Богдан Сушинский - Восточный вал Страница 6

— Нет, ему удалось спастись. Пробиться через стенку нижнего яруса дота в карстовую пещеру и выбраться на поверхность километра за три от дота. Затем он возглавил партизанскую группу и противостоял моим «рыцарям рейха», или как мы еще называли себя в Украине, — «рыцарям Черного леса». Это лейтенант Громов, в Украине он был известен в основном под кличкой «Беркут», по кодовому наименованию дота, в котором держал оборону.

Фон Риттер уважительно помолчал. Штубер не был близко знаком с этим человеком и не знал, что барон фон Риттер обожал всевозможные военно-армейские истории и буквально коллекционировал их.

— Хотите сказать, Штубер, что он до сих пор жив?

— Вполне допускаю. Он был пленен, однако по дороге в Германию бежал из эшелона где-то на территории Польши. По некоторым донесениям, человек с его диверсионнопартизанским почерком все еще находится в Польше, то есть где-то недалеко отсюда.

— Будет время, обязательно расскажете о нем поподробнее, фон Штубер. Люблю выслушивать такие истории по вечерам, за рюмкой коньяку, сидя у камина.

— Если бы вы позволили мне прихватить с собой десяток парней и на несколько дней отлучиться, я, возможно, даже привез бы вам Беркута в живом виде. Тогда у нас было бы много вечеров у камина, поскольку историй из его похождений хватило бы надолго. Тем более что Беркут отменно владеет германским.

— Почему же тогда вы допустили, чтобы такого парня везли в Германию в общем, грузовом вагоне, со стадом других заключенных?

Этого вопроса Штубер всегда опасался. Он действительно прозевал Беркута, это была его, и только его, вина. Хотя Штубер и боялся признаться себе в этом.

— Слишком поздно узнал, что он в плену, — ответил он, поморщившись и пожевывая нижнюю губу. — Слишком поздно удалось установить, что один из захваченных в плен партизан действительно является Беркутом, поскольку существовал еще и партизан, который выдавал себя за Беркута, купаясь в лучах его славы, и даже немного был похож на него. Но это уже другая история, для другого вечера у камина.

— И ее тоже послушаем, — оценивающим взглядом окинул бригаденфюрер СС крепкую, мускулистую фигуру этого смуглолицего полуарийца.

Барон фон Риттер уже отметил про себя, что парень этот, с широкими, слегка обвисающими, как у самого Скорцени, плечами, действительно способен производить впечатление. Во всяком случае, от него веяло безудержной какой-то силой и внутренней уверенностью в своем призвании и в своей судьбе.

— Я так понимаю, что долго вы у нас, барон, не задержитесь, — с легкой досадой проговорил фон Риттер. — Не думаю, чтобы Скорцени отказался от помощи таких гренадеров, как вы и ваш фельдфебель.

— Фельдфебель Зебольд, именуемый у нас «Вечным Фельдфебелем».

— «Вечный Фельдфебель», говорите? Понятно. Кстати, мне сказали, что вместе с вами прибыло еще два десятка ваших «вечных фельдфебелей».

— Так оно и есть. Только мы называем их «фридентальскими коршунами». Вечный Фельдфебель у нас один, и он — перед вами.

— Что намереваетесь делать прежде всего?

— Нам приказано наладить внутреннюю службу безопасности «СС-Франконии», создать здесь полноценное отделение СД и совместно с подразделениями дивизии «Мертвая голова» провести несколько рейдов по окрестным лесам и селам.

— В Берлине нам сказали, что вы привезли с собой и какого-то славянина-скульптора, — вмешался в их разговор адъютант коменданта. — Это действительно так?

— Он ожидает нашего решения в аэродромной машине, которая доставила нас сюда. Причем это не просто скульптор, а специалист по скульптурным «Распятиям». Выдающийся специалист по «распятиям», которого мы сами в свое время распинали.

— Неужели… распинали?! — не поверил Удо Вольраб.

— Обошлось, правда, без гвоздей, ограничились проволокой. Зато на кресте, как полагается. Дабы этот творец по-настоящему прочувствовал, вошел в образ, проникся философией и психологией мессии-мученика.

— Все-таки психологией? — едва заметно ухмыльнулся фон Риттер, вспомнив о том, что своими научными изысканиями барон занимается давно и настолько усердно, что его труды уже печатают в научных сборниках.

— К тому же, сам этот скульптор, в миру именуемый «Отшельником», оказался еще и недоученным православным священником.

— А вот это уже существенно! — оживился фон Риттер. — Как только прибудем в штаб «СС-Франконии», поставите его передо мной. Скульптор, священник, солдат, славянин, пленный, распятый, загнанный в подземелье… С таким экземпляром есть о чем поговорить.

— Кстати, он тоже лично знал Беркута, и незадолго до осады дота Отшельник умудрился побывать в доте «Беркут», медсестрой в котором служила его любимая девушка.

— А вы, фон Штубер, вместо того чтобы увековечить этот «укрепрайонный треугольник» в лучшем фронтовом романе двадцатого столетия, до сих пор балуетесь статьями о психологии русского солдата.

Гауптштурмфюрер по-философски вздохнул, мол, что поделаешь, каждому свое.

— …Хотя в принципе, человеку, далекому от науки, даже трудно представить себе, какое великое множество научного материала дает человечеству эта война, какие анналы она открывает в психологии, философии и даже в физиологии человека.

— Значит, можно не сомневаться, что в скором времени мы действительно увидим книгу «выдающегося психолога войны» барона фон Штубера, а также узнаем о присвоении ему ученой степени доктора наук?

— Если только война и прочие обстоятельства позволят ему эти ученые вольности, — заметил Штубер.

— Позволят. Теперь вам уже ничто не помешает.

— Кроме случайной пули, — вернул его к реалиям войны фон Штубер.

— Это уж само собой, — развел руками фон Риттер.

— И позволю себе напомнить о моей просьбе.

— Какой еще просьбе? — непонимающе отшатнулся комендант «СС-Франконии».

— Предоставить мне возможность выехать на охоту на Беркута в район Малополыпи[11].

— А что, над этим следует подумать, — не стал разочаровывать его отказом фон Риттер.

— Буду весьма признателен.

— Но обратите внимание, барон, что здесь, в подземельях «Регенвурмлагеря», рождается новая философия и психология бытия, новый тип человечества, а возможно, и новая земная…

— Точнее будет сказать, подземная…

— …Но все же цивилизация!

— Ну, говорить о гарнизоне «СС-Франконии» как о зарождающейся цивилизации, наверное, слишком смело…

— …Поэтому, — не внял голосу его сомнений барон фон Риттер, — экспериментального человеческого материала у вас будет предостаточно. Причем материала, похлеще истории с Беркутом.

«Экспериментального человеческого материала» — врезалось в сознание Штубера. А что, подобного «экспериментального, человеческого…» теперь, во время войны, у него действительно хватало, причем некоторые экземпляры способны были поразить удивительнейшими сюжетами своего бытия кого угодно.

К такому «материалу», несомненно, принадлежал и некий самородок, бывший красноармеец и семинарист, а еще — резчик по дереву, иконописец и скульптор Орест Гордаш, с которым Штубер познакомился еще там, в оккупированной Украине. Такие судьбы, несомненно, составляли украшение его коллекции. Барон был доволен тем, что знакомство с Гордашем, больше известным ему под прозвищем Отшельник, затянулось достаточно долго, чтобы «поработать с ним еще и здесь, в подземельях «Регенвурмлагеря».

— Будете погружаться в «Регенвурмлагерь» вместе со мной? — поинтересовался бригаденфюрер, и Штубера удивило, что фон Риттер не приказал следовать за ним, а решил выяснить его намерения.

— Хотел бы немного полюбоваться окрестностями, а заодно ознакомиться со степенью маскировки лагеря.

— Тогда, прежде чем отпустить аэродромную машину, прикажите водителю доставить вас к цепочке лесных озер, что в двух километрах отсюда. Через полтора часа наши люди подберут вас.

В ожидании людей коменданта Штубер несколько минут осматривал поросшие ивами берега лесного озера, с искусно насаженными кустарниками на искусственных островках, в основании каждого из которых находился небольшой, соединяющийся с «Регенвурмлагерем» дот.

Присев на корточки, он с философским глубокомыслием созерцал невидимый с берега водопад, зарождавшийся в едва выступающей над поверхностью бетонной шахте. Куда потом уходили эти мощные потоки воды, что они в глубине подземелья вращали или охлаждали и, вообще, для каких нужд использовались — об этом можно было судить с той же достоверностью, с какой судят о мифических подземных «реках смерти».

— Я понимаю, что по своей гнусной привычке вы, Зебольд, станете оспаривать мое утверждение. Тем не менее смею утверждать: то, что предстает сейчас перед нами, — уже нечто выходящее за рамки войны. То ли каналы на Марсе, то ли базальтовые дворцы на Венере или что-то в этом роде…