Владимир Свержин - Чего стоит Париж? Страница 7

Вот тяжеленные орудийные лафеты были повернуты, и в образовавшийся промежуток, под грохот огромных барабанов, мерным шагом, на ходу опуская алебарды, двинулась колонна швейцарской гвардии. Аркебузиры расступились, пропуская земляков, и те, с отрешенным выражением на лицах, не сбавляя шаг, вклинились в ошалевшую толпу, без пощады разя всякого не успевшего спастись бегством. Слабые попытки горожан, после столь «пламенного» приема растерявших свой наступательный пыл, противостоять их слаженной и методичной «работе» пресекались в самом зародыше беспощадными короткими тычками алебард. Вонзившись в толпу, точно нож в масло, гвардейцы по команде развернули строй, поставив по две шеренги спиной друг к другу, и шаг за шагом, не обращая внимания на крики плавающих в крови буржуа, переступая через поверженные тела, точно через бездушные поленья, начали раздвигать толпу в разные стороны. Как только между шеренгами оказался достаточный промежуток, из-под арки грянул еще один залп, сметая все живое на своем пути, а затем…

– Мой капитан! – Де Батц с эстоком в одной руке и пистолем в другой бросил на меня напряженно просящий взгляд точно новобранец, умоляющий командира пустить его в увольнение к любимой. – Время кавалерии! Гасконцы ждут вашего приказа!

Я редко встречал людей, способных так вот, не напрягаясь, не замечая того, давать мне уроки отваги и самообладания! Что скрывать – Мано де Батц был именно таков. «Вперед!» – негромко скомандовал я.

«Вперед, пистольеры!» – радостно заорал мой лейтенант.

«Наварра!!!» – вторил ему клич де Труавиля.

«Наварра!!!» – подхватили сотни луженых глоток, и Гасконские Пистольеры, горяча коней, галопом вынеслись из ворот, разряжая в чьи-то головы свои пистоли и рубя без разбора длинными клинками эстоков.

«Наварра!!!» – ревели они. «Наварра!!!» – неслось отовсюду точно это слово обладало магической силой, защищающей в бою от пуль и копий противника. Следом за нами, сопровождая свое движение звуками заунывных волынок, шагали шотландцы, в недавнем прошлом личная гвардия Франциска II, короля Франции и Шотландии, готовые пустить в ход палаши и кинжалы.

Конечно, как ни велик был наступательный порыв всех этих смельчаков, их было лишь пять сотен против десятков тысяч парижан. Но за последние минуты все эти буржуа и клошары [10] , ставшие в ночь святого Варфоломея разбойниками с большой дороги, все эти горе-вояки в ужасе видели тысячи тысяч беспощадных ангелов мести, пришедших покарать каждого из них лично. Любой из этих обреченных видел швейцарцев, гасконцев, шотландцев, готовых убить лично его, такого живого и так страстно желающего продолжать этот процесс и далее.

Толпа попятилась. Шаг, еще шаг… и, бросая оружие, топча упавших, сметая тех, кто еще пытался сохранять спокойствие, она обратилась в бегство. Но, точно волна разбивается об утес, разбилась она о все еще целую во многих местах высокую ограду внешнего двора.

Уж и не знаю, сколько парижан полегло при штурме дворца, но то, что беспорядочное бегство и давка в проломах стоила сотен жизней – было несомненным.

Однако, несмотря на явный успех нашей вылазки, праздновать победу было преждевременно. Остановленные чьей-то властной рукой по ту сторону ограды, горожане постепенно приходили в себя и, со смешанным чувством стыда за собственную трусость и ненависти к тем, кто был ей причиной, вновь собирались в отряды, чтобы еще раз попытать удачи в следующем штурме.

Полководец горячий и неопытный, вероятно, пожелал бы развить первый успех атаки преследованием, но среди нас таковых не было. Преследование, ломавшее строй, было бы неминуемой гибелью для маленького отряда. Тем более что тот, чья властная воля остановила бегство толпы, был хорошо известен. Герцог Генрих де Гиз, получивший вслед за своим отцом на поле боя прозвище «Меченый», невзирая на молодость, был отнюдь не новичком в военном деле. Я, как ни старался, не мог разглядеть в штурмующей толпе ни единого солдата с белым лотарингским крестом его полка. Стало быть, этот козырь он берег для решающего момента. А парижане… Ну кто же ведет счет пушечному мясу?!

Вновь взвыл рожок, теперь подавая сигнал окончания атаки, и защитники Лувра, все так же сохраняя строй, вернулись во внутренний двор. Захлопнулись ворота. Пользуясь передышкой, быть может, краткой – каких-нибудь десять – двадцать минут, я вновь вызвал Лиса:

– «Джокер-2, как успехи?»

– «Разнообразно, капитан. Пока вы там геройствовали, я облазил весь третий этаж, где сейчас заперты королевское семейство и всякая придворная шушваль. Как я и предполагал, Генриха здесь нет. И вообще, он последний раз светился, когда Мано со своими ребятами только-только захватили дворец. Зато я нашел кое-что другое. Возможно, это тебя тоже заинтересует».

– «Вот как? Что ты имеешь в виду?»

– «Я нашел спальню Марго, тщательно, запертую изнутри, однако открытую настежь снаружи».

– «В каком смысле?»

– «В смысле окон. Окно распахнуто, а из него свисает веревочная лестница. Создается такое впечатление, шо весь любовный треугольник в полном составе сдернул отсюда от греха подальше. Хотя нет, в данном случае скорее, к греху поближе».

– «М-да, странно все это».

– «Шо именно?» – ехидно поинтересовался Лис.

– «Ну, то, что охрана недосмотрела – это понятно. В такой суматохе немудрено. То, что в покоях Маргариты нашлась алчная лестница, – тоже объяснимо, зная любвеобильный характер, так сказать, сказать, „моей супруги“. Но зачем запираться в таком случае изнутри? Опять же: почему бы не прихватить с собой и братьев? Опять же, мать ее?.. А кроме того, лично у меня в голове не укладывается вид очаровательной принцессы королевского дома Валуа, на глазах тысяч восхищенных парижан выбирающейся в окно и лезущей вниз по веревочной лестнице. Она что же так в одиночестве и бросилась через простреливаемый двор в объятия разъяренной толпы? Что-то здесь не так».

– «Согласен, не так. Но факт остается фактом: Маргариты нет Генриха нет, и зазнобы его тоже нет. Да, кстати», – безо всякого перехода продолжил он. – «О матери ее, в смысле о матери счастливой новобрачной. Двигаюсь я по коридору, ищу покои Маргариты, встречаю тетку: лицо – шо оно есть, шо его нет. Платьечко такое мрачненькое, думал – какая-нибудь местная кухарка. Оказалось – фиг вам! Собственной персоной королева-мамаша Екатерина Медичи. Давай она меня расспрашивать»: да кто такой, да откуда взялся, да как звать?"

– «Ну а ты?» – встревожено спросил я.

– «Отмазался, понятно. Сказал, шо я твой новый адъютант и буквально час назад вечерней лошадью из родной Гаскони прибыл. Да, вот еще, у этой Екатерины фрейлины – умереть не встать! Помнишь, мы гуляли в саду у Ала-эд-Дина? Вот что-то в этом роде! Глаза разбегаются, сбежаться никак не могут! У меня по этому поводу есть дельное предложение: поскольку кроме тебя здесь никаких других Генрихов Наваррских нет – давай уж теток спасем. Михал, я думаю, будет не против, с Институтом как-нибудь разберемся…»

– «Лис!» – перебил его я. – «Ты соображаешь, что ты наделал?!»

– «Ничего пока», – обескуражено отозвался мой напарник.

– «Это тебе так кажется. Екатерина знает всех людей в Лувре. Она знает всех дворян, приехавших на свадьбу моего двойника. Тебя не было ни среди первых, ни среди вторых. Ты также не пришел с пистолъерами де Батца. Стало быть, есть некий ход, по которому ты попал в Лувр, А значит, этим же ходом можно из Лувра выйти».

– «Ты думаешь, догада-алась?» – ошарашено проговорил Д'Орбиньяк.

– «Вне всякого сомнения. Она такие шарады щелкает, как у вас на родине семечки».

– «Да ну!» – после некоторой задумчивости отозвался мой друг. – «Наверняка ей известны потайные выходы из Лувра».

– «Известны. Но, возможно, не все. Иначе бы ее здесь уже не было. Те, которые ей известны, вероятно, охраняются».

– Мой государь! – Корнет Гасконских Пистольеров почтительно окликнул меня, указывая на приближающегося парнишку лет четырнадцати, одетого в цвета Екатерины Медичи. – Вас разыскивает камер-паж Ее Величества.

– Что тебе? – окликнул я юнца.

– Ваше Величество, королева просит вас пожаловать к ней для важной беседы, – поклонился отрок.

– «Ну вот! Добро пожаловать к теще на блины!»

Глава 3

Точка оптического прицела у вас на лбу – это тоже чья-то точка зрения.

Осада Лувра продолжалась. Несмотря на то, что в сравнении с потерями парижан наши были ничтожны, – это были невосполнимые потери. Подмоги ждать было неоткуда. И я, и де Батц, и командиры шотландцев и швейцарцев понимал это, как понимали и другое: сдача в этот момент равносильна самой мучительной смерти, какую только каждый из нас мог себе представить. Единственным «козырем» в нашей ситуации была королевская семья, удерживаемая в Лувре в качестве заложников. Но это был, увы, ложный козырь. Полагаю, де Гиз дорого бы дал за то, чтобы мы расправились с домом Валуа, дабы затем, крича о поругании французской короны, расправиться с нами. То есть, конечно, не со мной лично, а с Генрихом Бурбоном, кузеном Валуа в двадцать третьей степени родства и их ближайшим родственником по мужской линии.