Андрей Валентинов - Царь-Космос Страница 6

– Делом пока займемся, – рассудил он. – Про радий – это только начало, пусть и важное. Каннер нам еще «вермишели» накидал. Сказал, что не к спеху, но лучше надолго не откладывать.

Вырыпаев недоуменно моргнул. Пришлось пояснять.

– «Вермишель», товарищ батальонный, – не только лапша по-буржуйски, которая сейчас только в академическом пайке встретишь. Это еще и не слишком важные вопросы, из тех, что высокому начальству решать не с руки. Вот, скажем, есть Совнарком – и есть Малый Совнарком, его как раз «вермишельным» и прозвали. Сваливают туда всякую мелочь, чтоб разбирались помаленьку.

– Кажется, «вермишелью» называли мелкие вопросы из повестки Думы, – вспомнил батальонный. – У нас в классе думали, что это – насчет продовольствия. Тогда, зимой 1916-го, перебои с хлебом начались.

– Во-во, правильно рассуждаешь. В Научно-промышленный отдел бумаги приходят разные. Которые из учреждений, те рассматриваются в первую очередь, на официальных заседаниях. Но отдельные партийцы тоже пишут – и пишут много. Это и есть «вермишель». Наша задача – изучить и отсортировать. Ерунду – в архив, ценное – на рассмотрение. Пока у нас писем немного, с полдюжины. Два я сразу назад отдал, там про клады колчаковские. Гриша Каннер предупредил: если про золото и про иную наличность – возвращать без изучения и проверки. На них свои читатели найдутся, которые в черной коже.

– Жаль! – искренне вздохнул батальонный. – С детства мечтал клад отыскать. «Пиастры! Пиастры! Пиастры» «Да сбудутся мечты Билли Бонса!» «Дарби Макгроу! Дарби Макгроу! Дарби, подай мне рому!»

Ротный только плечами дернул:

– Пиастры – это из детской книжки? Читал как-то в госпитале, там, правда, первых страниц не было. Скурили, грамотеи! Твои пиастры, товарищ Вырыпаев – форменная ерунда, они все на одной-единственной шхуне без напряга поместились. А восемь вагонов золота из Казанского хранилища, которые беляками за Байкалом спрятаны? Тут уж не шхуна потребуется. Ничё, гимназист, там еще много интересного. Бери, читай! Про водяных людей есть. Слыхал о таких?

Настало время батальонному пожимать плечами.

– Нет, не про водяных, которые в сказках, – понял его Семен. – А про возможность долгого пребывания под водой, что представляет немалый интерес для ведения разведки и партизанский действий во вражьих тылах. Погляди – и дай оценку. Там какие-то чудики часами в речке сидели, даже не булькали.

– Водоармейцы в тылу врага, – с выражением проговорил Вырыпаев. – И красный авиатор товарищ Яга. «Мертвецы Парижской Коммуны воскресли под красным знаменем Советов!»

– А, ты тоже плакат видел? Товарищи пропагандисты, конечно, погорячились. Народ у нас простой и конкретный, намеки не шибко понимает. Увидит того мужика в буржуйском цилиндре и, того гляди, поверит. Нас и так всякие несознательные «антихристами» величают…

– Был у меня случай, – хмыкнул красный командир. – Взяли село, с боем, с кровянкой, а после, как отдышались и воды выпили, собрались наших ребят хоронить. Так местные не хотели на кладбище пускать, чтобы, мол, церковную землю не сквернили.

Он встал, без особой нужды поглядел в окошко, сжал левую руку в кулак.

– Вот тогда мы и наслушались. «Анчихристы, анчихристы, земля вас не примет!». Зря это они, злые мы были. Еле удержал бойцов, парни уже пулемет развернули. Одну бабку, самую вредную, на штыки все-таки взяли. Если подумать, так этой ведьме старой и надо! Мы ее для примера прямо на улице бросили – и до вечера забирать запретили, чтоб прочим неповадно было.

Белый офицер не выдержал – поморщился.

– Про водяных ничего не скажу, а вот про всяких ходячих мертвецов разговоры были. Полк Бессмертных Красных героев, гаитянские зомби на службе Республики Советов. Одним махом полк беляков загрызахом!

– И кровищу выпивахом, – согласился краском. – Смешно. А ты про «попрыгунчиков» в Питере слыхал? Были такие бандюки, на кладбищах прятались и в простыни одевались. Объяснить, зачем? Идет гражданин поздним вечером, а тут перед ним этакое страшило да еще с револьвером в руке. Тут не только кошелек отдашь!

– Погоди! – изумился бывший белогвардеец. – Выходит, все эти разговоры про полк мертвецов – вроде психической атаки?

– Вроде. Но не все так просто. Видел я этот полк, 305-й пехотный. И с товарищем Венцлавом, его боевым командиром, знаком. Все под Казанью началось, в сентябре 1918-го. Тогда наши еще воевать не умели, гад-Каппель одним батальоном целые дивизии гонял. Приехал товарищ Троцкий, в Свияжске его ставка была. Стал порядок наводить, трусов в расход пускать, целые полки расформировывать. Всякое случалось, каждого десятого стреляли, заградительные отряды из латышей ставили – пулеметами народ взбадривать. Сейчас об этом вспоминать не любят, но что делать-то было? Пропал бы фронт, рухнул. А ведь помогло – научились воевать.

– Научились, – кивнул поручик. – У нас в штабе как-то подсчитали. В 18-м «добровольцы» побеждали даже один к семи. В начале 19-го – один к четырем, к ноябрю – один к двум, и то не во всех случаях. Но дело не только в учебе. К 1919-му и у белых, и у красных личный состав стал практически одинаковым. И там мобилизованные, и там.

– Слишком умные они, твои военспецы, – хмыкнул красный. – Не все части можно равнять. Одно дело – латыши или Червонные казаки, совсем другое – обычный зауряд-полк из крестьян Весьегонской волости. Товарищ Троцкий это сразу понял. Он тогда, в сентябре, предложил трусов метить – черные воротнички нашивать. Не поддержали. Тогда иначе сделали – начали создавать штрафные части. 305-й полк как раз такой. Собрали дезертиров – тех, что с поля боя бежали, командиров-растяп, комиссаров-недоумков. А во главе поставили испытанного большевика товарищ Венцлава. Рука у него тяжелая. Каторжанин! Вот он их к нормальному бою и привел, через полгода его часть в самых лучших числилась. Сейчас это Особый полк, в Подольске стоит.

– А как же Бессмертные Герои? – удивился беляк. – Мертвецы ходячие, революционные? Эй, по кладбищу! Тре-во-га-а-а! Гробы открыть, саваны заправить, катафалки на боевую позицию!..

Красный командир смеялся так долго и весело, что поручик даже позавидовал.

– Хорошо формулируешь, тебе бы резолюции составлять! Дело так было. Собрали в полк дезертиров и прочую шушеру, под знамя поставили, а дальше что? Как в бой их послать, чем убедить? Смертью уже пуганные, там не десятого – каждого третьего в распыл пускали. Вот тогда кто-то и скажи: беглецов, мол, будем отправлять в Столицу к товарищу Кедрову, который из коллегии ВЧК, на предмет научных опытов на живом человеческом материале. Ерунда, понятно. Товарищ Кедров тогда на севере воевал, какие уж опыты! Но, представь, подействовало, как наскипидаренные в атаку побежали. Потом и по армии слух пошел, что штрафников в Столицу отправляют – живьем резать и пиявкам скармливать. А дальше, как в телефоне: не туда отправлять, а оттуда, и не для опытов, а после. И страхов всяких напустили: мертвякам микстуру особую вводят, чтоб из гробов вставали, по лесам оборотней ловят для использования в разведке, а сам товарищ Венцлав – упырь сибирский, из тех, что осина не берет. Ребята в полку, не будь дураки, спорить не стали, со всей этой ерундой соглашались. А там и прозвание родилось: Бессмертные Красные герои, не кто-нибудь. Между прочим, когда полк подтянулся, его стали для воспитательного воздействия использовать. Шепнут новобранцам, что провинившихся Бессмертным Героям отдадут на предмет поправления их здоровья – шелковыми становились. Вот и все сказки!

– Логично, – рассудил поручик. – Но скучно как-то. У меня семья не слишком верующая, в церковь ходили, чтобы только приличия соблюсти. Я детства усвоил, что сказки – сплошная выдумка, звери человечьим голосом не разговаривают, девочку же Машу три медведя просто съели. А упыри и оборотни – всего лишь плод народного невежества.

Командир РККА ответил не сразу. Думал.

– А! Понял, к чему ты. Жить вроде как скучно? Сплошная научная картина мира, и никакой тебе интеллигентской романтики. А ты представь, что байки про 305-й правдой оказались. Веселее бы стало – с упырями? Нет, я без нежити обойтись готов, оно спокойнее будет. Только вот картина эта научная какая-то не шибко ясная. То с одного краю подтекает, то с другого. Никак товарищи ученые разобраться не могут.

На этот раз белый офицер был с ним полностью согласен.

В семье поручика действительно не жаловали мистику. Если мать еще допускала, пусть только в теории, существование Верховного Существа и неведомых человеку «тонких» миров, то материализм отца был строг, как железнодорожное расписание. Даже если дети болели, инженер-путеец не молился и не ставил в церкви свечи «за здравие». Когда старший уходил добровольцем на германский фронт, и мать, прощаясь, перекрестила сына, непримиримый материалист отвернулся. Тем невероятнее было то, что случилось дальше. Отец отозвал будущего поручика в сторону и ровным, без тени эмоций, голосом поинтересовался, не помешает ли ему в дороге одна небольшая вещь. Совсем маленькая, пустяковая.