Егор Чекрыгин - Хроники Дебила. Свиток 2. Непобедимый Страница 52

Ведь племя — это не то, что Там страна или даже народ. Племя — это отдельный мир. Даже загробное царство у каждого племени, по сути, свое, что уж говорить об остальном? Только в племени живут «люди», а в других… Может, внешне они тоже похожи на «люди», но по сути дальше от них, чем какие-нибудь ящероподобные зеленые человечки с Альфа-Центавры или мыслящие бактерии с Сириуса.

Да, с ними можно общаться, торговать и даже совместно путешествовать и сражаться. Но «люди» от этого они не станут. Лишь женщины способны один раз в жизни перейти из мира в мир. Но для этого они должны умереть в своем племени. Их отведут за территорию стойбища или поселка. Положат на землю, уложив, как покойников, на бочок в позе зародыша, или разместят на плотиках для похорон в море. С собой им дадут предметы небогатого женского обихода, нож для разделки и готовки, шило или иглу, веретено, прясло и прочую мелочовку, чтобы и в ином мире они могли хоть как-то существовать. Потом племя уйдет справлять тризну по ушедшим, а к покойницам подойдут представители иного мира и заберут их с собой. Вот так и происходит обмен невестами.

И вот Кор’тек согласился покинуть свой мир, чтобы вступить в наш! Почему? И почему у него была такая тоска в глазах? Может, потому, что он больше не надеялся застать в живых свою родню и свое племя? Ведь это для меня рассуждение о том, что аиотееки прошли вдоль побережья, не более чем некая информация для размышления. А для Кор’тека это означает гибель его племени, а с ним и всего его мира. Как-то я об этом не подумал, когда проводил «политинформацию», рассказывая на Совете о своем видении международной обстановки. Впрочем, это было сразу после битвы, нескольких часов лечения раненых и пытки врага. Так что мне хватало тогда своих бед и огорчений, чтобы думать еще и о чужих чувствах.

Тогда понятно, что именно такого я прочитал в глазах Кор’тека — обреченность и неуверенность! Неуверенность даже не в себе, а в существовании своего мира. Неуверенность выброшенного в космическую пустоту человека с маленьким баллончиком воздуха в ранце. До ближайшей планеты — миллиарды лет пешком, и нету даже точки опоры, чтобы сделать первый шаг. Остается только висеть в абсолютной пустоте, лелея слабую ничтожную надежду на некое Чудо.

Вот, оказывается, кем были мои ирокезы — потерпевшие катастрофу в космосе, встретившиеся с Чудом! Воспринимающие каждый вздох как подарок и каждый лишний прожитый день как немыслимую удачу. Или это я себе все нафантазировал, а дикари просто живут, приспосабливаясь к ситуации и не обременяя свои тупые головы высокими материями?

— Вас’кил — уб. в бит. лес.

— Тайкат — уб. в бит. у Рог. ск.

— Виг’гхо — уб. в бит. лес.

— Ост’аки — уб. в бит. лес.

— Гир’атик — уб. в бит. у Рог. ск.

— Нот’ агит — уб. в бит. у Рог. ск.

— Гхр’игис — уб. в бит. у Рог. ск.

— Дасди — уб. в бит. лес.

— Сати’тху — уб. в бит. у Рог. ск.

— Гоири — уб. в бит. у Рог. ск.

— Зат’окон — уб. в бит. у Рог. ск.

Прежде чем торжественно вписать в племя ирокезов новые имена, сначала я решил привести в порядок давно, уже признаться, подзабытую «Ведомость на зарплату». Увы, уже почти полная оикия ушла от нас к предкам. И это только мужики — полноценные воины. Баб и детей я в этот список не вносил.

Да, малоприятное занятие. Иные имена мне почти ничего не говорили. Тот же Даеди, я даже не помню, кто это. Погиб еще в Лесной битве, когда и племени ирокезов не существовало. А вот тот же Сати’тху — первый соплеменник, которого я собственноручно добил. Да еще и очень хороший человек. Мой дристун старается не показывать вида (будущий воин и слезы — несовместимы, как он думает), но мордаха у него частенько бывает заплаканной. Видно, за пару месяцев парень сильно успел привязаться к приемному отцу.

Да я и сам как-то успел к нему привязаться. Просто, видно, не понимал этого, Сати’тху был не особо яркой, зато очень надежной личностью. На него всегда можно было положиться в бою или работе. Да и просто молча посидеть рядом у костра, не обременяя себя натужными поисками тем для разговора. Это ведь тоже большой талант — уметь быть ненавязчивым, но одним своим видом внушать теплоту. Или, допустим…

Много чего я бы сейчас мог сказать об этом и пяти-шести других погибших парнях, которых успел узнать. Мог и хотел. Описать их внешность и характер. Рассказать, как славно они дрались и какую грандиозную победу одержали. Но, увы. Все, что я мог, это сокращенное до минимума «уб. в б.». Лист пергамента, вырезанный из жилетки павшего врага, — это вам не толстая тетрадка. На нем особо не распишешься. Надо экономить место и для новых имен, и для, увы, новых скорбных дописок.

Конечно, по большому счету, все это ничтожные потери, если сравнивать их с грандиозностью битв, в которых мы одержали победу. Обычно тут, при равных условиях, размен идет один к одному, а выигрывает тот, кто сможет выдержать отчаяние от потери близких и собственный страх и не бросится бежать. Тут ведь дерутся не просто солдаты или там дружинники. Воинов одного племени связывают вместе не просто узы дружбы или долг перед родиной. Они все — родня. Одна семья, бьющаяся за свое выживание, даже если при этом грабит соседа. Потому что иначе сосед может решить, что ты слаб, и придет к тебе.

Но у нас было малость по-другому. Мы и бились не один на один, а строем против толпы. Да и определенная отрешенность от жизни, которая была у «забритых», пока они не стали ирокезами, добавляла нашим хладнокровия и бесстрашия. Чего скорбеть о потере друзей и даже собственной смерти, если, лишившись племени, ты, по сути, и так мертв? А на твоих плечах не лежит ответственность за жизни родных и близких, встреча с которыми тебя ждет в случае твоей смерти?

Сейчас, конечно, все уже по-другому, по жизни. Но Гит’евек и Старшины, думаю, как-то умудряются поддерживать это ощущение отрешенности у своих подопечных. Неоднократно замечал, что, когда они в строю, у наших вроде бы хорошо знакомых мне мужиков появляются совершенно другие лица. Как командиры этого добиваются, я не знаю. Не суюсь в их дела принципиально. У воинов, настоящих воинов, есть свои обычаи и ритуалы, в которые даже шаман не имеет право лезть. Понадобится помощь, спросят сами, а так… Тому, кто не ходит вместе с ними в одном строю на врага, лучше во все это не вмешиваться!

Да, а пока нам везет! Даже в последнем бою с аиотееками мы разменяли одного нашего воина на троих врагов (ага, плюс восемь баб и один мальчишка). Что уж говорить о битвах с прибрежниками-пиратами, не слишком обремененными доспехами, хорошим оружием, а главное — воинской выучкой? Там мы счет и десять к одному сводили, а то и покруче!

Хорошая выучка и моя хитрожопость пока были на нашей стороне. Но как долго это сможет продолжаться? Уже сейчас племя, по сути, не боеспособно, поскольку почти две трети наших вояк ранены и как минимум треть в строй вернется еще не скоро. Лга’нхи даже пришлось подключить мальчишек для разведки и дозоров. И это нам еще дико повезло — наткнись мы на чуть большие силы противника или окажись местность менее удобная для засады, и племени конец. Так что задача на ближайшее время — как можно старательнее избегать любых схваток. А это уже зависит не столько от нас, сколько от наших противников и удачи.

Да. Хочется, конечно, что-то такое выдумать, вроде собственного вранья про отведение глаз противнику и насылание ночи на преследователей, придумать маскировочную сетку или переодеть всех наших ежиками или крокодилами, вводя врага в заблуждение. Но в голову пока ничего умного не приходит. Так что наша единственная защита — осторожность на грани пугливости. Позапрошлую ночь, например, мы провели в море, отогнав лодки подальше от берега с его камнями и прибоем и связав их все между собой. Пресной воды было по паре глотков на брата, сушеное мясо и рыбу в подобных «сухих» условиях потреблять — чистое самоубийство, спятишь от жажды, потому пришлось объявить разгрузочную ночь. Но лучше уж пострадать одну ночь от жажды, голода и холода, чем попасть в руки врага. Пусть даже наши разведчики и засекли лишь его бледную тень, в виде точек на горизонте. Но я сказал, — «в море», и Лга’нхи со мной согласился.

Ну вот, список приведен в порядок согласно существующей реальности. Правда, пришлось допрашивать Гит’евека про имена погибших. Подло, конечно, так издеваться над больным, но что поделаешь — обращаться к другим с такой просьбой я постеснялся. А с Гит’евеком этот разговор провел под маркой «готовности к переходу в загробный мир», мол, не бойся, если что, тебя там наши встретят, давай-ка вспомни их имена.

Ляпни кто мне такое в схожих условиях — устроил бы истерику. А он воспринял это спокойно. Действительно, коли переходишь из одного мира в другой, так уж лучше, чтобы тебя там встретили друзья, чем торчать там один-одинешенек в ожидании появления родни. Кажется, я реально его этим успокоил. Вот только успокоить бы еще и себя.