор. Старик раздобрел, но хорохорился и ни в какую не желал уходить на покой. Впрочем, я и не настаивал — он со мной с первых дней моей новой жизни: предан, умен и молчалив. Ни разу я не слышал от него просьб о протекции, о плохой жизни, о трудностях. Старик всегда был тем столпом, на который я мог положиться. И самое главное в любой ситуации он сохранял присутствие духа, чтобы не случилось.

И увидев его такого, я на пару секунд опешил.

— В чем дело?

— Го… го… горит, — едва справляясь с отдышкой ответил он.

— Что горит?

— Чернь взбунтовалась, Кремль горит, императрица с детьми заблокирована!

— А где гвардейцы?

— Часть прорывается к Кремлю, часть убита, а остальные держат оборону на воротах.

— Зови Нарушкина.

— Уже сделано.

— Ступай, готовь походный мундир, выступаем через десять минут, — приказал я Никифору, тот поклонился и быстрым шагом скрылся за зеленой изгородью возле беседки.

Какой-то ушлый скот решил воспользоваться моментом. И судя по шевелениям до сего времени это скорее всего пресловутый Вольный. Решил значит половить рыбку в мутной водице, что ж, выходит плохо в свое время столицу чистил от разного отребья, нужно глубже копнуть, чтоб до самых кишок достать а потом еще разок копнуть да так, чтоб людишки навечно запомнили.

Не прошло и минуты как в беседку влетел майор Нарушкин: слегка запыленный, чуток взмокший. Таким перед государем он не позволял себе появляться. После тренировок с личным составом он всегда приводил себя в порядок, но тут случай особый. Вон стоит глазам пожирает, приказа ждет. Что ж, зачем человека расстраивать?

— Никита, собирай всех кого можешь, шли гонцов в казармы преображенцам и семеновцам — идем в столицу, чернь усмирять, — как можно спокойней приказал я, вот только заметил краем глаза, что Нарушкин слегка сбледнул. И это при скудном свете ламп.

Почему интересно?

Бывает так, что определенные события заставляют менять мировоззрение кардинально. Чаще всего к ним относятся те, что напрямую задевают человека. Я старался гнать прочь мысли о том, что может случиться непоправимое, ведь даже в годы стрелецкой вольницы детей не трогали, да и на царских особ рук просто так не поднимали. Но нет-нет да проскальзывала мыслишка о том, что Ольгу случись черни ворваться в Кремль не пощадят, да и Ярослава с Иваном в таком случае могут в порыве убить.

Да для нормального человека убить ребенка дикость, но ведь отбросам все равно, тем более дороги назад у них нет.