Георгий Турьянский - Марки. Филателистическая повесть. Книга 2 Страница 6

— Диспозиция моя проигрышная, — согласился Май-Маевский, и начал свою историю. — Судьба была к нам неблагосклонна: кого-то забросило на страницу дубликатов, двое сидели на странице с гербовыми марками, ни одной живой души вокруг. Главное, после того судебного процесса, что состоялся над нами, ну, из-за попытки подрыва мавзолея… с нами никто не хотел разговаривать. Так что Австралия — ещё не самое последнее место. И вот, в один прекрасный день мои злоключения закончились. Вдруг нежданно-негаданно объявляется Пинцет. Как птица с неба. И в одну секунду — свобода, мы снова вместе. Пинцет перенёс меня на старое место в альбоме, в старый окоп, так сказать. Я снова оказался окружён моими друзьями. Как и я, они многое пережили и многое поняли за эти годы. Не знаю, как выразить, что случилось со всеми нами. Снова дома! Мы, словно малые дети, обнимаемся, плачем. Деникин упал на землю. Целует её. Россия, говорит, мать родная. Показывает Георгиевские кресты: «Все сохранил!» Ну, и конечно, мы решились держаться вместе.

— Воссоздать банду! — подытожил Попов.

Май-Маевский снова начал терять терпение, лицо его покрылось пятнами, глаза под пенсне слились в две щёлочки. Он налил себе полный стакан коньяку и выпил. Потянулся за вторым, но передумал. Потом не удержался и передумал ещё раз.

— Не банду, так вы изволили выразиться, а быть вместе, как полагается боевым товарищам. Читать вместе газеты, думать, обсуждать, коим образом спасти Россию в теперешних условиях.

— Что же вы придумали?

— Мы собираемся каждую пятницу у Махмуда Эйвазова.

— Кто это?

— Махмуд Эйвазов — дед-долгожитель с советской марки. Место хорошее, горы и от любопытных глаз подальше. Эйвазов предоставил свою марку в наше распоряжение… Там у него только внучка, посторонних нет. Ещё с нами Чан Кай Шек.

— Кто? — не понял Попов.

— Китаёза косоглазый, — Май-Маевский развёл пальцами глаза в стороны и сделался похож на толстого китайца.

— Чан Кай Ши? Откуда он?

— От верблюда, — бесцеремонно ответил генерал. — Так вот, мы решили, настала пора действовать. Наша новая организация названа «Возрождённая Россия» Для начала решили поймать ночью рабочего или праздношатающуюся колхозницу и навести на них шороху.

— Принялись за старое, стало быть, — промолвил мой друг.

— Припугнуть, не более, — занервничал Май— Маевский. — Вылазка боем, психическая атака.

— Дальше, — Попов внимательно слушал. Его пальцы хрустнули, а в лице, холодно-равнодушном лице не дронул ни один мускул.

— Дальше надо было тянуть жребий, кто пойдёт на задание. Первому выпало идти Колчаку Александру Васильевичу. Он человек дела. Назначили день. Чан Кай Шек распланировал.

— Вы уверены, что это Чан Кай Ши? — снова спросил профессор.

— Да-да, — кивнул генерал, — А через неделю — ни Колчака, ни колхозницы. И никаких следов.

— Хм. Интересно, — принялся тереть переносицу мой друг. — Вы можете вспомнить, день и час, когда это произошло? Это может оказаться крайне важно.

— Разумеется. Примерно дней пять назад. Если вы мне дадите календарь, я скажу точно. Мы собираемся по пятницам, стало быть, я скажу вам и день, и число.

— Прекрасно, — кивнул Попов. — Давайте дальше.

— Колчак ушёл, — мямлил Май-Маевский.

— И пропал вместе с колхозницей, понятно.

Непонятно. Колхозница вроде жива-здорова. От Колчака ни слуху, ни духу, а он не той породы, чтобы так просто… — наклонил голову Владимир Зенонович, расстёгивая китель. — Жарко тут. Нет у вас выпить? Пошёл и, как говорится, в воду канул. Сволочи, прошу прощения, колхозники. А следующая очередь — моя.

— Вы испугались?

— Я человек военный и никогда не боюсь, — почти выкрикнул генерал и дрожащими руками взялся за стакан.

— Нет ли у вас в организации женщин? — спросил я генерала. — На мой взгляд, если искать предателя, то среди этого говорливого народа.

Но Владимир Зенонович покачал головою.

— Нянек нам не надобно. Обходимся без баб-с.

В кабинете царило молчание. Стучали ходики. Я смотрел на лицо профессора. Оно выглядело хмурым.

— Вы хотите, чтобы я взялся разыскать пропавших? — спросил Попов.

— У меня нет ни идей, ни зацепок, где искать. Отказаться — значит предстать трусом. Что для меня неприемлемо. Пойти в полицию — нас снова упекут на десятилетия. Ещё и предателем останусь. Если идти… тут явная ловушка.

— Ничем не могу вам помочь, — поднялся Попов с кресла. — Мой вам совет: отправляйтесь-ка, пока не поздно, с повинной к властям.

Май-Маевский встал и подошёл ко мне. Он церемонно, с поклоном пожал мою руку своей мокрой ладонью.

— Я, признаться, не очень рассчитывал на вашу поддержку. Подумал использовать последний шанс. Ход конём, так сказать.

Потом тяжело, пошатываясь, встал, картинно пожал руку Попову, будто прощался с нами навсегда, и хотел в ту минуту остаться в нашей памяти человеком вежливым. Из заносчивого и шумного генерал превратился в больного одышкой человека, приговорённого к смерти. Он даже слегка уменьшился в росте. Мне стало его жаль. Я и мой друг проводили его до двери. Май-Маевский был сильно пьян. В прихожей он с усилием натягивал шинель, никак не мог попасть в рукав.

Вот Май-Маевский приложил два пальца к фуражке, вот нажал на рукоять двери. Лишь тогда Александр Степанович снова заговорил: — Я предлагаю вам сделку, хотя это и не в моих правилах. Я готов взяться за расследование происшедшего. На одном условии.

— Да? На каком же?

Словно в узкую щель, лёгким сквозняком надежда снова заскочила в полузахлопнувшуюся дверь и выросла перед генералом. На моих глазах Попов, фигурально выражаясь, разжаловал его в рядовые.

— Вы даёте обязательство, ежели вам суждено будет выжить, никакой противозаконной деятельностью более не заниматься. Кроме того, вы дадите нам с Алексеем Максимовичем письменное в том заверение. Я же постараюсь не доводить до сведения полиции сказанное вами.

— Если я откажусь, как крейсер «Варяг»?

— Потонете, — холодно отозвался Попов.

— Я попался на крючок, словно глупая рыбёшка. Удар по мужским половым органам.

(Владимир Зенонович часто употреблял в своей речи крепкие русские выражения. Как советский писатель, воспроизвести их не могу, полагаю необходимым заменять синонимами).

— Вы теперь донесете в полицию? — тревожно спросил генерал.

— На крючок, говорите? Вы сами крючок запихали себе в рот. И со страху залили коньяком.

— Это шантаж! — закричал генерал.

— Выбор у вас невелик. Только позорная капитуляция, — сделал неопределённый жест Александр Степанович.

— Русские не капитулируют, а заключают перемирие, — генерал протянул руку.

— Версальский мир всё лучше, чем Брестский, — добавил я.

Тогда Владимир Зенонович ухмыльнулся.

— А вы и впрямь непростой человек.

Через пять минут мы снова сидели в кабинете, где Май-Маевский чувствовал себя если ещё не на допросе, то, как минимум, в кабинете у следователя.

— Советую вам быть предельно откровенным, — начал Попов. — Помните, что любая деталь может оказаться важной. Итак, мы остановились на том, что вам выпал жребий идти «припугнуть» прохожего и поглядеть, что из этого выйдет. Когда, кстати, вам идти на дело?

— Послезавтра.

— Плохо, времени не остаётся.

— Да. Вот это мне выдали, — Владимир Зенонович полез в нагрудный карман и вытащил небольшой коричневый кружок с иероглифами.

— Что это такое? — поднял я брови.

— Это китайское колесо счастья, — легко отозвался генерал, как будто дело шло о лотерейном билете.

— Причём здесь колесо счастья? — в один голос спросили мы с Поповым нашего гостя.

Он лишь отмахнулся.

— Видите ли, в нашей организации, я уже говорил, есть один китаец по имени Чан Кай Шек. Или Чингисхан, как мы его называем промеж себя.

— Вы говорили, да, — профессор принялся с усилием тереть подбородок. — Загадочная личность.

— Не такая уж и загадочная. Китайская марка, — пожал плечами генерал. — Очень толковый. Его, кстати, Александр Васильевич Колчак, Верховный Правитель, к нам привёл. Всю организационную работу тащит.

— Понятно.

— Это Чингисхан предложил. Тот, кому выпадает идти на задание, получает нечто вроде напоминания.

— Чёрная метка? — спросил я.

— Не чёрная. Марка колеса счастья коричневая. Мы все немного романтики. Без романтики, согласитесь, зачахнешь в пыли.

— Вам придётся взять бумагу и перо и описать всех, кто имеет отношения к вашей группе, — промолвил Попов.

— Организации, — вновь поправил Май-Маевский.

— Боюсь, теперь это неважно. Напишите все имена, кто какую играет роль.

Затем Попов поманил меня.