Владимир Свержин - Чего стоит Париж? Страница 6

Он расправил плечи и Чеканным шагом отправился вдаль по коридору. Весь вид Лиса являл собой преданность и служебное рвение, между тем как в голове моей на канале закрытой связи раздавался его залихватский голос:

Наша служба и опасна, и трудна,И на первый взгляд как будто не видна.

И вот теперь я стоял, напряженно вглядываясь в ножки перевернутого стола, и ждал сообщений от напарника.

– Ну вот, кажется, началось, – донеслось до моего слуха. Шевалье де Батц снял с головы шлем и размашисто перекрестился, точно перед прыжком с высоты в воду. «Пли!» Массивная аркебуза судорожно дернулась назад, цепляясь приделанным снизу крюком за тяжеленную столешницу, чтобы не быть отброшенной в комнату мощной отдачей. Гулко грянул выстрел, и вдалеке, на гребне ограды, несколько человек, лихорадочно ловя опору в воздухе беспомощными руками, опрокинулись в толпу, тотчас сомкнувшуюся над, быть может, еще живыми телами и продолжавшую свой звериный натиск. Одна из жертв, застигнутая беспощадной картечиной в момент прыжка во двор, висела, зацепившись одеждой за острый шпиль, истекая кровью и надсадно горланя что-то неразборчивое.

– Порох сыпь! Заряжай! Пыжуй! – возбужденно командовал де Батц, поглядывая из-за импровизированного бруствера на первых смельчаков, преодолевающих по приставным лестницам оскалившуюся коваными остриями преграду. – Целься!

Один из гасконцев спокойно и без суеты прильнул к прорези в прицельной планке, старательно проводя воображаемую прямую между раструбом жерла аркебузы и очередными клиентами приемной святого Петра.

– Пли! – Двадцать картечин, точно двадцать ядовитых шершней, с воем вырвавшись из длинного ствола, понеслись к своре негодяев, уже перемахнувших через дворцовый забор и пытающихся примером своим воодушевить оставшихся по другую его сторону, приступить к своей людоедской трапезе.

– Браво, Гастон! Браво, Жерар! – радостно кинул отважный лейтенант, зорким взглядом оценивая результат выстрела. – Еще четверо!

Не надо быть большим математиком, чтобы сосчитать, сколько выстрелов сможет сделать несколько десятков таких вот аркебуз, установленных в разных частях огромного дворца, за те считанные минуты, которые нужны толпе, чтобы достичь дворцовых ворот и, разбив их, ворваться внутрь. Как ни считай – кошкины слезы. Опьяненная дерьмовым вином и религиозным фанатизмом толпа попросту не заметит потерь. Лишь завтра нынешние вояки, те из них, которым выпадет участь пережить нынешнюю ночь, начнут мучительно вспоминать: откуда, черт возьми, появилась эта ссадина, этот порез или пулевая дырка, кровоточащая, как свежерезаный поросенок, и, похоже вовсе не желающая затягиваться.

Счет явно был не в нашу пользу. Толпа, все более и более теряя страх, лезла на железную изгородь, набрасывая на ее острые пики соломенные тюфяки, узлы с награбленным добром, а то и просто деревянные башмаки-сабо. Вновь и вновь в бессильной злобе, из-за таких же окон грозно огрызались аркебузы защитников, вырывая из рядов штурмующих все новых бойцов, но гизары лезли и лезли. Вскоре к рокоту нашей легкой артиллерии примешалась жестокая дробь пистолетных выстрелов, но и это были лишь жалкие потуги. Толпа шла вперед неудержимо, не замечая потерь и сметая все на своем пути. Опять и опять звучали над моим ухом отрывистые команды на звонком южном диалекте французского, и комната все более наполнялась сладковатым пороховым дымом, от которого першило в горле и слезились глаза.

«Оставаться здесь далее – безумие», – с тоскою думал я, глядя на бушующую толпу под окнами, на своего бесстрашного лейтенанта, пребывающего, по всей видимости, в весьма приподнятом настроении. «Интересно, как там Лис?» – Я активизировал связь.

– «Сережа, как успехи?»

– «Потрясающе! Еще немного – и я смогу водить экскурсии по Лувру».

– «А если серьезно?»

– «Капитан! То есть не поймите меня правильно, но таки мне сдается, что ты единственный Генрих Наваррский на весь этот гребаный памятник архитектуры».

– «Этого не может быть! Ищи! Только поскорее, а то, не ровен час…»

– «Ну шо ты меня пугаешь! На крайний случай, я первый побегу освобождать законного монарха. Я тебе говорю, Генриха нет нигде. Причем не только его, но и эту самую, как ее, сову, тоже давным-давно никто не видел».

– «Лис, куда он мог деться?! Он должен быть во дворце. Ты в апартаментах Маргариты Валуа смотрел?»

– «У королевы Марго, что ли? Ты думаешь, он может быть у нее? Занятная идея! Ладно, схожу еще там посмотрю. Угу, представляю себе эту картину: отважный король Генрих Наваррский в последнюю минуту жизни покрывает собой главную луврскую амбразуру».

– «Ты о чем?»

– «О ком. О Ее Величестве. Ладно, все – умолкаю. Иду искать. Отбой связи».

– Мой капитан! – услышал я радостный голос де Батца. – Чернь уже у самых ворот. Надеюсь, вы лично поведете нас в бой! Войска построены и ждут приказа. Я взял на себя смелость распорядиться принести ваши доспехи. Прошу, поспешите, мой капитан! Ждут только вас. Все готово к атаке! – Гасконец поклонился, кладя ладонь на рукоятку эстока [6] .

Хочется верить, пороховой дым, висевший в комнате, скрыл недоумение, отразившееся на моем лице. Атака в такой момент была сущим безумием. Но, насколько я мог судить, сотни защитников Лувра были охвачены им, и я, вернее, мой двойник – король Генрих Наваррский, ни за какие сокровища и блага этого мира не должен был обмануть восторженного ожидания этих неистовых сотен.

– Ты прав, Мано, поспешим!

Внутренний двор Лувра был забит почти полностью: конные пистольеры верхом на гнедых, как на подбор, жеребцах, швейцарцы в надраенных кирасах с алебардами в руках, шотландцы в традиционных килтах, в беретах с перьями и неизменными баскетсводами [7] у пояса – все, как один, готовые идти в бой и погибнуть в считанные минуты. Впрочем, кто же думает о смерти, когда в воздухе пахнет такой славной дракой! Все они были чужаками в этой земле, все были нелюбимы парижанами и задираемы ими не раз. И вот теперь у каждого появлялся шанс свести с ними счеты. Пусть на короткий миг – что ж из того!

Появление короля Наваррского во дворе, на площадке для игры в мяч, вызвало бурю восторга, которого вряд ли удостаивалась звезда эстрады, вбегая в наполненный ликующими почитателями зал. За моей спиной из-за темной арки ворот, перекрытой двойным железным частоколом решетки, доносились гулкие мерные удары. Даже человеку несведущему было ясно что парижский сброд, добравшись наконец до дворца, в слепой ярости пытается выломать тяжелые дубовые ворота, обшитые крест-накрест широкими железными полосами и оснащенные для разбивания таранов четырехгранными металлическими пирамидками.

– Все готово, государь. – Невысокий гасконец с посадкой головы настолько гордой, что поневоле закрадывались мысли о древнепатрицианском его происхождении, подвел мне коня и, изысканно поклонившись, замер на месте, ожидая дальнейших распоряжений.

– Доложи обстановку! – скомандовал сопровождающий меня де Батц.

– Здесь четыре с половиной сотни, еще полсотни у ворот, остальные ведут огонь из окон.

– Пора, сир! – Мой лейтенант повернулся к своему повелителю, должно быть, ожидая высочайшего соизволения начать давно предвкушаемое кровавое пиршество.

Я молча кивнул. Признаться, необходимость столь буквально исполнять обязанности невесть куда пропавшего монарха меня изрядно угнетала. Одно дело – изобразить его, пока расторопный Лис будет доставлять оригинал в руки жаждущего под землей агента Речи Посполитой, совсем другое – водить в атаку преданные тебе, вернее ему войска. Кстати, войска войсками, но где же все-таки Генрих? Я не успел додумать. Де Батц взмахнул рукой, взвыл кавалерийский рожок и… рев боли и ужаса по ту сторону ворот был ему ответом. Должно быть, дождавшиеся этого сигнала защитники дворца опрокинули на головы атакующих объемистый чан с кипятком, а то и с кипящим маслом. Удары в створки ворот стихли. И в тот же миг, точно дерзкий вызов озверевшей черни, знаком полного презрения ее кровожадному буйству – ворота распахнулись многозубой пастью загнанной в капкан парижской волчицы [8] .

Ба-ба-а-х – гром среди ясного неба, гнев олимпийских богов, молнии Юпитера и боевой молот Тора – все было в этом ужасном гуле, сотрясшем дворец. Длинные языки пламени, вырвавшись из-под арки, выплеснули в отшатнувшую толпу тысячи смертоносных картечин. Прямой наводкой. В упор.

– Бомбарды, – удовлетворенно прокомментировал увиденное гарцевавший рядом де Труавиль. – Сейчас аркебузы вступят.

Точно повинуясь его негромкому приказу, полсотни швейцарских аркебузиров сомкнули строй перед орудиями, кладя свое грозное оружие на сошки. Очередной залп заставил чуть было опомнившуюся толпу вновь отпрянуть в ужасе. За спинами аркебузиров вовсю суетились бомбардиры, растаскивая в стороны короткорылых певиц [9] , освобождая дорогу неистовой стремительной атаке.