Александр Больных - Пуля-дура. Поднять на штыки Берлин! Страница 52

– Отлично, – пробормотал Шувалов, – просто отлично. Значит, прусский стервятник сидит за караулом! Отлично! Сейчас надо подумать, как сие использовать получше и что сделать с пособниками прусскими здесь, в столице. Давай рассказывай, – потребовал он.

Петенька, как мог, сбиваясь и повторяясь, рассказал о событиях последних четырех месяцев: как сражались, как догоняли пруссаков, как «помогали» австрийцы. Указал Александру Ивановичу на пакет с орлеными печатями, в коем лежали перехваченные письма австрийских подсылов. Однако графа они не слишком заинтересовали, чему Петенька немало удивился. Впрочем, по здравому размышлению, он заключил, что начальнику Тайной канцелярии все это было прекрасно известно, ведь она следила за кознями и происками недреманно, и полученные бумаги лишь подтверждали ведомое.

Затем граф принялся выяснять, что именно сам Петенька сделал в этих сражениях, а когда узнал, что это именно он схватил Фридриха после битвы на Зееловских высотах, то пришел в совершенный восторг и даже коснулся сухими губами Петенькиного лба. Однако Петеньке это почему-то совсем не понравилось, слишком восторг этот хищным выглядел, даже черным каким-то. Граф на минуту задумался, потом потер руки и сказал:

– Докладывать во дворец сам поедешь. У матушки-государыни в обычае щедро награждать вестников победы. Надеюсь, и тебя монаршей милостью не обойдут. – И он снова ухмыльнулся.

Наконец-то Петенька дождался счастливого момента быть принятым Ея Величеством! Строевым шагом он вошел в залу, держа шляпу по уставу на сгибе левого локтя, в правой же – запечатанный пакет с донесением графа Петра Ивановича. И тут же у него неприятно заныло в груди. Меньше всего он рассчитывал увидеть здесь чуть ли не всю Конференцию в полном составе – и великий князь, и Бестужев (вот уж истинно – дьявол помогает выплывать!), и Трубецкой, и Бутурлин…

Он замер в нерешительности, но государыня сделала знак приблизиться, Петенька отдал рапорт по всей форме и протянул ей пакет. Однако ж Елизавета Петровна качнула головой в сторону Бутурлина, и Петенька передал пакет ему. Бутурлин разорвал пакет, пробежал бумагу глазами, рот его невольно открылся, он поднес бумагу к самым глазам, перечитал еще раз.

– Ну что там, граф? – чуточку капризно спросила императрица.

– Победа, ваше величество! Полная победа! – торжественно возгласил Бутурлин.

Великий князь подскочил словно ужаленный:

– Не может быть! Великий Фридрих непобедим! Русская армия ничто по сравнению с прусской!

Бутурлин бросил на него быстрый взгляд и, уже не скрывая своего торжества, не произнес, но возгласил:

– Армия прусская разбита наголову, таковая более не существует. Преславный город Берлин взят на шпагу победоносными полками вашего величества, – он поклонился государыне-матушке. – Столица неприятельская в наших руках! Мы можем продиктовать условия мира, выгодного к вящей пользе Российской империи.

– Не сметь! – взвизгнул великий князь. – Даже не сметь помыслить о том, чтобы унизить великое королевство Прусское! Оно есть ein sprechendes Beispiel для фсей Еффроп! – Как всегда, волнуясь, он начинал мешать русские и немецкие слова, не замечая, что лица окружающих кривятся, будто им показали нечто вовсе непристойное. – Наш первейший долг есть освободить столицу великого Фридриха и принести ему надлежащие случаю извинения. Только такой рыцарский поступок может загладить ужасную и непрощаемую вину русских официрен! Мы должны выплатить большой контрибуций, лишь тогда король Фридрих согласится простить нас.

По лицу императрицы пробежал тень, и она несколько недовольно произнесла:

– Наши офицеры радели о славе российского оружия и увенчали его лаврами неувядаемыми. Таковые действия заслуживают лишь похвалы, но никак не порицания. Поэтому мы изъявляем наше монаршее благоволение армии и главноначальствующему… Кто там?

– Генерал-аншеф, сенатор и кавалер граф Петр Иванович Шувалов, – живо отрапортовал Бутурлин, на мгновение оглянувшись на скромно стоящего в сторонке Ивана Ивановича Шувалова.

Императрица милостиво улыбнулась:

– Полагаю, таковое к службе рвение заслуживает всяческого поощрения. А потому, приняв в рассуждение все обстоятельства, мы почитаем должным пожаловать графу Петру Ивановичу звание фельдмаршала, дабы он и далее приумножал славу знамен российских.

Великий князь даже лицом почернел. Бутурлин, с трудом удерживаясь от злорадной ухмылки, торжественно сообщил:

– Еще граф Петр Иванович сообщает, что, снизойдя к бедственному положению мещан города Берлина, почел возможным ограничить контрибуцию всего десятью миллионами талеров, каковая сумма уже собрана и отправлена в казну вашего императорского величества за надлежащим караулом. Эти деньги позволят исправить положение казны российской. К тому же радением губернатора Восточной Пруссии генерала Василия Суворова собрана изрядная подать, отправленная тем же конвоем, так что теперь казна вашего величества находится в исправности.

Елизавета Петровна снова кивнула:

– Нас радует усердие наших верных слуг. Передайте Василию Ивановичу Суворову наше монаршее благоволение.

Зато глаза великого князя буквально побелели от злости. Было понятно, что лишь присутствие императрицы сдерживает его, иначе здесь и сейчас забушевала бы ужасная гроза. Однако по довольно прищуренным глазам Бутурлина Петенька понял, что разыгрывается какая-то хитрая партия, смысла которой он не мог уловить. Но в голосе Бутурлина зазвенел металл, когда он возгласил:

– Тако же в последнем победоносном сражении наших войск, имевшем место быть под городом Зееловом, нашими доблестными войсками был пленен король Фридрих, который сейчас пребывает в штаб-квартире нашей армии с приличным его званию уважением.

Тут уже Петр Федорович не смог сдержаться, он взметнулся, как пружинами подброшенный, и, потрясая кулаками и брызгая слюной, завопил в лицо Бутурлину:

– Да как вы только посмели! Это унижение кёниглихе тшесть! Неслыханная дерзость! Казнить!

Но Бутурлин улыбнулся еще слаще и, не обращая внимания на беснования великого князя, чуть протяжно возгласил:

– А еще граф Петр Иванович изволил представить вашему благосклонному монаршему вниманию отважного офицера, пленившего короля Фридриха. Это тот отважный юноша, который доставил сию важную депешу. Секунд-майор Валов, ваше величество.

У великого князя даже горло перехватило, он ничего не сумел вымолвить, а Елизавета Петровна милостиво кивнула и протянула руку:

– Какой славный юноша…

Сначала Петенька не понял, что от него хотят, но получил ощутимый толчок в спину и, упав на одно колено, наипочтительно поцеловал монаршую ручку.

– Если на то будет воля вашего императорского величества, мы все готовы живот положить во славу оружия российского.

– Ну, ну… зачем же так, мне нужны живые воины, – чуть лукаво произнесла императрица. – И мы подумаем, как наградить тебя за усердную службу.

Зато опомнившийся Петр Федорович завопил, опять срываясь на визг:

– Да как ты посмел, холоп?! На феличайший король поднять свою грязную руку! Мы тебя подвергать exemplarische Strafe! Мы повелеваем арестовать этот некодяй! Казнить без промедлений! Расстрелять! Нет, не расстрелять, мы прикажем тебя повесить.

Однако ж на сей раз никто не поддержал его, даже обычные клевреты великокняжеские предпочли промолчать. Князь Трубецкой с совершенно отсутствующим видом, словно бы стараясь показать, что он-то здесь совершенно ни при чем, предложил:

– Я полагаю, что сей храбрый юноша вполне достоин повышения в чине. Вот только какого? Не каждый день все-таки короли в полон попадают.

При этих словах великий князь снова побагровел, а Бутурлин охотно поддержал:

– В полковники его, молодца, в полковники! Орлом настоящим будет.

Императрица звонко рассмеялась:

– Ну, господа, вы, право, совсем мальчика забалуете. Нет, рановато ему в полковники, раненько. А вот подполковником мы его жалуем, заслужил. И, чаю, то не последнее отличие будет у этого молодца.

Петенька глянул на багровую и раздутую физиономию великого князя и понял, что в этот день он заполучил смертельного врага, врага, который не простит ему ни унижения Фридриха, ни собственного. И после воцарения Петра Федоровича сибирская ссылка покажется ему форменной наградой, потому что уже не плахой, дыбой и колесом повеяло…

В общем, вернувшись в особняк Александра Ивановича, Петенька погрузился в глубокое раздумье. Его совершенно не радовало получение нового звания. Ведь он помнил слухи о том, что матушка-государыня не крепка здоровьем. Всплыли в памяти и нехорошие разговоры, бродившие в армии после сражения при Цорндорфе, о том, как граф Апраксин, получив известие о нездоровье государыни, решил, опаски ради, не слишком задирать Фридриха и вообще чуть было не увел армию обратно из Пруссии. Поговаривали, будто Фридрих купил его за два миллиона талеров, но Петенька в это не верил, равно как и не верил в басню об обманувшем фельдмаршала жиде. Дескать, Апраксин отправил домой полученное золото в бочонках, надписав на них «Прованское масло», но хитрый жид-фактор, почуяв неладное, проверил один из бочонков и, поняв, в чем дело, украл золото и передал жене Апраксина бочонки с одним только первосортным прованским маслом. По той-де причине с фельдмаршалом случился удар.